Пляж острых ощущений

Я отступил в темноту коридора, дед ввалился за мной, следом зашли Мальцев и знойная спутница.

– Эх, жалко, на свадьбе не погулял! – заорал Сазон. Он всегда громко орал, потому что почти ничего не слышал, а слуховой аппарат одевал только для деловых переговоров с партнерами по бизнесу. – Ну ничего, наверстаем! Ты, сынку, меня потерял?

– Я в курсе, что у тебя были сложности с сексом! – крикнул ему я, включил в коридоре свет и украдкой взглянул на женщину, в присутствии которой наш полногабаритный коридор показался тесным. При ярком свете она оказалась совсем молодой, нет – совсем юной. Наверное, ей было лет двадцать, или девятнадцать, но скорее всего – восемнадцать. Во всяком случае, я очень надеюсь, что ей уже есть восемнадцать лет.

– У нас были сложности с рейсом, – разуваясь, устало поправил меня Мальцев.

– С сексом, – уперся я.

– С рейсом, – настаивал Мальцев.

– С сексом.

– С рейсом.

Дед замотал головой, переводя взгляд то на Мальцева, то на меня – он не слышал ни слова.

– С сексом! – Наш разговор набирал ту же динамику, что и утренний диалог Элки с маман. – Может, у тебя, Елизар и были трудности с рейсом, а у Сазона они были с сексом.

– С рейсом, – терпеливо повторил Мальцев. – Самолет задержали в Мадриде почти на сутки по техническим причинам. Сазон же посылал вам эсэмэски!

– Да, он писал «секс задерживается».

– Рейс! – Мальцев снял соломенную широкополую шляпу и стал критически рассматривать себя в зеркале.

– Секс! – теряя терпение, я не очень воспитанно указал пальцем на пышную грудь девушки.

– А какой марки телефон у Сазона? – вдруг подала голос из кухни маман.

– «Сименс»! – охотно ответил ей Мальцев.

– Тогда все понятно, – прокричала маман. – В этих «Сименсах» есть функция Т9 – автоматический набор текста. Чтобы долго не набивать текст, эта функция подставляет нужное слово из памяти телефона. В словах «секс» и «рейс» порядок набора клавиш совпадает, а поскольку «секс» употребляется чаще, то и выскакивает на дисплей первым именно это слово! Старый прикол! Об этом все уже давно знают!

– Все – это вы, Генриетта Владимировна? – любезно осведомилась Беда.

– Хлопцы! – заорал дед. – Хватит меню обсуждать! Стройся! Равнение направо! На кухню шагом марш!

Мы гуськом потянулись на кухню.

На кухне Элка почему-то все-таки чистила перепелиные яйца. Маман колдовала над туркой – картина была практически идиллической.

– Элка! Ты что, разоряешь воробьиные гнезда?! – завопил дед. – Генка! А ты все же приехала! Молодец! Пора, наконец, познакомиться с сыном, он практически вырос, не орет по ночам и не марает пеленки! – Дед звонко хлопнул маман по заднице. Она вздрогнула и пролила кофе на газ. Синее пламя с прощальным шипением погасло.

– Не смей называть меня Генкой! – возмутилась маман и специальной зажигалкой наладила пламя.

– Что?!! – заорал дед. – Говори громче, не щелкай клювом как полудохлая утка!

– Ну, нисколечки не изменился, – вполне мирно себе под нос констатировала маман. – А сколько воды утекло!

Дородная девушка смущенно присела на краешек стула и с интересом стала смотреть, как Элка чистит мелкие яйца.

Мальцев смахнул невидимую пыль с диванчика, сел и, вальяжно закинув ногу на ногу, откинул небрежно со лба непослушную прядь.

Елизар Мальцев, в прошлом поэт и прозаик, теперь с головой ушел в новое дело – он начал маслом писать картины. В основном это были морские пейзажи. Вернее, – это были одни только морские пейзажи. В нашей квартире она висели на каждом шагу – одинаковые синие квадраты с небанальными названиями: «Изнывающее море», «Разочарованное море», «Влюбленное море», «Разъяренное море», «Сытое море», «Голодное море» и даже «Поддатое море».

Елизар штамповал свои шедевры десятками, сотнями, называл себя «маринистом», носил яркие шейные платки, льняные костюмы, седую кудрявую шевелюру – слыл, одним словом, творческой личностью и, несмотря на занятость в Сазоновом бизнесе, всегда находил время постоять с мольбертом у моря с задумчивым прищуром и с занесенной для очередного мазка кистью. Елизар умудрялся «выставляться» со своими «синими квадратами» в местных Домах культуры, а однажды Сазон даже откупил ему на неделю зал в городской картинной галерее. Выставка называлась «Мат Айвазовскому» и, как ни странно, собрала кое-какие сборы.

– Элка, будешь лопать воробьиные яйца, так и останешься стиральной доской! – закричал дед. – Эй, Кармен, доставай из сумки жратву!

Девушка подскочила, открыла баул и стала метать на стол какие-то объемные свертки.

– Кстати, дамочки и господа, разрешите представить вам Кармен! – провозгласил Сазон. – Это типа моя невеста. Вполне возможно, что я женюсь на ней. Она испанка и ни бум-бум по-русски!

– Ни бум-бум! – подтвердила Кармен, сверкнув исподлобья черными очами.

– Вообще-то, ее зовут Долорес, – вмешался Мальцев, – но Сазон всех испанок зовет Кармен. Долорес знает только одну русскую фразу: «Хорошо, господин».

– Хорошо, господин, – повторила Кармен и широко улыбнулась.

– Ну и дела, – развел я руками.

Утро еще только набирало силу.

– Деточка, бросьте вы эти чертовы яйца. Лучше достаньте во-он с той полочки кофейные чашки.

– Кофеин, Генриетта Владимировна, гораздо пагубнее влияет на организм, чем холестерин. Особенно если в нем вдруг заведутся раковые клетки.

– А что, в вашем организме завелись эти клетки?

– Ни бум-бум! – широко улыбалась Кармен, разворачивая свертки и извлекая из них пластиковые упаковки с салатами, нормальные яйца и даже огромную копченую курицу.

– Господи, в Испании такое неземное Средиземное море, – мечтательно простонал Мальцев с дивана.

– Что?! Говорите громче! У вас, что батарейки сели?!! – орал дед.

– Хорошо, господин! – начала раскланиваться Кармен.

– А почему вам не дает покоя мой прекрасный организм, Генриетта Владимировна? Потому что он молод, красив и неглуп?

– Вовсе нет, деточка. Просто у вас явный дефицит веса. Это нехорошо.

– Для кого нехорошо, Генриетта Владимировна?

– Для вашей красоты и ума, деточка!

– Генка, ты никак третируешь Элку?! – дошло наконец до Сазона. – Отставить!!!

– Не смей называть меня Генкой!

– Ни бум-бум! – Кармен жестом пригласила всех нас к столу.

– Рота, всем жрать! – приказал дед, усаживаясь на стул.

– Не садитесь на угол, деточка, а то семейная жизнь не заладится!

– Где у круглого стола вы видите угол, Генриетта Владимировна?

– В подарок на свадьбу я привез вам из Испании свою лучшую картину. Она называется... – Мальцев пересел поближе к столу.

– Ни бум-бум!

– ... она называется «Охеренное море».

Это море меня добило. Я вдруг отчетливо понял, что завтракать в такой обстановке я не смогу. А также я не смогу в ней обедать, ужинать, спать, и просто дышать. Я схватил со стола батон и улизнул в свою комнату. Там, схватив телефон, я набрал номер своего старинного друга детства.

– Колян, – откусив пол батона, сказал я, – помнишь, ты говорил мне, что хочешь поехать во Владик к отцу, но не можешь найти себе на работе замену? Так вот, я согласен тебя подменить на пляже, при условии, что мне можно будет жить, или хотя бы время от времени ночевать на спасательной станции. Я готов приехать прямо сейчас!

– Ты же вроде женился? – осторожно поинтересовался Колян.

– Женился, – вздохнул я и опять откусил батон. – Но еще как-то не очень привык. Пойми меня как спасатель спасателя – мне просто необходимо холостяцкое логово и хоть какая-нибудь работа. Иначе я просто не выживу. Выручай!

– Ура! – заорал Колян на том конце провода. – Немедленно приезжай!

Я принял правильное решение – занять себя каким-нибудь делом.

Неделя на спасательной станции пролетела почти незаметно. Колян ввел меня в курс дела, объяснил обязанности пляжного спасателя и со спокойной душой улетел во Владивосток, объявив, что вернется не раньше, чем через месяц.