Маршрут - 21

Холодно, руки мёрзнут. Из одного журнала прочла, диссидентского вроде, что мороз всех врагов России побеждал. Глупость какая-то. Будто это всё природа виновата, а человек перед ней — никто! Но руки-то всё равно мёрзнут… Наполеон, например, осенью отступать стал, когда ещё тепло было. Или это оправдания такие, потому что он великий человек и вдохновитель миллионов людей? Ага, в классе Жора ещё как им вдохновился, будучи самым низким и злым. Синдром Наполеона, блин! Да что говорить, фашисты зимой оборонялись, из-за холода вынужденные в тёплых домах греться, когда наша армия контратаковала, терпя все лишения. Дураки эти «диссиденты».

Тоня приподняла макушкой тент.

И всё-таки повсюду этот снег, куда не взглянешь только он и меланхолия. Снег. Снег. Снег. Снег. Снег! Чего в нём романтичного? Может, в свете уличных фонарей, с чашкой кофе или чая, за просмотром фильма или чтением интересной книги это и романтично, а тут буквально падаешь в него и потом откашливаешься. Никакой романтики не остаётся. Только ёлки и сосны едко зелёные выделяются, но и они уже осточертели. Чего-нибудь ещё тут есть? О, кедр! А они тут растут разве? Высокий, стройный, красивый. Такой величественный! Ветер воет, а он даже не шелохнётся! И орешки у него вкусные. Сладковато-горькие, сытные такие. Я бы покушала. Эх, скукота. И чем бы время убить?

Помимо кедра аскета, сбежавшего от сородичей, глазу подвернулись и вещи, коими увешена и уложена вся рубка 57-го. Неудобный, тесный, шумный, но дом.

Интересно, и что вообще можно назвать домом? Где начинается? Где заканчивается? Хотя это о Родине вопрос скорее. Куда пропадает? Вот наш танк, например: мы в нём спим, путешествуем. Тут и вещи наши, и еда. Даже крыша теперь есть. А вдруг ещё кто появится у нас? Дядя Миша бы не уместился. И что тогда? Но все же как-то уживались, находили способы. Жизнь же штука не простая. Особенно сейчас. А тогда? Не в железной коробке все спали, конечно, но и тепличными условиями быт такой точно не назовёшь. Почти никаких излишеств или дорого всё. Зато в школе вкусно кормили, и учили бесплатно. Надо слушаться и всё хорошо будет. А я не слушалась, по коридорам часто бегала. Потом замечания писали. Большие такие, но родителей не вызывали никогда. Лень было? И в больнице лечили бесплатно, хоть и очереди большие. И из-за чего я лежала тогда? А больница ли это была вообще, если так подумать? Мокро было и дышать сложно, всё время общался кто-то. Странно. А вдруг не было бы этого всего? Пуф! И испарилось. Меня бы уже за какого-нибудь мерзкого дядьку невесткой выдали. Сидели бы с Олей на пару за пряжей, или того хуже — детей уже нянчили. Страшно. Да лучше уж за партой киснуть или тут на холодрыге мёрзнуть, чем так! И что, это так много времени людям тогда потребовалось, чтобы понять такую простую мысль? Что нельзя девочек за одних только мам считать? Да мы с Олей бойцы покрепче мальчуганов из моего класса, которые только и могли, что пакостить. Дураки! Один вот жадный был, точно помню. Толстый и прыщавый. Ну прям карикатурный! Или запомнился так? Так он у меня пару раз обед воровал! Вот других наказывали за всякие оплошности, а я жаловалась на него, а мне не верили. Эх, хорошо ему потом по шее дали, хотя, конечно, лучше бы его взрослые наказали. Точно! Точно, он же сын дяди был моего! У меня же дядя был. Депутатом работал! И лучше прочих жил… Это и есть закономерность, о которой Оля говорила? Может, некоторые правда рождаются плохими? Нет! Генетика тут не при чём, хотя они оба толстые. Ну, почти. В школе учили простой истине, что человека формирует среда. А среда она вся, весь мир, нельзя просто так взять и законсервировать всех в отдельной банке, это тебе не помидоры или огурцы. Все находятся в одной бочке. Если где-то «рассол» хуже, то он незамедлительно расплывётся по всему объёму и всё испортит. Мама закатки готовила! И как бы ни была прекрасна другая одна десятая часть «высококачественного!» рассола, она не спасёт от горькой и пересоленой фиги. Главное — никак потом от неё не избавишься. Остаётся только жаловаться. Да, Мама же с братом часто ругалась. То он взятку возьмёт, то обманет кого-нибудь. Вот! Точно, сын в него и пошёл. Я ей говорила, чтобы она пожаловалась на него, а она не слушала! Потому что он всегда говорил: «Мы же семья!». А если бы он убил кого-нибудь? Жирнюк такой и голос въедливый, противный, а взгляд обманчиво добрый. Но может, он правда добрый был? Даже не знаю. Нет. Нет! Он маму мою до слёз доводил, никакой он не добрый! Ушлый и злой, фу. Нужно было самой и на него пожаловаться! Правда судьбу Павлика Морозова повторять не хотелось… И почему нет ничего понятного, всегда какие-то противоречия. Неоднозначности всякие. Все злыми такими становились, чёрствыми, и Оля такой может стать. Не хочу, чтобы с ней такое произошло. А может, самое главное оставаться добрым, даже если чёрствый? Добро же всегда побеждало, а люди разные за него боролись. А если предали, а если тебе зло сделали? Терпеть? Нет, точно нет! Нужно бить в ответ! Мы же били и победили! Мы же добрые. А то, что вокруг, это всё разве добро? Может, добру время нужно? Ой и душно же здесь, голова болит. Вот точно, скука — один из главных пороков человечества, мозги всякой дребеденью мучает. Ещё и кофта шею колит. Дурацкая хандра!

Непроизвольно Тоня начала нахмыкивать тихую и спокойную мелодию, с которой её укладывала спать ещё её бабушка (мама мамы). Она садилась рядом, напевая спокойную мелодию и поглаживая Тоню по голове. Почти не двигалась, только жидкие седые волосы стекали по плечам, словно горный ручеёк, чистый и энергичный. Музыка такая прекрасная и странная: простые колебания воздуха, способные передать человеку палитру эмоций и чувств. Застрять в памяти навечно. Так давно не звучало в жизни музыки. Осталось только воображение и память. Тоня лежала так ещё недолго. Оля закончила копошиться около моста и вот уже возвращалась по вытоптанной колее, дрожа от холода.

— Ну и холодрыга там, все ноги отморозила! — Оля сняла ботинки, переодела носки и уткнулась ногами ближе к стальной перегородке, за которой рычал мотор.

Не женское это дело — ноги морозить. Нежные девичьи ступни, красивые и восхитительные. Формы, созданные для любви и вдохновения. Поэзии, если на то пошло! От мороза и старых берцев кожа стала грубее и черствее. Смотреть больно. Но Оля не придавала этому значения, уж точно не об этом сейчас волноваться.

— Печку бы нам, — Тоня с умным видом констатировала факт.

— Ага, не помешала бы. Куда её только? И так места нет.

Танк тронулся, Оля свернула с дороги вправо. Без лишних проблем они преодолели брод по месту, где лёд был потолще. Но вот подъём давался тяжко. Двадцать с лишним градусов 57-й одолевал с трудом. Ещё чуть-чуть, вот, уже почти получилось, он, кажется, стал скатываться со склона, но нет, вот прям немного! Получилось! 57-й дотерпел, постарался, перенапрягся бедный, но сделал дело.

До Ижевска оставалось ещё часа два ехать. Оружейная столица РСФСР и СССР, один из крупнейших образовательных центров Поволжья. Там проживало всего то около полумиллиона человек, хотя и это далеко не мало. Оставалась надежда, что там можно найти какую-то подсказку. Может быть там даже остались люди, но девчонки не завышали ожидания.

Работали там все. И женщина — начальник смены, и безалаберный мужик сварщик, получавший от неё нагоняев. А вот и паренёк слесарь, попавший на завод по распределению из своего техникума, обруганный наставником, за какую-то мелочь. А потом этот же наставник ученика хвалит перед другими, так как тот мозговитый и критики не страшится. Тоня вновь погрузилась в размышления, завидев огромных монстров эпохи индустриального века.

Странные эти взрослые. И разные все, и кричали все, и влюблялись все. А я ни в кого влюблялась. Мальчуганы. Нужно будет и Олю потом спросить, если не забуду. Может, ей нравился кто-то? Мне вот многие не нравились, что совсем на меня не похожие. Добрые, умные, а не нравились. Интересно, почему? Потому что народ другой? Наверное, но они же всё ещё люди хорошие были. Ой, точно, плакат такой интересный был. Там китаец, я думаю, ещё чернокожий какой-то и европеец. А ещё араб! Все сильные и руки вверх подняли, держась друг за друга. «Мы не позволим сеять вражду между народами!» Интересно, а что насчёт шуток? И родители мои шутили, и знакомые шутили, да все шутили. Порой обижались, конечно, но кто обидится и сам потом пошутит. Люди бы с ума сошли, запрети им подтрунивать друг над другом, шутить над стереотипами и глупостями. Как всем жить тогда? Как выражать недовольство, как не ворчать всё время? Неужели держать всё в себе? Нет. В юморе сила! Так деда говорил. Ко всему нужно относиться с долей благой шутки, так же уживаться в разы проще. Их же главное понимать, а я понимала, а юмор понимают из животных очень далеко не все, а только те, у кого разум есть и ум какой-то. Значит, тот, кто и шутить, и понимать шутки умеет, тот и умный. Значит, и я умная, ха-ха! Логика! А вот США точно дураки управляли. Шутили всякие непотребства и чёрных за нелюдей считали. Слышала, что у них половина города сгорела, когда кто-то взбунтовался против полицейских. А и правильно! У нас милиционеры из народа, у них ответственность перед людьми была, а у полиции только перед законом, а закон и плохой бывает. Да хоть мой дядя. Ой, знаю даже, что у Оли спросить!