Маршрут - 21

— И почему так было?

— Потому что всем людям свойственно хотеть одинаковости. Вчера так, и сегодня так, и завтра так. Понятно, что происходит. Даже дурака каждый день видеть — одинаковость. А дурак себя умнее прочих считает, а когда они спорить начинают, так тогда вообще… Ничего хорошего не случается. А страшнее всего знаешь что?

— Что?

— А то, что это закономерно! Это же страшнее всего — всё к этому шло и это произошло!

Тоня в некотором недоумении посмотрела на подругу, а потом отвернулась к стенке: — Хватит тоску наводить, я спать хочу.

Со старых подушек поднялся ввысь, словно аэростат, толстый слой пыли. Не плесень и на том спасибо. Уж слишком много вещей шли не своим чередом сейчас. Всегда шли и, судя по всему, будут. Оля сомкнула глаза. Долго, с чувством, протяжно, но чуть слышно зевнула и провалилась в сон.

Уж не перечислить все странности и неясные закономерности присущие сновидениям, однако то, что они могли порой преподнести, или очень удивляло или глубоко трогало душу.

Если она есть конечно!

Оля встревала в собственный монолог. Ну, как бы и не встревала и не в свой, скорее отходила от темы, потому что монолог то её, а если «встреваешь», то продолжаешь говорить один, монолог же — когда один человек говорит, но всё же сменяешь тему, а монолог обычно в одном русле течёт, но во сне же скучно, так почему бы и не встрять? Но монолог был не так и прост!

То не так, сё не так. Всё-то тебе не нравится и придраться надо, уйди отсюда.

Она отвечала монологу, который её действия комментировал, но не то что бы он комментировал, потому что комментировала то всё ещё она, но она и есть и этот диалог и она сама, а значит, говорит с самой собой, а значит, никуда ни она, ни её монолог, который на деле отдельный, но ею созданный, не встревали, и прогонять тут, значит, некого.

Всё, я запуталась.

Интервенция в собственный сон закончилась, так и не успев действительно начаться. Теперь он шёл своим чередом. О конкретике, как в иные разы не шло и речи. Образы, сотня неясных образов, контрастирующих между собой, но сливающихся в узорчатую и цельную картину. Мозаику жизни, если обращаться к поэзии. Мерцающий свет во сне играл насыщенной и густой палитрой красок, но вызывал ощущения, будто идёшь по зебре: чёрный — белый — чёрный — белый — чёрный — белый.

Может нам в парадигме такой существуется проще?

Подсознание уж очень любит раскладывать события по папочкам, архивам. Тут вот гербарий, а тут книжная полка, вот сундук со старьём и новогодними игрушками, а там портфель. Ты стараешься удержать воспоминания, но не выходит. Удаётся выхватить и удержать за краешек лишь одно. И вот, оно начинает обретать очертания, фигуру, изгибы, оттенки. Стараясь понять это на холодную и трезвую голову, мало что получается. Вот, вроде хорошее, а вроде плохое, а вроде и не знаешь вовсе. Как так, осознаёшь же всё и даже потрогать можешь, а не выходит! Отпускаешь, и все детали снова медленно начинают размываться, оставляя лишь смутное напоминание о прошлых себе в одном простом образе. А подсознание возмущается.

Чего ты припёрлась сюда без приглашения?! Не видишь? Работаю я! Посмотрела? Молодец, а теперь на выход!

Но хочется остаться, попробовать что-то ещё, потрогать, пощупать, вспомнить! И там, где-то далеко стоит полка, где самые важные, самые сокровенные образы, кажется, их и касаться не надо, и так ясно. Но дверь хлопнула, ключ повёрнут. И видимо, ещё очень нескоро тебя вновь пустят туда. Становится как-то тревожно в груди, вроде кто-то тормошит тебя изнутри или снаружи. Стараешься уйти от этого и вдруг что-то выдёргивает из сна.

— О-ля. О-ля! Оля. ОЛЯ! Проснись, Оля, Прос-нись! — Тоня будила её, методично толкая в бок, — Слушай, засоня, ты чего, я тебя уже минут десять бужу!

Тоня негодовала, продолжая раскачивать бедную Олю из стороны в сторону, пока та в бессилии лежала, уткнувшись носом в подушку.

— Ну, ты чего? — с усилием Тоня перевернула подругу лицом вверх и пыталась защекотать её.

— Бесполезно, не боюсь я щекотки, сама же знаешь, — Оля чуть приоткрыла глаза, ехидно улыбнулась и уставилась в потолок.

— Нечестно! — Тоня возмущённо сложила руки на груди.

— Всё честно. Есть хочешь?

— Не, не хочу.

— И я не хочу.

Девчонки пошли умываться в ванну, пускай воды там и не было. Нога Оли коснулась чего-то, что отдалось громким брюзжанием. Под ванной лежала канистра с маркировкой «А-72», разбухшие и вонючие от вещей чемоданы и какие-то протухшие консервы.

— Вот же повезло! — обрадовалась Оля.

— Ага, бензина много не бывает. Слушай, а чего, фильмоскоп тут оставим?

— Да ты чего, он же огромный, да и поломается по дороге.

— А чего ему оставаться?

— Даже не знаю. Неправильно как-то. Мы пришли, отдохнули, ушли, а это, вероятно, очень памятная вещь была. Думаю, лучше её оставить тем, кем ей и владел. Это же не еда или вода, а просто память.

— Может, ты и права. Жаль только, всего два фильма посмотрели.

— Ничего страшного, успеешь ещё. Мише потом расскажем.

— Ага. Ему такое точно нравится.

— Вот и отлично. А по курсу у нас Ижевск.

Ночь была тихой, снегу не навалило. Чистое, ясное утро, пускай всё такое же морозное. Оля залила топливо в бак, оставила канистру при входе в подъезд и уселась на место. Поездка обещала быть длинной и довольно скучной. С новыми силами они отправились вперёд, попрощавшись с Пермью, с Лениным и церковью. Очередная история позади, так пусть там она и остаётся.

Спать здесь так мягко и тепло,

Снаружи только боль и вьюга.

Но уезжаем мы опять.

Мы вспомним всё, моя подруга,

И новый город будет взят.

Глава 5 Прошлое

Учёба — дело хорошее и полезное. Порой скучное, порой раздражающее, но нужное. Оттого печально осознавать, что выкрики хулиганов с задней парты оправдывали себя: «Да что нам эти синусы и косинусы, тангенсы, котангенсы! Мы ими ни разу за жизнь не воспользуемся!» Ныне с большей пользой Тоня и Оля могли бы ходить в краеведческий кружок.

Да только чего жалеть, тем более со временем всё становится чуть проще. Время и лечит, и учит. Вот и карта уже не была странным нагромождением всяческих наименований, буковок и циферок. Оля даже получала некое удовольствие от работы с ней. Тоня тоже поглядывала на потёртый и плотный лист бумаги, но для неё единственной примечательной вещью в нём был размер. Такое широкое полотно, которое она не смогла бы рассмотреть полностью, даже если бы раскрала на всю ширину своих рук.

Километр за километром преодолевался без особых проблем, только вот снег убирать уже некому, а потому темп оставлял желать лучшего. Танк не набирал и половины своей скорости, увязая в снегу. Он очень старался, всё пыхтел и рычал! Маленький, но гордый мотор от «Победы». И всё же, порой встречались крайне непредвиденные препятствия.

— Да что же такое, — Оля ударила по тормозам.

— Чего там?

— Река. Мост обрушен, тут мы не проедем… Если по карте смотреть, вроде не глубокая.

Оля вылезла из рубки и сразу провалилась в морозное тесто по колено. Если двигаться неосторожно, в нём можно утонуть, настолько оно вязкое и тягучее.

— Сейчас я взгляну, сиди там пока! — Оля ушла осматривать мёрзлую речку, уже сама, как танк, пробираясь сквозь толщу зимней тины.

Тоня проводила её взглядом. Ещё недолго Оля мельтешила за кустами и совсем скрылась из виду. Тоня вновь улеглась. Твёрдый матрас помогает сохранять осанку, здоровье спины и поясницы. Но это не матрас. Это буквально кусок твёрдого, грубого дерева. Выглядит, как гнилое. Если бы девочки не сидели на нём каждый день, не спали, то так бы и думали.

Взор упирался в тент, что держался на удивление долго, как месяц с лишним. Генерал мороз долго баловал путешественниц, как в известном стихотворении Пушкина. Теперь же, продолжительное время солнце находилось за снежными тучами.