Семя скошенных трав

— Ну вот, ты сорвал мне интервью!

— Как вам не стыдно, Андрей, — сказала я укоризненно. — Мы не должны жалеть кофе для тех, кто работает на холодном ветру! — и налила чашку. — Лучше расскажите коллеге, что вам сказал Майоров. Мне тоже интересно.

Но этот фокус у меня не получился: Андрей очень ловко меня выставил:

— Нет уж, Верочка! Вы пишете всё на камеру, а в нашей информации для служебного пользования могут оказаться какие-нибудь неудобные для зрителей места.

— Ну и ладно! — фыркнула я, как шедми. — Давайте, ущемляйте СМИ, давите свободу слова! — и выскочила за дверь.

И улетела на пляж, где было много шедми и людей. Сердце у меня колотилось, будто я взбежала по крутой лестнице на сотый этаж.

Мне очень надо было это рассказать! Компетентному человеку рассказать, который знает, что делать с такой информацией! Но я не могла себе даже представить, кому! Кому?!

Алесь был занят. Лучше всего — Алесю. Нет, лучше всего — Юльке, но Юлька уплыл на катере с шедми. А всех остальных я знала очень плохо.

Белла — кажется, приятельница Андрея. Может, они заодно.

Рубен… кто его знает, какой-то он несерьёзный и вечно взъерошенный.

Ани… Может, какой-нибудь из Ань — это разумно. Но мне почему-то не хотелось.

Всех остальных я вообще не рассматривала: мало данных.

И тут меня осенило.

Я вернулась на пляж, чтобы выяснить у шедмят, где Бэрей. Он — важная персона для здешних, дипломат, всё такое. С ним любят разговаривать Алесь, Юлька и даже Бердин.

Но чёртов шедми, оказывается, что-то делал в затопленных секторах. С ним были Гэмли и Хао, шедмийка со станции. То есть они оказались там, где их было вообще не достать.

И я разыскала Хэдртэ.

Он удивился, когда я его окликнула. Они с Росчэ у самого берега вычищали большой вмурованный в камень котёл над чем-то вроде мангала и, наверное, думали, что важнее и дел нет.

— Командир, — спросила я, — ты ведь умеешь нырять?

Он усмехнулся, хлопнул в ладоши.

— Пожалуйста, приведи мне Бэрея, — сказала я. — Очень важно. Очень-очень. А я не умею плавать в такой холодной воде.

И всё! Дело техники! Десять минут — и мы с Бэреем уже разговариваем в разрушенном корпусе станции, рядом со спуском в воду.

Он был голый, мокрый и холодный. Но это уже не имело значения: я его не боялась, я боялась другого. Не шедми.

— Я пришёл, — сказал он. — Ты хотела говорить.

— Бэрей, — сказала я, — не доверяй Андрею. Может, мне только показалось, но он странно себя вёл. Сказал, что я не смею везти на Землю здешнее видео и даже хотел отобрать у меня камеру. И вообще… говорил такие вещи…

И тут я поняла, что не сформулирую, чем эти вещи так уж меня поразили. Но Бэрей слушал обалденно внимательно, смотрел на меня, не мигая — и я попыталась:

— Сказал, что гуманизм на шедми не распространяется, или что-то в этом роде. Хорошо бы сказать об этом и Алесю.

Бэрей опустил длиннющие ресницы и задумался. Сказал, не поднимая глаз:

— Может быть, ты ошиблась. Но ты была права, сказав мне. Мы с тобой сообщим об этом Алесю.

Я согласилась.

Теперь я чувствовала странное доверие к взрослому ксеносу: он сильный, шедми, говорят, сильнее людей физически — и если что, он меня защитит. Почему-то я ни секунды не сомневалась, что защитит. И я ходила за ним хвостиком.

Он оделся и пошёл разговаривать с Алесем. И я с ним.

Алеся мы застали сидящим на замшелом камне рядом с модулем. Он облокотился на колени и голову положил на руки; вид у него был совершенно убитый. Андрея нигде поблизости не было.

— Алесь, — окликнул Бэрей, — а где Андрей?

Алесь поднял голову. У него было лицо тяжелобольного. Я удивилась, как его скрутило в одночасье, и не сомневалась, что Андрей приложил к этому руку.

— Вера, — сказал он глухо, — мне надо с Бэреем поговорить…

— Говори при ней, — сказал Бэрей. — Она — наш товарищ.

Алесь окинул меня холодным взглядом — прямо неожиданно, насколько холодным. Я подумала: что же этот гад Андрей ему обо мне наговорил?

— Ладно, — сказал Алесь. — Андрей связывался с Гудвином. Гудвин узнал, что сегодня ночью нашу базу на Эльбе уничтожат. Вместе с шедми и персоналом. Обжалованию не подлежит: приказ отдан, туда идёт ракетоносец.

Бэрей промолчал, он просто окаменел — и у него сжались ноздри, как у них у всех, когда от горя захватывает дух. А я вдруг подумала, что после военных, которые не хотели отдавать группе Алеся детей, это даже не удивительно. Удивительно, что Андрей мог, зная об этом, — о преступлении, чего там! — пить со мной кофеёк, улыбаться и нести чушь про гуманизм. У него вообще нигде не ёкнуло — или он так здорово держит себя в руках?

Он хотел отобрать у меня камеру, чтобы я не записала это? Именно это?

— Мы ничего не можем сделать, — сказал Алесь. — И Гудвин тоже. Там моя Кые. И Хирмэ. И Борька. И Амунэгэ. И Гхали с Сонечкой. Сашка. Лариса. Окэ. Арман. Ребята наши…

— Надеюсь, на Серебряном кто-то выжил, — тихо сказал Бэрей. — Но всё это значит, что нас очень мало, да? Детей много, взрослых мало, мы не справляемся: нужны военные, чтобы нам помочь. Я прав?

— Наверное, — сказал Алесь совершенно мёртвым голосом.

— Вера думает, что Андрей имеет к военным отношение, — сказал Бэрей.

— Вера — провокаторша, — сказал Алесь. Без злости и даже без осуждения, просто констатируя факт. — Обещала ВИДу сенсацию… наши здешние барахтанья. Я знаю, как она монтирует — многие порадуются. Андрюха хотел у неё камеру отобрать — и теперь он шпиён и вредитель.

Я заглянула в лицо Бэрею. Бэрей поднял руку и тронул мою щёку ледяными влажными пальцами:

— Не спеши. Наблюдай. И продолжай снимать, это важно.

— Напрасно, — сказал Алесь. — Лучше бы отдала камеру.

— Нет, — сказал Бэрей.

Ему очень удавалось говорить так, что было тяжело спорить — и Алесь спорить не стал.

— Надо идти, — сказал он. — Работать надо, детей устраивать. Никто, кроме нас, не сделает. Вера, иди к Тари, она тебе объяснит, что сейчас нужно…

Я не стала возражать. Я просто видела, что Бэрей мне поверил, несмотря ни на что, и была уверена, что он сделает всё, как надо. А ещё я собиралась дождаться Юльку.

Рядом с Тари и детьми мне было спокойнее — соваться к модулю одна я теперь боялась. Я поила просыпавшихся пушистых шедмят водой, болтала о каких-то смешных пустяках с детьми постарше — и думала как-то вторым слоем, вторым потоком. Там, во втором слое, прижился спокойный ледяной ужас.

Снаружи его было, наверное, не видно. Я, во всяком случае, старалась его не показывать. Но я всё время, каждую минуту, его чувствовала.

Ужас и вину.

Они собираются убить пленных ПОСЛЕ войны. Что же они выделывали ВО ВРЕМЯ?

Я — сообщница убийц.

И Бердин о себе так думает.

Подростки поймали в скалах одичавшую шедийскую кошку, уморительного водоплавающего зверька в гладкой шерсти, с перепончатыми лапками, и кормили её очищенными креветками. Я гладила эту кошку, отчего она щебетала, как птичка. Потом я пыталась рассказать малышам сказку про репку, они хохотали, потому что не понимали, что такое репка, зачем её тянуть, кто такие собачка и кошка, но им нравилось, как звучит по-русски «тянут-потянут» — кто-то даже пытался уморительно повторять. Я смеялась вместе с ними и думала, как расскажу обо всём этом Земле.

Об этих детях.

Об убитых пленных.

О кукле.

Обо всём здешнем кошмаре.

Не знаю, как я дожила до вечера.

Катер задерживался. Наступили сумерки, становилось очень холодно. Мы с подростками, под командованием Тари, отвели и отнесли малышей в детский корпус, в спальню для бельков; ребята постарше устроились с подветренной стороны корпуса, под тентами, в спальных мешках. Мне казалось, что они могут замёрзнуть насмерть: температура упала до нуля, дул резкий ветер с моря. Тари меня разубедила: сказала, что в такую тёплую весеннюю ночь, в спальных мешках, ребята даже не озябнут.

Но людей холод с пирса прогнал — и Алесь с Бэреем ему помогли: отправили всех греться в лабораторный корпус, куда принесли обогреватели с модуля, и пообещали, что позовут, как только вернётся катер. По тому, как наши реагировали, я поняла: Алесь не сказал никому из людей и, видимо, запретил Андрею говорить, зато Бэрей сказал всем взрослым шедми.