Тени Мали

– Тот самый Хомахи? – переспросила она у дядюшки Ориона. – Точно он?

– Да, – торжественно подтвердил старик, – командир стражников «Аль-Мирабитуна». Ему подчиняются все джихадисты от Алжира до Чада…

3

Псы войны

Лицо французского репортера Анри словно кто-то вырезал из тончайшей белой бумаги для черчения. Над листом этот кто-то махнул небрежно мокрой кистью с оранжевой краской. Раз – и вот вспыхнули щедрые веснушки на тонком носу с горбинкой, два – и появилась копна медно-рыжих волос. Этому худощавому пареньку и в двадцать, и в сорок можно было запросто крикнуть: «Эй, ты!» Лишь бы потом не схлопотать. Его принимали за своего даже в пабах ирландского Ольстера. Одевался Анри повсюду одинаково – в афганских горах у талибов, на разрушенных улицах иракской Кербелы и в родном парижском округе между Китайским кварталом и Национальной библиотекой: голубая рубашка, зеленая куртка военного образца, штаны карго, желто-песочные ботинки. В холодную погоду он доставал из шкафа или походной сумки арабскую куфию из плотного хлопка и свитер.

– Bordel de merde![1] – Анри c яростью дернул себя за медную челку. – Это самая тухлая война, которую я видел в своей жизни!

– Начальник, ты умудрился поругаться с самим адмиралом Эдуаром Гайво, – сказал телеоператор Бакст. – Что тебе еще надо от этой войны?

Смуглый бородатый Бакст был уроженцем неторопливого корсиканского города Бонифачо. Сейчас ему хотелось избавиться от тяжелой профессиональной телекамеры, усесться за стол в кафе безымянного отеля у пожарной части и спокойно теребить золотое кольцо в правом ухе, глядя, как высоченный черный Оскар, повар и по совместительству консьерж, колдует над прокопченным чаном с молодой козлятиной. Уже битых пятнадцать минут они торчали у глинобитного забора в трех шагах от древней мечети Джингеребер, но шеф все никак не мог придумать несколько ярких фраз, чтобы произнести их, глядя прямо в объектив.

– Мы поругались, поскольку адмирал Гайво думает об этой войне так же, да только признаться не может. – Анри потянул за уголок арафатки, намотанной на жилистую шею, сделал пару резких приседаний, но нужная мысль никак не приходила в голову. – Потому и злится… Putain de bordel de merde! [2]

– Начальник, мы будем записывать стендап или нет? – Бакст двинул сильно потяжелевшей к вечеру телекамерой, лежащей на могучем плече. – Как раз сейчас гребаное солнце дает ровный свет на твою небритую рожу.

– Ничего в голову не приходит! Bordel de merde!

– Ну так разбуди Нильса. Пускай он придумает тебе текст…

Третий член съемочной группы – щуплый белоголовый звукооператор Нильс – еще утром начал закидываться таблетками на кодеиновой основе, а к вечеру выяснилось, что он запивал их саке, «позаимствованным» у японских блогеров, соседей по безымянной гостинице. Маленький Нильс давно расклеился и спал в джипе.

– Он будет канючить, чтобы мы отдали ему бутылку.

– Начальник, солнце уходит. Богом клянусь, еще минут десять, и стемнеет. Тогда накроется твой стендап.

– Ну хорошо, поехали…

Репортер пошел вдоль глинобитной, в трещинах ограды и заговорил серьезным и даже чуть взволнованным голосом, глядя в телекамеру:

– …Под натиском французской армии джихадисты не отступили, они просто разошлись по домам.

Заключительные слова стендапа он должен был произнести на фоне боевой машины пехоты, стоявшей в проулке. На «броне» сидели два парашютиста в касках. Они держали пальцы на спусковых крючках автоматов FAMAS Commando и тревожно оглядывались по сторонам. «Тревожно оглядываться» их попросил Нильс, прежде чем отключиться в автомобиле, нагретом скупым зимним солнцем. Было сделано два неудачных дубля: в одном Анри споткнулся на словах «к повстанцам попадешь и совсем пропадешь», в другом варианте все было хорошо, но подвели парашютисты – кто-то из них вдруг приветственно помахал рукой, когда увидел, что телекамера направлена в его сторону.

– Ты что творишь? – заорал на него Бакст. – Кому машешь рукой? Маме во Францию привет передаешь?! Тебя по-человечески попросили тревожно озираться, как будто здесь о-пас-но!

– Так здесь на самом деле опасно, – упрямо сказал спецназовец.

– Ладно, отстань от него! – крикнул репортер. – Давай еще дубль! Темнеет! …Под натиском французского спецназа исламисты не отступили, они просто разошлись по домам… – Анри поставил интонационное «многоточие», замер в кадре и выждал пару секунд. – Снято?

Вместо ответа корсиканец отрицательно покачал головой и грязно выругался. Анри обернулся. Рядом с бронетранспортером стояли блогеры – Шин и Джуно. Японцы непрерывно щелкали фотокамерами «Лейка», а французские солдаты, сидевшие на БМП, показывали азиатам большие пальцы и широко улыбались.

– Вы зачем нам картинку испортили? – спросил репортер. – Вы что, исламисты?

Японцы синхронно развели руками: извините, мол, не заметили, что вы здесь работаете, – а Шин добавил, обращаясь к оператору:

– Бакст, когда в Ираке ты залез в кадр между мной и умирающим бойцом, я так не ругался. А у меня мог выйти гениальный снимок…

– Врешь! – сказал корсиканец. – Ты еще не так ругался, а сейчас вы запороли нам картинку специально, потому что Нильс украл у вас бутылку саке в отеле.

И тут древнейший город Западной Африки накрыло непроглядной беззвездной тьмой – возможной предвестницей песчаной бури. На соборной мечети Джингеребер сразу же заголосил муэдзин.

– Ужинать пора, – миролюбиво произнес Джуно, – ну что, пойдем съедим очередного козленка?

– Мне кажется, я сам скоро блеять начну. – Бакст снял с плеча телекамеру.

– Только не говорите, что вы всё саке из нашей бутылки вылакали, – сказал Шин.

После ужина они занесли «уставшего» Нильса в «штабной» номер Анри и положили на прожженный в нескольких местах ковролин. Растрепанный звукооператор тихонько хихикал своим одиноким амфетаминовым мыслям и закрывал красное лицо руками.

Бакст объявил, что собирается заняться йогой, чтобы сбросить лишний вес. Он медленно встал на колени, опустился мощными ягодицами на пятки и положил большие ладони поверх колен. Шин и Джуно закинули наверх антималярийную сетку, свисающую с потолка, залезли – не спрашивая Анри – на огромную кровать, не снимая белые кеды. И уселись по-турецки. Из-за одинаковых модных очков японцы могли бы сойти за братьев-близнецов, но Джуно осветлял длинные волосы в цвет соломы. Оба были родом из Токио, но уже лет десять жили в Париже и вели для японской аудитории суперпопулярный блог о жизни Пятой республики. Анри – на правах хозяина – занял единственный пластиковый стул и первым выпил из пластикового стакана дефицитный в Сахаре японский напиток. Как это часто бывает в мире военных репортеров, собравшаяся в африканской гостинице четверка (плюс Нильс) никогда не виделась в обычной мирной жизни, но благодаря соцсетям они казались друг другу давнишними приятелями.

– А никто не задавал себе вопрос, что в этой жуткой дыре делает повар Оскар? – сыто произнес Бакст.

– Ты о чем? – уточнил Анри.

– Как о чем? В понедельник Оскар приготовил нам печеное мясо со сливами, миндалем и луковым мармеладом. Позавчера был козленок на вертеле с соусом из корицы, имбиря и мускатного ореха, а вчера – божественный соус пуаврад из жирных сливок, смешанных с консервированной красной смородиной из Швеции… Все очень подозрительно.

– Признаюсь, я тоже об этом думал, – заметил Джуно. – И даже спросил самого Оскара.

– И что?

– Он не особо разговорчив. Но заявил мне, что приехал в Сахару за деньгами.

– Это что… шутка? – Бакст встал на четвереньки, чтобы дотянуться и забрать бутылку у Анри. – Деньгами здесь считаются жалкие полсотни евро в месяц?

– Бакст, ты не о том думаешь! – Слишком целеустремленного Анри не угомонил даже прекрасный ужин высокой французской кухни. – У нас пока не снято ни одной боевой картинки, нет ни одного интересного интервью! Putain de bordel de merde! У редакции будет впечатление, что мы летали в Мали не на войну, а на концерт какой-нибудь U2.

1

Сраный бардак! (фр. разг.) – Здесь и далее примеч. автора.

2

Пиздец-блядь-нахуй! (фр. разг.)