Маршрут - 21

Голодные до работы зубчики вцепились в кору, преодолели её за долю секунд, вгрызлись в дерево, что ещё сопротивлялось, но скорее по привычке. Девочки пилили немного под углом, так, чтобы берёза упала не в лес или на опушку, а вдоль границы. И вот колосс затрещал, издал предсмертный вопль, сухие ветки безуспешно цеплялись за собратьев, но лишь ломались под весом материнской туши. Оля затаила дыхание, когда исполинский ствол повалился.

— Тоня, ты как там?

— Грандиозно, конечно. И чего теперь?

— Сейчас учить тебя буду. Трутовики видишь, грибы на стволе? Вот в них будешь целиться.

Ноги не ширине плеч, упор в плечо, левая рука на цевье, правая на рукояти. Мишень в двадцати метрах, чтобы интереснее было. Инструктор по правую сторону, дыхание глубже, взгляд горячее, а палец в тоскливом ожидании лежит на спуске.

— Хорошо всё видишь?

— Угу.

— Тогда жми. И стой уверенно, повернись немного, ага. У неё отдача гораздо сильнее.

Вдох. И медленный выдох, как с пистолетом. Выстрел! Попадание! Ствол вверх! Пуля пробила плотный гриб и застряла в трухлявой древесине. Наверное.

— Ю-ху! Оля, а откуда ты так научилась хорошо с оружием обращаться?

— Когда в деревне была, меня дедушка обучал. Строгий был. Потом в секцию спортивной стрельбы ходила год. Вот там дисциплине хорошо учат, а она в любом деле нужна.

— А ушла почему?

— Не помню. Разонравилось, наверное.

Второй выстрел улетел в молоко. Всё-таки даже без штыка «Света» весит все четыре килограмма и длиной полтора метра. Удержать такую — сложная задача, стрелять без тренировки тем более. И сама винтовка требует тщательного ухода, так как механизм у неё старый и сложный. Ударная часть любит забиваться грязью и песком.

Третий выстрел попал в берёзу, пуля вылетела насквозь, что видно было по разлетающимся щепкам.

— Промах, — спокойно сказала Оля.

— Почему? Я же попала.

— У тебя цель — грибы. Если не попала, значит промах. Нечего патроны на чушь тратить.

— Ну и ладно. Видишь тот, самый большой и кривой? Вот я его сейчас разнесу в клочья!

Оля ухмыльнулась, однако улыбку согнало точное попадание. В яблочко, можно сказать, хотя мишень и огромная. И ещё один, и третий в цель! Калибр — 7.62х54 — винтовочный. Очень мощный, что Оля давно понимала, но вот сестру такая сила опьяняла.

— У тебя талант.

— Я поняла самое главное. Нужно быть спокойным, уверенным и думать, что делаешь! Тогда пуля сама летит куда нужно.

— Так оно и есть. Слушай, может, не поедем уже никуда сегодня? Мне лень.

— Мне тоже.

— Мяу, — утвердительно констатировал и Кишка.

Оля взяла кота на ручки: — Чего, есть хочешь? И всё же не зря мы тебя взяли, котофей.

— Слушай, Оль, есть мазь у нас? Синяк всё больше.

— Есть, конечно. Сильно болит?

— Да, нет, наверное.

Не успели девочки опомниться, как свечерело. Солнце спряталось за горизонт, однако спать не хотелось, особенно Оле. И пускай, что было чем ещё заняться, через силу они уснули.

Новолуние. Полная тишина, к которой так сложно привыкнуть. Сознание заполняет её воображаемым свистом, трещоткой, а порой просто слышишь текущую в венах кровь или биение собственного сердца. Продолжаться это будет недолго, скоро утро, а там разыграется ветер, может, пара шишек упадёт, надломится сухая сосна, зашелестят кусты можжевельника. Но сейчас — ничего. А ничего способно быть очень громким, очень тяжёлым и очень волнительным.

Слишком тихо — подумала Тоня и присела. Оглядывается, а Оли нет. Хотела крикнуть, позвать, но прерывать ночь желания не хотела, пускай и страшно.

Снова шутить вздумала? И фонарик неясно где. Я же не вижу ничего, блин.

— Мяу, — в темноте блеснуло что-то искоркой.

Ты-то чего проснулся?

— Мяу-у, — послышалось уже с корпуса танка.

Куда? Показать чего хочешь?

Тоня аккуратно шла, ориентируясь на мяуканье и блеск в темноте. Вдруг Кишка остановился и уселся. Под ногами песок. Холодный и противный.

— И чего ты меня сюда привёл?

Кот лениво зевнул, повалился на бок. Вдалеке загорелся тёплый огонёк. Долгое время он был единственным, кто нарушал ночь, но до берега стала доноситься скромная мелодия. Разливалась над водной гладью, пробегала мурашками по спине и врезалась в память. Нет. Нет, она не врезалась, она занимала своё законное, давно утраченное местечко. Вот она остановилась. Нервный всхлип, глубокий вдох и очень тихие слова.

Засыпай, моя тихоня,

И не бойся мир, засоня.

Отдыхай, увидь все сны,

Будут рученьки полны –

Счастья, доброты, любви.

Все друг с другом сплетены.

Мы проснёмся утром рано,

Для любимых столь нежданно.

Но пока нам нужно спать,

Чтобы завтра всем играть.

И вновь тишина. Перед глазами у Тони замаячили два светлячка. Они выписывали в полёте овалы, потом бесконечность, а потом и вовсе хаотично закружились вокруг неё и улетели куда-то далеко. Кишка боднул лбом в коленку.

— Мяу.

Место тишины занял обыкновенный плач навзрыд. Прерывающееся дыхание, всхлипы, а Оля там совсем одна. Тоня заметалась, на неё укоризненно глядел кот, как бы говоря: — Чего ждёшь? Иди, успокаивай!

Никогда ночью не плавала. Страшно.

Тоня набрала полную грудь воздуха, — Оля! Оля, я же приплыву!

Досадно поглядев на дорожку света, исходящую от лампы, Тоня шагнула в неизвестность. Пупок, шея и вот погрузилась полностью. В беспроглядной пучине можно было раствориться, если бы не холодное течение. Бодрит! Тоня яро шлёпала ногами по воде, пускай что голеностоп продолжал болеть. Мало что могло её сейчас остановить. Тут её заметила Оля.

— А? Ты? Как?

— Я же. Говорила. Что. Приплыву! Ух…

Оля ошарашено глядела на неё, не в силах подобрать слов.

— Ну, ты мне поможешь? — Тоня зацепилась за борт, но подняться была не в силах.

Оля отсела на край, протянула сестре руку, та её схватила и перевалилась внутрь. Тоня глубоко дышала, наблюдая на лице горе-лодочницы чехарду эмоций.

— Ну и чего ты под ночь устроила? Взяла, сбежала от меня.

Оля вновь взвыла и закрыла лицо руками: — Я идиотка!

— Ничего не идиотка.

— Нет, идиотка! Обещала тебе не убегать и убежала! Обещала защищать, а мы обе чуть не померли! Бабушке обещала, что хорошей буду, доброй, а в итоге сумасшедшая, маньяк! Обещала счастливой быть, а в итоге сижу тут, дура, с лампой этой, посреди озера. И ты мёрзнешь! Прости меня, прости…

Беря ситуацию в руки, Тоня встала и твёрдо сказала: — Я тебя нашла. Ты нас спасла. Никакая ты не маньячка! А если я мёрзну, так может ты сделаешь что-то?

Оля стала раздеваться.

— Так, иди-ка сюда, — лодка покачнулась, нос судёнышка задрался вверх, — Вот так намного теплее.

Оля молчала, только обняла сестру в ответ.

— Нечасто мы так делаем, правда?

Да.

— Ты очень красиво поёшь.

— Я знаю, — стеснённо сказала Оля.

— А выступала когда-нибудь?

Нет.

— Эх, тогда для меня будет честью быть твоим главным поклонником.

— Не смущай меня.

— Долго ты так?

Что?

— Терпела ты долго?

Да.

— С самой Москвы?

— Угу, — Оля склонила сестре голову на плечо.

— И для чего? Думала я тебя не пойму?

— Не могла я так. Я же старше, примером должна быть, и стала бы тебе жаловаться?

— А вот так истерику закатывать посреди ничего — это пример хороший?

Нет.

— Ну-ну, не надо. Знаешь, чего я поняла?

— Чего?

— Я правда мало что умею, но пока жива, всегда готова тебя поддержать. Мы же с тобой в одной лодке.

Оля тихонько засмеялась.

— Вот! Если смеёшься, значит, хорошо всё.

— Это нервное.

— А ты момент не порти!

— Ну, ладно.

— Я маленькая, мало чего знаю, но понимаю-то много. Нельзя столько всего взваливать на себя! Ты так хуже делаешь не только себе, но и тем, кому ты дорога. Мне! Как же ты не понимаешь? Мы должны помогать друг другу, а не рыдать в одиночестве.