Горчаков. Пенталогия

Но куда нужнее эти самые минуты мне были здесь — потому что для нас, основного ударного отряда в неполные три сотни штыков, не предполагалось ни второй попытки, ни даже резервного плана. Так что мы пробирались сквозь вереницу поездов, пока через южную часть вокзала не вышли к бульвару Мец. Добытые разведчиками карты не соврали — здесь действительно располагался один из нескольких десятков служебных въездов на вокзал. Этот не охраняли — то ли старшие офицеры посчитали, что не стоит тратить и без того скромные людские ресурсы на что-то столь незначительное, то ли уже успели снять караул и отправить солдат на усиление обороны в северной части города.

Судя по обстановке — скорее второе. Страсбург не то, чтобы гудел растревоженным осиным гнездом, но уже определенно успел проснуться. Атака на северные укрепления поставила местное командование на уши, и теперь офицеры поднимали в ружье и солдат, и ополчение, и даже местную полицию. Площади перед вокзалом в сотне-полутора метров от нас искрилась проблесковыми маячками, огнями прожекторов и автомобильными фарами — похоже, на окраины стягивали вообще все, что было под рукой, оставляя центр города почти беззащитным.

Я вышел из тени дома, огляделся по сторонам — и не увидел поблизости ни души, хоть улица через дорогу и вела через канал чуть ли не до самого Страсбургского собора и дворца Рогана — резиденции наместника. Гражданских всех до одного разогнал по домам комендантский час, но неужели здесь, на перекрестке не оставили хотя бы одного…

— Осторожнее, князь! — Оболенский схватил меня за плечо здоровенной ручищей и утянул обратно в тень. — Кажется, там кто-то едет.

В самом деле — фары мелькали на только на площади, но и с другой стороны. Судя по рычанию моторов, откуда-то с южной части города сюда спешили два или три грузовика, а с ними…

— Матерь Божья, панцер, — Жан-Поль отступил к стене. — Вот уж не думал, что увижу это чудище так близко… Что он вообще здесь забыл?

Я мог только догадываться, кто и почему оставил боевую машину неподалеку от центра города вместо того, чтобы прикрыть ее броней и орудием рубежи на окраинах — панцер определенно оказался прямо здесь, перед нами. Грузовики с пехотой уже укатили вперед, к площади, но закованному в доспехи гигантскому жуку было за ними не угнаться. Могучий мотор без особого труда тащил несколько тонн металла, однако хоть сколько-нибудь серьезная скорость была ему неподвластна, и разрыв увеличивался с каждым мгновением.

— Не высовывайтесь, мсье, — скомандовал Оболенский, на всякий случай отступая еще чуть дальше в тень дома. — Пропустим его.

Да, пожалуй, не стоило попадаться на глаза немцам раньше времени. Поблизости могли остаться патрули, которые я не разглядел, или стрелки на крышах. Кто-нибудь особо глазастый, пожалуй, смог бы увидеть что-то даже от самой площади у вокзала. А то и прямо из самого панцера, хоть обзор в бронированной по самое не хочу машине наверняка был в лучшем случае на троечку.

Металлическая громадина катилась по асфальту всего в каких-то паре десятков шагов. Могучая, грозная, ревущая колоссальным мотором и тускло поблескивающая сталью брони. Смертоносная, неуязвимая, опасная… но одновременно манящая.

— У меня есть идея получше, мсье, — ухмыльнулся я. — Как насчет того, чтобы позаимствовать эту игрушку у герра наместника?

Глава 39

Ночь — точнее, уже почти утро — раздалась во все стороны. Темнота не то, чтобы исчезла, но в одно мгновение стала чем-то незначительным. Пренебрежимо малым, неважным и совершенно не мешающим видеть. Во все стороны — и даже там, куда мои глаза не смогли бы заглянуть и в самый солнечный день. Будто вместо пяти жалких чувств у меня вдруг появилась целая тысяча, и каждое работало в сверхчеловеческих диапазонах. И вместе они показывали все.

Вообще все.

На мгновение я увидел центр Страсбурга словно с высоты птичьего полета… или на карте — со всеми нужными отметками: патрули, пулеметные расчеты, орудия на больших перекрестках вдалеке, грузовики и панцеры, неторопливо ползущие на север. Тысячелетнюю громадину собора на острове, который будто обнимали рукава темной реки. И дворец рядом — резиденцию наместника. Казалось, до них можно было дотянуться рукой, а не идти еще полтора километра по улицам.

Картинка мелькнула и тут же пропала: все-таки я пока еще не добрался до подвластных лишь кому-то вроде Багратиона или деда высот. Только коснулся недосягаемой пока второй ступени магического мастерства кончиками пальцев… в прыжке. Впрочем, и этого оказалось достаточно: подробная схема исчезла, но верный путь остался в памяти, будто отпечатавшись пунктирной красной линией на внутренней стороне век. Теперь я, пожалуй, смог бы добраться до нужного места даже без оружия и с закрытыми глазами.

Но был способ и поинтереснее.

Громыхающий по бульвару панцер сначала замедлился, а потом и вовсе почти остановился, будто под его гусеницами асфальт вдруг сменился болотом. И даже натужный рев мотора разделился на тягучие глухие удары — детонации топлива в цилиндрах. Дар подхватил легкое, как перышко, тело и бросил вперед. Так быстро, что я сам не успел заметить, как оказался рядом с машиной. Взлетел наверх, едва коснувшись брони — и через мгновение уже засовывал руку по самое плечо в распахнутый люк. Пальцы тут же наткнулись на что-то мягкое: то ли одежду, то ли волосы. Разбираться я не стал — ухватился изо всех сил и потянул, выдергивая солдата наружу. Он даже не упирался — только коротко вскрикнул, когда я швырнул его вниз на чей-то заботливо выставленный штык.

Оболенский тоже не сидел без дела. Даже под Ходом он изрядно уступал мне в подвижности — зато силищу обрел не то, что медвежью — слоновью. Я краем глаза увидел, как рослая фигура на мгновение застыла у панцера со стороны кабины — а потом под скрежет металла то ли открыла, то ли вообще вырвала тяжелую бронированную дверь и взялась за экипаж. Хрипящее тело в серой форме пролетело по воздуху шагов двадцать-тридцать, врезалось в стену дома — и кулем сползло вниз, оставив на кирпичах темное влажное пятно.

Одаренные из посольства и местные дворяне сработали, как положено, и все заняло секунд десять, вряд ли больше. И прошло почти в абсолютной тишине — самыми громкими звуками вокруг так и остались тоскливо воющие где-то на площади сирены и мерное грохотание мотора панцера. Могучая машина изрядно шумела даже снаружи, а внутри и вовсе казалась гигантской консервной банкой с болтами. Зато над удобством экипажа немецкие инженеры поработали как следует. Замковая часть пушки, хоть и занимала чуть ли не половину кабины, ничуть не мешала водителю: и кресло, и рычаги с педалями удачно втиснулись между гусеницей, ящиком со снарядами и толстенной лобовой броней.

— Занятная штуковина. — Я обернулся к ополченцам, отыскивая взглядом Жан-Поля. — Как думаешь, сможешь с ней управиться?

— Проще простого, — отозвался задорный голос. — Тут все почти как в “Ситроене”.

Пожалуй — для того, кто начал крутить баранку чуть ли не до того, как научился ходить. Жан-Поль отлично водил все, что имело колеса — и с гусеницами, похоже, тоже нашел общий язык за считанные мгновения. Еще троих из самых толковых ополченцев я загнал внутрь панцера а сам полез обратно наверх — к пулемету.

Сверху обзор получше.

— Ваша группа следует за моей, князь. Поглядывайте по сторонам. — Я свесился из люка к Оболенскому. — И в тыл, конечно же. После того, как мы прорвемся на остров — сворачивайте налево и двигайте вдоль канала. Занимайте и перекрывайте мосты, а потом выходите к префектуре и телефонной станции… Вы ведь помните, что где находится?

— Как таблицу умножения. — Оболенский усмехнулся и постучал себя по лбу кончиком пальца. — Вряд ли центр города сейчас защищают так уж надежно… И все же ваша работа будет куда сложнее нашей, князь.

— Зато у нас есть пара козырей. — Я опустил ладонь на холодный металл пулемета. — И никто здесь не ждет удара изнутри.