Белая ведьма Азеила

Реакция у рыцаря оказалась отменная. Гвидо отпрыгнул в сторону, уходя от удара, и бросил торопливое:

— Вейлана не скажет тебе спасибо, если ты меня тронешь!

Кларий не нашел, что возразить, и это слегка его отрезвило. Вейлана не обрадуется, если обнаружит, что он избил ее последнюю надежду. А учитывая, что вовремя остановиться он просто не сумеет, Кларий легко представил себе всю ту смесь горя и отчаяния, какую испытает белая ведьма над телом своего рыцаря — и опустил руку.

— Не провоцируй меня, — посоветовал сквозь сжатые зубы.

— Она для тебя — нечто большее, чем просто друг, не так ли? — самодовольно усмехнулся Гвидо. — Ты хочешь ее, самую недоступную девушку в мире. Могу представить, как ты злишься на меня, ведь моей она будет, а твоей — никогда!

— Убирайся, иначе я за себя не отвечаю.

— Да что ты сделаешь? Ты не посмеешь причинить мне вред. Я нужен Вейлане, а значит — неприкосновенен.

— Только потому, что тебе повезло родиться в правильной семье, — Кларий едва сдерживал злость.

Но все же сдерживал, потому что не хотел навредить Вейлане.

Гвидо рассмеялся:

— И каково же это — чувствовать себя неудачником из-за собственного происхождения, а?

С ненавистью и отвращением темный рыцарь смотрел на это самодовольное лицо. Не так давно он и сам выглядел столь же самодовольным и самоуверенным, хотя в его случае подобное подкреплялось хотя бы той силой, какой обладал Кларий. Гвидо же не представлял собой ничего, он прикрывался хрупкой девушкой, и от этого становилось противно.

Неужели Вейлана обречена прожить жизнь с этим ничтожеством?

Ничтожеством, чьи руки не обагрены кровью невинных, на чьей совести нет замученных и сломленных. Каким бы ни был Гвидо мужчиной, он оставался человеком, никогда не бывшим в шкуре чудовища. О себе такого Кларий сказать не мог. Какое право он имел считать Гвидо недостаточно благородным и достойным, если даже не знал, что такое благородство? Да и толку злиться, если все предопределено, и выбирать Вейлане не приходится.

— Ты ее недостоин, — промолчать он все же не сумел.

— Не тебе об этом судить, — глумливо ухмыльнулся Гвидо.

— Чего ты добиваешься? Хочешь вывести меня из себя и посмотреть, что будет?

— Нет. Мне просто доставляет огромное удовольствие смотреть, как ты бесишься и ничего не можешь изменить. Ты, такой весь из себя красавчик, любимчик женщин, баловень судьбы — и вдруг вынужден уступить мне ту, на кого первым положил глаз. Да еще и добровольно охраняешь нас на пути, в конце которого она станет моей. Видел бы ты со стороны, насколько жалок!

— Ты весьма переоцениваешь мою лояльность, — прорычал Кларий.

— Так давай, убей меня, если так этого хочешь, — предложил Гвидо все с той же ухмылкой. — И забудь о Вейлане, потому что после такого она тебя никогда не простит.

Взгляд Клария заволокла пелена ярости, его пальцы сомкнулись на шее рыцаря, желание стереть эту ухмылку, это самодовольство с лица соперника перевесило благоразумие. Гвидо захрипел, пытаясь высвободиться, и этот звук привел Клария в чувство.

Его пальцы разжались, и темный рыцарь отступил, тяжело дыша, будто это его только что едва не лишили самой этой возможности. Коротко он велел:

— Уйди. И не попадайся мне на глаза. В следующий раз я не остановлюсь.

Гвидо испугался. Его страх ясно читался во взгляде: определенно, к такому парень оказался не готов. Не сталкиваясь с диким, обезумевшим чудовищем, рыцарь наивно полагал, что Кларий безопасен для него, укрытого за спиной белой ведьмы. И не ожидал, что чудовище может выйти из-под контроля. Осознав же, что действительно перегнул палку, поспешил ретироваться, больше ни слова не говоря.

Впрочем, довольно трудно что-то говорить после того, как тебя едва не придушили.

А Кларий, оставшись в одиночестве, ощутил вместо удовлетворения от внушенного страха — раскаяние. Вейлана узнает и будет недовольна. Он необдуманно рискнул ее будущим. А что, если бы он не сумел остановиться? Нельзя давать волю рукам, даже если этого требует вся его черная суть.

— Зря остановился.

Кларий вздрогнул от неожиданности. Как обычно, Трилл подобрался совершенно бесшумно.

— Не твое дело, — огрызнулся привычно.

— Я бы и сам с удовольствием его прибил, — хмыкнул мальчишка. — Бедная госпожа Вейлана. И за что ей такое?

— А тебе-то он чем не угодил?

— Да не тянет он на рыцаря, — Трилл пожал плечами. — Видал я таких. Если рядом кто сильнее, так все из себя паиньки, глазки невинные, кланяются да угодничают. А как какую власть почуяли — так все должны перед ними спину гнуть. Благородные люди так себя не ведут. Нет в нем аристократического достоинства.

— Во мне тоже нет, — усмехнулся Кларий, пряча печаль.

Он никогда не вел себя паинькой, хотя почти забыл те времена, когда рядом был кто-то сильнее. Уж чему-чему, а прогибаться перед сильными жизнь его так и не научила.

— Есть, — возразил Трилл. — Воспитания, может, и не хватает, но вот с простолюдином тебя не перепутаешь.

— Никогда в жизни не поступал благородно.

— Но ты же отпустил ту девчонку, которую Аризай для тебя приготовил? И спасаешь госпожу Вейлану, хотя тебе ничего с ней не светит. И даже пощадил этого придурка.

— Я едва тебя не убил, — напомнил Кларий.

— И спас, — возразил мальчишка. — Я же знаю, ты нас с Пэном презираешь, и наша неприязнь к тебе была взаимной. И все же ты не убил нас, хотя тебе пообещали госпожу Вейлану взамен на нашу смерть.

— Просто я знал, что Вейлана мне этого не простит.

— Даже если твоей совестью выступает другой человек, это не отменяет того, что совесть у тебя все же есть, — Трилл улыбнулся.

— Ха-ха. Совесть у темного рыцаря, скажешь тоже… Хотя какой из меня рыцарь.

— Уж куда лучше, чем этот Гвидо, — фыркнул Трилл. — Никогда не думал, что скажу такое, но должен признать — ты не такое чудовище, каким я тебя представлял.

— Это не имеет никакого значения. Каким бы я ни был, я все равно не рыцарь.

— Не скажу, что сожалею об этом, — Трилл усмехнулся. — Госпожа Вейлана определенно заслуживает кого-то получше безумного убийцы. Но и этот рыцарь ее недостоин.

— Попридержи язык, Трилл. Никто не давал тебе права обсуждать ее.

— Я вовсе не… — начал было мальчишка и сам себя перебил: — Ты даже внимания не обратил, как я тебя назвал.

— А должен? Ты ведь не солгал.

Трилл смерил его внимательным взглядом и вздохнул:

— В том-то и дело, что нет. Раньше — да. Я помню твой взгляд, когда ты душил меня. Тогда это доставляло тебе удовольствие. Меня ты отпустил только потому, что вмешалась госпожа Вейлана. А сейчас… ты даже разозлился не до такой степени, чтобы добить его. Хотя Гвидо весьма успешно тебя провоцировал.

Кларий помолчал, признавая его правоту. Трилл ошибался, полагая, будто темный рыцарь получал удовольствие от убийств. Для Клария убийство никогда не было чем-то особенным. Но вот мысль о том, что от него зависит, сохранить или отнять чужую жизнь, всегда его завораживала. В такие моменты он ощущал себя важным и значимым — но так было прежде. С тех пор его жизненные ориентиры странным образом поменялись, и распоряжаться чужими жизнями ему больше не хотелось. А хотелось одобрения белой ведьмы, чего больше Кларий от себя скрывать не мог.

Поэтому он и пощадил Гвидо — стоило лишь представить взгляд Вейланы, когда она поймет, что он натворил.

— Мне кажется, для простого гонца ты какой-то слишком умный, Трилл, — нахмурился Кларий, не желая продолжать мучительную тему.

— На войне дети быстро взрослеют, — мальчик отвернулся, обнимая себя за плечи.

— Мне можешь не рассказывать, — согласился темный рыцарь, вспомнив, насколько быстро повзрослел он сам.

Не потому, что вокруг шла война; нет, это он воевал против всего мира. Времени на детство у него просто не нашлось. Он едва ли сумел бы понять Трилла, лишившегося в одночасье семьи и дома, но легко мог представить, каково это — очутиться на улице без помощи и поддержки. И все же Клария не оставляло ощущение, что мальчик рассуждает чересчур уж по-взрослому. Но его подозрения оставались слишком смутными, чтобы высказывать их вслух.