Глазами пришельца

Артём пошёл вдоль берега. Как помочь малышу? Вода отпугивала, а затихающее мяуканье подталкивало. Мелькнула мысль о лодке. Но к лодке надо возвращаться вверх. Как потом найти котёнка?

— Тёма! Ты куда?! Вернись!!! — мальчишки рванули было к бросившемуся в воду Артёму.

Но того уже захватил быстрый поток, пронзил ледяными иголками, опрокинул и завертел, унося вслед за доской с котёнком. Первым опомнился Олег. Мальчишки бросились к лодке, оттолкнули её от берега и налегли на вёсла. Но их сил явно не хватало, чтобы справиться с быстрым течением. Лодка не слушалась гребцов. Её понесло, пока на повороте не вышвырнуло на берег. Здесь же мальчишки увидели доску и котёнка, цепляющегося за землю дрожащими лапками. Но где же Тёма? Олег содрогнулся. Если его не прибило к берегу в этом месте, то тогда он продолжил путь к ревущему впереди знаменитому порогу. Но, возможно, его занесло в какой-нибудь из многочисленных рукавов? Утешая себя такой мыслью, рыбаки на верёвке потащили лодку вверх, словно бурлаки, понимая, что бороться на вёслах с течением бесполезно. Олег хотел организовать поиски Артёма, но надвигающаяся темнота не дала такой возможности. Самого младшего послал с трагической вестью в деревню. Мальчик убежал без всякого энтузиазма. Все жалели слабоумного товарища. Несмотря на разницу в возрасте, он был хорошим и добрым другом. Олег казнил себя в душе за то, что постоянно подшучивал над добродушным дурачком. Ему и его друзьям это нравилось. Раньше нравилось! А теперь? Вспоминалось так гадко! Теплилась мысль, что Тёма не утонул. Может, сейчас добредут до деревни, а навстречу выйдет он, улыбающийся, и задаст один из своих дурацких вопросов. Олег одёрнул себя. И не такими уж дурацкими были вопросы. Тёма жил в детстве. Навсегда остался десятилетним мальчиком. Вдруг Олег почувствовал, что слёзы катятся по щекам. Быстро смахнул их и оглянулся. Не видят ли его слабости друзья? И увидел такие же красные глаза своих товарищей.

Два покойника

Людмилу уже давно мучила жажда, но она никак не могла оторваться от работы. Солнце накаляло землю, словно собиралась зажарить всё живое. Коса тупилась всё чаще о высохшую траву. Оставалось совсем немного. Вытянутый в виде полумесяца покос, зажатый с одной стороны лесом, а с другой — едва угадываемой дорогой, за которой дружно зеленели молодые всходы кукурузы, падал последними травами под взмахами косы. Не женское это дело, косить. Не женское. А что поделаешь, если нет мужика рядом? Месяц прошёл. Уже и вода спала в речке Талой, а тело Артёма до сих пор не нашли. Не хочет вода отдавать свою жертву. Был бы здесь Тёма, давно бы управились. Больше нет терпения! Горло пересохло, пот солью выступил на коже, тёмными пятнами обозначился на выцветшем платье.

Людмила, прихрамывая, пошла по скошенной траве к опушке леса, где запряжённая в телегу лошадь Кармен устала вздрагивать и махать хвостом, прогоняя назойливых насекомых. И кто дал такую кличку? Наверное, пастухи с похмелья нарекли. Людмила развязала платок и вытерла лицо и шею. Сейчас освободит ноги от кирзовых сапог, попьёт смородинового морса и поедет домой. По пути искупается. Представила, как речная вода охладит усталое тело, смоет соль с кожи, приласкает душу. Как тяжело быть одинокой! И почему выпало на долю такое наказание? Мало того, что разъярённый бык изуродовал в детстве, так ещё и господь сделал бесплодной. Кому нужна такая жена? С горечью вспомнила бывшего мужа. Как родственники уговаривали его жениться на убогой. Хромая, кривая, но симпатичная! Обсуждали все её недостатки и достоинства, словно речь шла о продаже какой-нибудь скотины. Она сидела в соседней комнате и всё слышала! И плакала беззвучно. В конце концов Никита согласился. Осчастливил! А куда ему было деться? Его бог тоже обидел. Метр тридцать пять ростом! В бане, словно сыночка мыла, на коленях держала. А он норовил себя мужиком показать! Руки распускал. Терпела. Ради чего? На людях стыдно было показаться. В пуп ей дышал. То ли дело Артём. Вот когда узнала радость жизни! Тело настоящего мужчины. Вот только ум ребёнка…

Кармен, увидев приближающуюся Людмилу, неожиданно взбрыкнула и деловито зашагала прочь по дороге, огибая небольшое поле.

— Стой, оглашенная! — с досадой крикнула Людмила и ускорила, как могла при своей хромоте, шаги. Но лошадь тоже ускорилась. Людмила то ласками, то угрозами, пыталась образумить строптивое животное, но Кармен никак не реагировала. Вскоре, когда дорога перевалила через очередную сопку, лошадь перешла на бег. Людмила безнадёжно отстала. Воздух со свистом вырывался из груди. Жар разрывал гортань. Впереди была маленькая речушка, где можно было утолить жажду. Но до неё ещё идти и идти. Как далеко дали покос! Впрочем, у других не ближе. Кругом деревни одни горы. Выбирать не приходится. И почему поленилась распрячь кобылу?! И зачем нужен этот покос?! Сколько раз собиралась расстаться с коровой. Но каждый раз передумывала. Каждая скотинка в доме радовала, скрашивала одиночество. И все слушались её. Не то что эта Кармен! Вот от Тёмы не убежала бы. Наоборот, сама бы к нему пришла.

Из последних сил добрела до спасительного ручейка и упала на колени. Вода обожгла рот, свела скулы, вспыхнула огнём в гортани. Но продолжала пить. И лишь когда огонь обжёг затылок, и нестерпимая боль сжала виски, отпрянула от воды. Всё вокруг поплыло, создавая в воздухе громадную карусель. И вот уже лишь крохотная точка посреди бешеного водоворота остаётся неподвижной. Глаза видит только её. Она притягивает, начинает расти, превращается в длинный и сумрачный тоннель, в конце которого сверкает яркий и спасительный свет…

Сельчане, встревоженные тем, что лошадь пришла в деревню без возницы, сразу же организовали поиски. Нашли Людмилу возле ручья, под раскидистым кустарником. Казалось, она спала мирным сном. Но попытки разбудить женщину ни к чему не привели. Не услышали и стука её сердца. И тогда сестра Люба, сжав холодные натруженные руки Людмилы, заголосила, раскачиваясь из стороны в сторону:

— И зачем ты нас покинула!?

И эхо вдоль ручья откликнулось:

— Покинула, покинула, покинула…

И совсем затухая, еле слышно и удивлённо:

— Зачем?..

***

Во дворе Людмилы гудела большая толпа народа. Так уж повелось, и свадьбы, и похороны собирали всю деревню.

— Бог Людмилу любил, — вздыхали бабоньки у крыльца в ожидании выноса покойницы. — Только в деревню её принесли, сразу дождём заплакал. Два дня, не переставая. А сегодня смотри, какое солнышко. Дорогу на кладбище сушит.

— Если бы любил, то бензин у «скорой» не кончился бы.

— Они и к живым-то не ездят. Как не позвонишь, всё у них проблемы!

— Господь специально Людмилу от них оградил. Чтобы ножами не исполосовали.

— Может, и специально. По дождю они бы и с бензином не доехали. Разве что на тракторе.

— Отмучилась бедняжка. А ведь только жить начинала. Смотрите, как Тёма избу поправил! Ведь совсем разваливалась. Золотые руки у него… были.

— На том свете встретятся, счастье обретут.

— Как же, обретут, — не выдержал стоящий рядом дед Исай. — На том свете дураков нет.

— Думаешь, Тёма с ней жил только потому, что дурак?

— А почему же ещё?

— У неё душа добрая. Видишь, как Любка голосит. Любила, видно, сестрёнку.

— Что-то редко к ней в гости заходила, — вновь буркнул Исай. — А голосит потому, что интерес имеет. Всю скотину уже к себе во двор свела. Даже на поминки всего одну свинью заколола и ту полудохлую.

— Вам бы жрать только!

— Тихо! Выносят!!!

Мужики поставили гроб, обитый красным сукном, на два табурета. Воздух наполнился скорбью и слезами. Но вот движение возле покойной закончилось. Гроб водрузили на телегу, уложенную еловыми лапами, и скорбная процессия тронулась в последний путь, освещаемая солнцем, подбирающемуся к зениту. Прошли, как всегда, по главной улице посёлка, свернули на заросшую травой дорогу, миновали небольшую берёзовую рощу и въехали на полянку, окружённую могучими соснами. Памятники и кресты разбегались беспорядочно во все стороны, теряясь в молодом осиннике, скрываясь за дальними соснами и берёзами. Свежевырытая могила чернела по краям двумя холмиками, пронизанными редкими жёлтыми полосками глины. Отзвучали речи. Замолкли молотки, загнав гвозди в крышку гроба, скрывшую навсегда усталое, но просветлённое лицо покойницы. На двух длинных полотенцах приготовились опустить гроб в могилу, как вдруг над кладбищем пронёсся испуганный крик, разгоняя напряжённую тишину. Сельчане вздрогнули, обернулись и замерли. Растерянно улыбаясь, к ним приближался Артём. Мятый, небритый, одетый в те же брюки и рубашку, в которых его видели в последний раз, то ли человек, то ли призрак скользил среди могил. У баб задрожали ноги, у мужиков волосы зашевелились на голове.