Глазами пришельца

Родион повесил трубку. Достаточно. В следующий раз так долго разговаривать будет нельзя. Вычислят, как в кинофильмах. А сейчас, скорее всего, не поверят. Примут за бред сумасшедшего, или шутника. Ничего. После первой атаки зашевелятся.

Родион пришёл домой, завёл будильник и лёг спать. Но не спалось. Все мысли вертелись вокруг того, что затеял. Решение объявить войну вредным производствам пришло внезапно. Вспомнился мужчина, приковавший себя к проходной алюминиевого завода. С ним они быстро расправились. Пусть теперь попробуют справиться с внеземными технологиями. Он спасёт человечество! В глубине сознания пульсировала слабая мысль, что нет ему дела до всего человечества. Что все его действия не что иное, как месть. За Любашу, за покалеченного сына. Но Родион упорно прятал эту мысль ещё глубже. Всё-таки от имени народа легче действовать. И именем народа можно будет оправдать возможные жертвы. Шлют же молодых ребят в Афганистан, прикрываясь интересами страны. Не предупредили вовремя об опасности, нависшей над миром в результате Чернобыльской аварии… Нет, с такими мыслями он далеко зайдёт. Жертв не должно быть! Жертвы ничем оправдать нельзя…

Заснуть так и не удалось, и в свой первый поход против несправедливости Родион отправился усталым. В троллейбусе, несмотря на поздний час, было многолюдно. Молодёжь возвращалась с танцев. Родион замечал то, на что в обычной обстановке не обращал внимания. Девчонки совсем молодые, а ведут себя развратно. Не созревшие юнцы млеют возле них, подёргивают ногами. И смеются. Пустой смех. Иллюзия сиюминутного благополучия. Что ждёт вас завтра птенцы? Успею ли вас спасти? Навряд ли: всё «лучшее» вы уже получили. Есть ли среди вас здоровые люди? Знает ли кто-нибудь, что за болезнь таится внутри каждого, дожидаясь, подобно хищнику в засаде, своего часа? Вон девчушка с копной завитушек на голове. Молодая овечка. Крутится на коленях у прыщеватого подростка. Все штаны ему, наверное, протёрла. Впрочем, он в восторге. Тискает подругу за груди, свободно болтающиеся под чёрной маечкой. У обоих тёмные белки глаз, болезненно глянцевая кожа. А рядом ещё двое. Парни с рыхлой мускулатурой и гнилыми зубами. Завидуют прыщеватому. О, кажется, заговорили об экологии.

— Я вчера под дождём гуляла! Обожаю под дождём гулять! А к вечеру химия на голове пропала. Пришлось сегодня утром снова в парикмахерскую идти, семимесячную делать. Дождь-то, оказывается, кислотный!

— А кто сказал, что дождь кислотный?

— Да все говорят! После Чернобыля все дожди кислотные!

— Тогда готовь парик: скоро лысеть начнёшь!

Мрачные шутки и беззаботный смех. Выпрямившиеся кудряшки волнуют больше, чем опавшие листья. Неужели никто из них не в состоянии здраво оценить происходящее? Впрочем, когда вокруг восемьдесят процентов олигофренов, и здоровые люди начинают вести себя соответственно. На переднее сиденье плюхнулся молодой парень и нагло закурил. Родион не переносил табачного дыма. Тем более в замкнутом пространстве. Все пьющие и курящие — самоубийцы. Но если пьющие травят только себя, то курящие подрывают здоровье и окружающих. Да и кто дал право курить в общественном транспорте!?

— Прекрати курить!

— Что волнуешься? — парень в ответ удивлённо усмехнулся, предварительно оценив физические возможности незнакомца. — За культуру переживаешь? Дома порядки наводи, а то нервишки раньше времени разболтаются. А нервы, дядя, не восстанавливаются.

И снова закурил погасшую было сигарету. Но не сделал и одной затяжки, как она вновь погасла.

— Чёрт, отсырела, что ли?

Родион молчал. Он-то знал, что закурить парень не сможет.

— И эта тоже, — попытка прикурить другую сигарету также закончилась неудачей. — Сглазил что ли? Лезешь под руку! Нет, ты у меня разгоришься!!!

Хочешь огня? Пожалуйста. Парень, вскрикнув, бросил сигарету, вспыхнувшую, словно спичка, и схватился за обожжённые брови. Вот так. Подумай на досуге о вредности курения.

— Дворец Труда! — пропели динамики название очередной остановки.

Здесь пересадка на автобус. Три затёртых шестиугольника украшали небольшой навес для пассажиров. На одном — график содержания фтористого водорода в воздухе за последние десять лет, на двух других — меры, принимаемые алюминиевым заводом для улучшения экологической обстановки. И всё вроде бы хорошо в настоящем, а в будущем будет ещё лучше. В блокадном Ленинграде писали более откровенно, прямо на стенах домов: «Эта сторона улицы наиболее опасна при артобстрелах!» И люди не ходили по опасной участкам. Может быть, и сейчас написать правду метровыми буквами, тем более что это ни для кого не секрет: «Этот район города наиболее опасен для проживания». И люди не будут здесь жить. Впрочем, будут. Перейти на другую сторону куда проще, чем квартиру оставить. Вот и переходят на сторону завода, становясь его молчаливыми пособниками и заложниками одновременно. Между жизнью и смертью выбирают смерть. Жизнь-то не сулит ничего хорошего, а смерть обещает квартиру, дачный участок, солидную зарплату и отдых в санатории на берегу Чёрного моря…

Наконец Родион добрался до завода. Пробрался к нему со стороны небольшого пустыря и остановился. С ненавистью поглядел на бетонный забор. По небу двигалось тёмное, страшное чудовище, вырывающееся из труб алюминиевого гиганта. Сколько бед и горя оно уже принесло людям! А сколько ещё принесёт? Никто не знает. Но все предполагают. Изучают, предсказывают. Не торопятся. А время идёт. И внутри людей уже, возможно, начались необратимые мутационные процессы. А завод дымит на всё это свысока непотопляемым «Титаником». Ничего, нашёлся и на тебя айсберг. Хватит ли могущества квадратика?

Двенадцать часов. Полночь. Пора. Именно этот час выбран для атаки. Возбуждение охватило всё тело, пронизав мелкими иголками. «Тореадор, смелее в бой!» Надо, же привязалась мелодия! Мешает сосредоточиться. Надо начинать желать. Желать гибели этому промышленному монстру. Нет, не полной. Сегодня только предупредительная атака. Ага, начинается. Ветер всё крепчает, постепенно достигая ураганной силы! Прильнула к земле трава, тучи пыли взметнулись к небу. Как бы самому не оказаться в центре вихря. И как бы не перешагнуть определённый рубеж! Ведь там за стеной, в смертоносных цехах люди, которые подобно курильщикам травят не только себя, но и всё остальное население города, своих детей, внуков, любимых. И не понимают этого. А если и спохватываются, то слишком поздно, за порогом беды. И всё же — это люди… Стоп! Что-то взорвалось на территории завода. Неужели сделан лишний шаг? Скорее назад!

Ветер стих, трава распрямилась. Будто и не было ничего. Поверят ли, что ураган — его рук дело? Если не поверят, то во второй раз будет действовать более разрушительно.

***

Никто не поверил, что ночной кошмар на заводе организовал Родион. Он переходил от одного телефона-автомата к другому. Звонил уже не только в редакцию. Дозвонился даже до приёмной первого секретаря! Мягкий, приятный женский голос посоветовал обратиться к врачу. В милиции слишком настойчиво спрашивали фамилию. И лишь корреспонденты просили рассказать подробности. Но долго задерживаться у телефона Родион опасался. Могут поймать прямо в телефонной будке. Ограничивался несколькими фразами. Корреспонденты начали задавать совсем глупые вопросы. Никто не верит! Что ж, пеняйте на себя! За час до полночи Родион вновь отправился на свою войну. На этот раз в автобусе было многолюднее. — У нас на заводе ночью смерч был! — донеслось с заднего сидения, где сидели две женщины. — Нигде в городе не было, а на заводе — настоящий тайфун!

— И что?

— Да ничего! В первом электролизном все стёкла повыбило, а в котельной провода замкнуло. Что-то там взорвалось. Хорошо, ночью случилось. Всего один человек погиб и один доставлен в больницу. Говорят, в тяжёлом состоянии. Сосед мой тоже в ночную смену работал. Врёт или нет, будто выбежал из цеха и прямо над головой увидел летающую тарелку. Потом она исчезла, и всё стихло.