Маршрут - 21

Слишком бедное освещение для такой красоты!

— Совсем слепой стал.

— А это что, кошка? Ой, дайте погладить! — Тоня сразу забыла о своём наряде.

— Не кошка, а кот, его Кишка звать. А ты чего о наряде скажешь?

— Очень мило выглядит, красавица прям.

Вот так всегда, неискренними у меня комплименты получаются!

— Вот же, чуть не забыл, сгорит же сейчас всё!

Натянув пару рваных прихваток, он открыл духовку, из которой лавиной хлынул горячий воздух, мигом заполнивший всю кухню. Такой горячий, а по запаху вроде подосиновики и рыжие опята. Одни крупные такие, особенно нарезанные шляпки, а другие уже и не рыжие совсем, так усохли, что на вермишель стали похожи.

— А аромат какой! Помню ещё, как Юлюся меня учила. Вы садитесь, садитесь. Руки мыли, да? Да. Сейчас, сейчас, ещё чаю заварю. Хороший чай, зелёный, бодрит, бодрость всем нужна.

Жизнь в нём била ключом. Всё мечется по кухне. Схватит то, поставит это. Тоня от такого обилия активностей терялась. И обед, и кот, и наряд пионерский, как тут не потеряться?

Со слов Николая, жена Юля его научила ещё давно грибы мариновать, и овощи закатывать, и варенье делать из фруктов и ягод, да и в целом готовить. Сколько всего можно выучить, если понадобиться, даже удивительно. Сам он есть не стал, но со скуки начал монолог.

— Как всё обернулось. И ладно с меня песок сыпется, но вы-то как будете? Ещё закатки эти. Помню, сам жаловался, что весь погреб банками заставлен, а теперь. Ещё одежда. Скучная, значится. Эта вот дура железная по ночам рычит, — он указал на холодильник. — Дурак. Мы с Юлей, пока искали швею для платья, дочке на выпускной, со столькими прекрасными людьми познакомились. Всех не пересчитать, вот это было приключение! Хоть сказки придумывай. Даже смог тогда внукам, благодаря знакомому, военную часть показать. Танки, БТРы, автоматы. Им так интересно было.

Тоня разом протолкнула всё, что было во рту: — Танки?

— Ага. Самые новые и дула вот такие огромные, — он свёл пальцы в форме круга. — Хе-хе.

— А мы знаем, видели пару раз и даже стреляли!

— Да? Оля, да ты прирождённый танкист, раз такую тяжесть поднять можешь.

— Не то чтобы. Снаряд не очень тяжёлый.

Буря поутихла. В окне стали проглядываться грубые очертания 57-го. Стоял там почти полностью занесённый снегом. Только задранная вверх пушка отчётливо просматривалась сквозь вьюгу. Сам Николай на боевой технике никогда не катался, тем более ею не управлял, отчего завидовал белой завистью, особенно Оле.

Все отужинали. Тоня принялась расхаживать по квартире в пионерской форме, не будучи в силах ей нарадоваться. Самая простая чёрная юбка казалось пышной на ней, может, из-за не самых широких бёдер, Тоня очевидно была худенькой, а может, дело в самом фасоне. Светлые длинные волосы же с белой рубашкой составляли приятный глазу дуэт, дополняли друг друга. Словно топлёное молоко с мёдом. А глаза! Огонёк. Искорка их, скачущая по миру и наполняющая сердца яркой надеждой, входила в резонанс с алым пионерским галстучком. Можно было бы вечно просто наблюдать за Тоней, за её движениями и речами. Грустно лишь, что в зиму от такого лёгкого наряда не было толку.

Николай долго следил за Тоней и её распущенными волосами.

— Хочешь косичку?

— Косичку? Не знаю, я так только пару раз ходила.

— Садись, сейчас сделаем. Где там… Ага, во-от, — он уселся на стул позади и принялся плести.

Оля сама лишь пару раз носила косу и хвостики, а потому с интересом наблюдала за ловкими движениями Николая. Он был очень сосредоточен. Тоня же мотала ногами, что-то напевая себе под нос. Парочка минут и на волосы налезла красная, чем-то напоминающая волну, резиночка.

— Хорошо получилось, — Оля с трепетанием взяла косичку в руки.

— Ещё бы. Я жене и дочке тысячу раз такие заплетал. А тебе, кстати, длины на хвостик хватит, хочешь?

— Нет, спасибо, пробовала уже. Мне не идёт.

— На нет и суда нет, — Николай радостно выдохнул и поднялся со стула. — Хочешь себе забрать?

— Что забрать? — спросила Тоня в ответ.

— Да хоть всё!

— А можно?

— Престало этому без дела пылиться.

— Спасибо!

Все готовились ко сну.

Девочки укладывались в комнате, где переодевалась Тоня. На удивление тепло, и причина тому была известна только Николаю. Делиться знанием он совершенно не хотел, что странно. И всё же комната его внучки была слишком чистой. Оля недоумевала.

И почему все, кто попадаются на пути, такие странные?

Просторная кровать, поверх старое, лёгкое и мягкое одеяло, прямо пузо у кота. Тоня, разлёгшись, как звёздочка, почти моментально уснула, Оля же не могла сомкнуть глаз. То ли дело в подруге, которая забрала себе три четверти кровати, то ли не отпускали навязчивые мысли. Будто всё это уже происходило. Да, она знала на что это похоже, но догадаться было бы слишком банально, она старалась копнуть глубже, но выходило не слишком удачно.

За стенкой, где была кухня, послышался тихий шорох. Оля незаметно шугнула из-под одеяла и на цыпочках вышла из комнаты. Николай вновь сидел за обеденным столом и гладил Кишку, который упивался моментом, прикрыв глаза и громко мурлыча. И против шерсти его погладят, и правильно, и шею почешут, и за ушком, и бока потискают.

Два ночи. Откуда батарейки? И бензин. С другой стороны, зачем мне это знать? Есть и ладно. Ой, заметили.

— Тоже не спится?

— Да. Тоня слишком непоседливая, даже спать спокойно не умеет.

— Ещё чаю?

— Спасибо, не хочу.

— И как она у тебя не унывает. Радостная такая, а жизни мирной и не видела.

— Помнит она, отрывками. И я помню, но не друг друга, — Оля запустила руку в волосы и принялась почёсывать гудящую голову.

— Может контузия у вас, вот и мерещится всякое или не помните. Вспомните потом, я уверен, — он медленно кивал, будто пытаясь успокоить самого себя, нежели Олю.

— Угу. Просто… Меня пугает, что мы не знаем друг друга, а столько времени прошло.

— Держи, гладь, — Николай протянул ей Кишку, как и в тот раз.

Оля чуть приподняла старого кота, он протяжно мяукнул и медленно моргнул, смотря на неё.

— Хороший он у вас, — Оля потёрлась носом о мордочку шерстяного нахлебника и обняла его.

— Да, честный и с обострённым чувством справедливости, — сложно описать тяжёлый взгляд Николая. Тоскливый что ли.

— Николай…

— Никитой зови, незачем уже эти формальности.

— Деда Никита, из-за война началась?

— Фашисты. Не добили мы их всех. И чинуши всем жизнь портили, — он перевёл взгляд на шкаф, в который спрятал шкатулку. Немного посидел, так и продолжил, — Зря чистки остановили. Может, меньше грязи в партии было бы, и поумнее бы люди туда шли, и идейнее. Тогда бы ничего и не произошло.

— Как-то бесчеловечно.

— Совсем нет. Мой отец в гражданской войне белых бил, в отечественной Минск защищал, ранение получил и снова на фронт. Я же здесь, на гражданке контру и шпионов вылавливал. Не то что эти. Нервы трепали народу и до, и после. Ничему не научились и коммунистами никогда не были, словари ходячие, только терминами умели разбрасываться, — Николай заметно поник.

— Так это они виноваты были?

— Конечно нет. Они, может, были и не высокого ума, но войны никто не желал. Ни один разумный человек неоправданных смертей не хочет, да вообще смертей не хочет, все мира хотят. Главное отличие нашего народа — это знание, понимание, что такое есть война. Потому действительно идейные люди, что с низов в партию шли, зная какого быть простым человеком, старались делать страну лучше. Не быть карьеристами, не жить за счёт других. А тех, кто ушлые, не выкуришь уже с мест никак. Это не бояре, но и с простым рабочим они имели мало общего. Только громкие тирады толкали, что никак от западных не отличались в своей лживой сути. А быть коммунистом это же про отношение к другим, про поступки. Уважение, равенство и братство, взаимопомощь. Книги, конечно, полезные, но главное было друг о друге думать. А они там наплевали на всех, не хуже прочих. У меня и сил уже нет.