Девяносто три!

Уилсон и Парсонс.

Царствует мачизм, яблоко превратилось в гирю, требуха в цинковом корыте. Кончил на бедные кишки, лизнул запотевший глаз. До утра скакал по полям, не разбирая дороги. Вернулся исхлестанный ветками, ссадина на шее. 26 июня 1483 года.

Понимаешь, хорст хорст.

Нагнулся к воронке, прошептал: esiach. Ему нужна сестра это как магнит они тянутся полюса очень просто вот фронтон вот две впадины вот факел вот цепной мост тогда все складывается как треугольник и заяц. Две линии на поясе венеры. Или вообще никаких линий. Придавил дикарской ладонью пресс-папье с бронзовой розой. Провожу за этим столом всю жизнь. Иногда во французский клуб.

Подозрительная трещина на нижней губе. Блядский хынек? Как раз две недели. И опасная тяжесть под левым веком.

В 10:17 звонок из Вевельсберга. Хотят уточнить списки. В первый раз приглашен Хаусхофер-фис. Карма, испорченная как позавчерашний персик. Ты — мразь, будешь прыгать по команде. Никчемный разговор про еврейские планы, заставим чистить зубными щетками парапет. Мост александра третьего, беглая конспиративная встреча. Элевсинские таинства. Директивы Вевельсберга, полужирный курсив.

— Эксперимент по пересадке прекращен.

— Но еще три головы остались.

— Пришейте, и на этом все.

Повесил трубку, не сразу легла, фашистские гудки. Ресивер. Бассейн, подрочить, спать.

Понемногу перерезают сухожилия, их невидимые бритвы, вроде секундной стрелки часов, что висят в канцелярии f.

День за днем. То тут, то там возникает течь. Где голландский мальчик, затыкающий пальцем? Где хынек? Сегодня день суеты, понаехали бюргеры, три минета за вечер. Его изможденное тело, укус на плече. "Ебешься, как тамплиер". Сложил на полу: часы, телефон, зажигалка, пакетик с порошком, зеркальце, трубка. Выглянул в сад, потрогал ногой мокрую землю, вернулся.

— Что у тебя?

— "Книга мольбы". 48 страниц, серебряная бумага, без тиража, без года, мюнхенские печатники туле.

— Четыреста марок.

Потайное слово в этой истории — «жалость». Видел бритву?

Его подмышка: пахнет францией, яхтой, лентой на бескозырке.

62

Продажные дети: хынек-альфа, хынек-штрих, хынек-бис, хынек-раненые-ноги. Раскаленный прут Нового Ирода, побродил по юному мясу. Его стоны, его понимающие глаза: кончай скорее. Третий фюрер за ночь: пятница/суббота, все танцуют. Стыдная, зловонная хворь: кондиломатоз. Три тысячи. Лизнул нижнее веко, лизнул верхнее веко. То, что могло бы случиться просто так пятнадцать лет назад. Бесплатно. На дешевом порошке, на розовой капсуле, на треугольной таблетке. Их ценные чувства. "Ты милый человек, я знаю". Поведала рыба.

— Когда в Вевельсберг?

— Вечером в среду.

Шестерка жезлов, глаз коронованного младенца: виктори. Согрел в бархатном мешочке, прошептал полоумные слова. Вторая карта все сбила: старуха, спрятанная в лилиях, не разглядишь. Что-то про тайные знаки, нонсенс. А ведь было время, когда.

Запихнул выручку в освященный конверт. Прихлопнул машинкой.

— Твои руки нужно прятать. Сними кольца, не разжимай кулаки.

Негр и негритянка, розовые опухоли между пальцев, страшно прикоснуться. Но тем не менее.

Ветер северо-восточный, заморозки. "Фосфорная бомба", стержень расцеплен.

— Диагноз: кондиломатоз.

— Диагноз: эмфизема.

— Tell your own story.

— The calls of the Aethers are explicitly calling the parts of what seems to be angels and whose names are certainly found (помехи) in the Silver Grimoire (and yes, I know what you meant). Среда, вечер, билеты в сером конверте с короной. Just be quiet and look Who comes to see you, listen to the middle of the Circle vibrating the Call. I know him. His name is IAD BALT. His name is IAD BALT, I know him. You must assume his authority. Probe and Thimble, last call. Теперь: шы ше сдуфк? Тяжелый, вялый хуй, точно пожарный шланг. Как провод на пожаре, как сам этот «пожар». Забрались в виллу, пришлось выдавить стекло. "Канистра Маринуса", неловко стиснул клавишу большим пальцем, мелодии гестапо. Это была правильная карта, шестерка жезлов, victory, но она не сработала, не удалось ничего продать-купить. Марципаны из любека, бутерброд с сардинами, "это слишком жесткая щетка для моих чувствительных десен": так учили язык вагнера в бунтарские годы. Социальная помощь, плащ с прорехой, кожа потерпевшего кораблекрушение, скрюченного в трюме (Andrea Doria, мачты, туман). Спирали неудачника, его некрасивые мышцы. Сам виноват во всем. Хынек и иные продажные братья.

Понимаешь хорст хорст?

Нам. Угрожает. Опасность.

Безрассудно заказал SLH. Три ночи на барских простынях, среди картин, огненных кирпичей, колибри.

Череп Жана Донета, серое на золотом. Череп недопизды, пропитали "особым составом", высушили на алжирском солнце. Угольник впивается в темя, теперь можно просунуть карандаш "гигант".

Он говорит: Жарко. А другой невпопад: Жми на меня, слопай.

Пили чай из гваябы. Опасайся повстанцев, ходи только до заката солнца, по ночам на перекрестках автоматчики, фальшивые judiciales ловят мотористов, вкалывают сонную жидкость. Грецкие перепонки жилетов, квадратные очки, палестинские автоматы. Уборщики приносят в дом запах бедности, поливают цветы душистым раствором, выводят невидимых жуков. В семнадцать лет портятся, кожа расползается, как субботние чулки, детские буквы НН взлетают на потемневшей коре. Но это прямо здесь, все осталось, надо только приглядеться. Отели в роскошных районах, просто объясняем: sin carne. Не берите с собой то, с чем боитесь расстаться. Пересекаешь границу, не подозревая, что вот уже щит, вот уже матросы. ХНД за звенящим барьером. Ветер дробит деревенские кости.

— Нет никакого острова, что за хуйня.

— Вставил фитиль. Вставил капсулу.

— Святой Герасимос, тонет A. D.

— Маринус, твоя голова.

Принес звенящие предметы, плюхнул в ковшик с горячим спиртом. Лень обернуться, посмотреть.

63

Фурункул на шее. Слышишь, хорст, этот не годится, у него фурункул. Должны быть безупречны, ни единой ссадины, ни одного волоска. "Жестокие культуры". Дергается, как жертвенный барашек, стучит копытцем о мрамор. Маринус! Вот твоя канистра. Думал: это бесконечное письмо, хватит еще на три года, братья будут посылать из разных городов. Из какой-нибудь Гвадалахары. Из Позилиппо. Из Нотр-дам-де-Нант. Из Брэ. С острова Липари (ресторан на пригорке, соевая похлебка, сосланный магистр). Из Тренто, где открылась выставка де К.; не удалось поглядеть.

Не рекомендуется ночевать в машине на отдаленных стоянках. Джим убит бандитами, его брат Эдвард изнасилован и изувечен. Нашли утром 24 сентября на обочине проселочной дороги со связанными руками, кляпом в изгаженном зеве. Изъяты дорожные чеки, карты таро в бархатном мешочке, неизвестное вещество. Замучили унтерменши, жизнь не мила без теплого братца. В госпитале он выдергивает провод. Три ночи, прислуга спит. Картины и пистолеты, испятнан кафельный пол.

Предчувствие. Вы знаете, как это бывает: strip, полоса. Штрип? Склонился к уху. Ты обязан забыть все, чему тебя учили. Они — лгуны. Не садись в зеленый VW, не ешь острое, меняй иглу.

— Каждый раз?

— Yea, каждый.

Тесак. Упал неудачно, повис лоскут содранной кожи.

— Смотрите, это возвращается дейблер, вот его повозка с фонарями.

(Кивок в сторону неведомой земли, где взрывают губернаторов, строят баррикады, глумятся над бумагой. Люди, которых никто не ебет). Наша одежда, наше вино, наши разговоры под мокрыми струнами. Первая карта — семерка мечей (тщетность). Вторая, говорящая, что делать: самый свирепый из старших арканов.

Атрибуты героя: монеты, пламя, жезл, стрела, свисток, крылатое яйцо, чаша со змеей, меч.

Наш виноград, спускающийся сверху вниз. Наши Зеботтендорф и Хаусхофер. Наши финансы. Наша обезьяна, грозящая кулаком. Наши причиндалы.