Страница 4 из 7
Внезапно я услышал какой-то звук, похожий на шаги человека в мокасинах, осторожно ступающего по камням с восточной стороны моей хижины. Звуки становились всё тише и вскоре пропали. Я долго стоял, прислонившись к стене, ноги у меня дрожали; я на ощупь добрался до кровати и опустился на неё, боясь перевести дыхание и прислушиваясь к едва уловимому шаркающему звуку шагов. Должно быть, я провёл в таком состоянии несколько часов. Несмотря на голод, я не решался открыть железный сундук с провизией и взять немного сухарей и сыра, опасаясь, что меня могут услышать снаружи. Как же мне хотелось оказаться сейчас у себя, в тёплой постели! Это была моя первая ночь вдали от дома – за одиннадцать миль от родного посёлка и в такой опасности! Мне было искренне жаль себя. Сидя на кровати, я несколько раз крепко засыпал и просыпался в страхе, ругал себя и обещал больше не засыпать! Когда я проснулся в очередной раз, уже занимался рассвет; я лежал на полу, крепко сжимая в обеих руках винтовку. Я подскочил к окну, потом к другому, выглянул изо всех дыр, но не обнаружил ничего подозрительного. Свет нового дня рассеял мои ночные страхи. Я медленно отодвинул засов и вышел на крылечко. В двадцати футах от хижины дикобраз спускался с небольшой сосенки; её ствол был наполовину обглодан. Когда он наконец спрыгнул с дерева и вразвалку поплёлся к подножию холма, я услышал то же шарканье, что и ночью. «Так это ты грозный апач, что шныряет тут по ночам? Ты, мелкий любитель полакомиться корой!» – крикнул я ему вслед. Отзвук собственного голоса звенел у меня в ушах. Я схватил палку и, догнав его, ударил по голове. Все работники Лесной службы обязаны убивать дикобразов, поскольку те наносят колоссальный ущерб лесу.
Я вернулся в хижину, развёл огонь в печурке и умылся. Затем отрезал пару ломтиков бекона, открыл банку кукурузы, наделал сухарей, и в этот момент меня вдруг осенило: дикобраз вполне мог шуметь вчера ночью, но прячущаяся среди сосен тень принадлежала явно не ему! Тотчас вернулись мои ночные страхи, и сердце внезапно сжалось. Я едва сдержался, чтобы не схватить винтовку и не помчаться сломя голову вниз, к дому. Потом я сказал себе: «Я должен оставаться здесь! Я должен выполнять свои обязанности любой ценой! Мой дядя Клив не убегает от этих страшных гуннов во Франции, так и мне не пристало сбегать от крадущихся апачей!»
Я поспешил закончить со стряпнёй и в одно мгновение проглотил завтрак – в девять часов нужно доложить обстановку с вышки, а до этого времени я намеревался укрепить стены своего жилища, оградив его от любопытных глаз непрошеных ночных гостей. Собрав несколько небольших высохших еловых стволов, я разрубил каждый на четыре части и заткнул ими изнутри щели в стенах хижины. Я работал так быстро, как это только было возможно, но тем не менее к половине девятого были готовы только три стены. Положив топор, я взял винтовку, запер дверь и поспешил по тропинке на вершину.
Добравшись до вышки, я осмотрел лес, воспользовавшись выданным мне в Лесной службе полевым биноклем, и в девять часов сообщил, что с Маунт Томас пожаров не видно. После прослушал сообщения других дозорных – в том числе с самого юга, с Блю Рэндж, – которые также не обнаружили признаков пожара. Взгляд мой случайно упал на каньон Блэк-Ривер, лежащий прямо в полумиле или чуть дальше от вышки, и мне почудилось, будто оттуда струится слабый дымок. Но зрение – даже с биноклем – вполне могло меня подвести. Солнечные лучи ещё не добрались до его круто обрывающихся склонов, и покрывающие их густые еловые заросли казались особенно мрачными. Я обратил внимание, что в том месте, где мне почудился дымок, протекала речушка, и увидел узкую полосу окаймляющей её берега сочной травы. Тем утром я ещё не раз возвращался туда взглядом, но не обнаружил никаких признаков огня и убедил себя, что ошибся с самого начала. Местные говорили, что каньон Блэк-Ривер самый коварный – его резкие спуски и подъёмы не одолела бы ни одна лошадь или корова, и потому его всегда приходилось обходить вокруг. Поскольку добраться туда так сложно, а гроз уже давно не было – если предположить, что молния могла попасть в дерево, – я заключил, что мог видеть разве что холодный утренний туман, поднимающийся с водной глади.
В спешке покидая хижину, я забыл захватить с собой обед и к полудню страшно проголодался. По уставу я мог оставить пост с двенадцати до часу, чтобы перекусить. Но, несмотря на голод, я бы не решился вернуться к хижине без особой надобности. Меня постоянно преследовали воспоминания о промелькнувшей вчера возле моей хижины тени. Здесь, на вершине, я чувствовал себя в полной безопасности: ни один человек не смог бы подкрасться к моей вышке незамеченным.
В обеденный перерыв я решил осмотреться на вершине, начав с самого гребня, – так мне были прекрасно видны оба склона.
На востоке сбившиеся в кучки ели покрывали сотни ярдов склона, почти до самой вершины; западный же склон был совершенно безжизненным: ни на одном деревце не было ни единой веточки – почти круглый год, не считая трёх летних месяцев, вершину не покидают суровые ветра.
На юго-восточной оконечности горы сформировалась неровная каменистая возвышенность; подножие под её седловиной – сплошь выветрившаяся порода, а на протяжении последней пары сотен ярдов на пути к северо-западной оконечности всё усеяно каменными глыбами разной величины. Подойдя к ближайшей из них, я заметил в пятидесяти ярдах к западу сложенные полукругом, который изгибался в противоположную сторону от меня, камни высотой несколько футов, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что не природные силы, а человеческая рука выложила их таким образом. Я поспешил спуститься и чуть не провалился в узкую, но очень глубокую расселину в камне, которую окаймлял увиденный мной узор. Трудились здесь, без сомнения, сильные руки индейцев, о чём свидетельствовали разбросанные повсюду осколки ярко раскрашенной посуды. Расселина проходила с севера на юг, достигая шести футов в длину и приблизительно четырёх в ширину, и углублялась на десять футов до уступа с западной стороны. Здесь проход сужался настолько, что человеку уже было не протиснуться, и вёл дальше в кромешную темноту.
Радости моей не было предела. «Моя собственная пещера!» – восклицал я снова и снова. Мне доводилось слушать рассказы тех, кто служил пожарным наблюдателем на этой вышке ранее, – каждого из них я хорошо знал, – и все они говорили о найденных индейских бусинах и черепках, но никто ни разу не обмолвился об этом месте. Опустившись на колени с северо-западной стороны отверстия, я посмотрел вниз; на противоположной стене футах в десяти я увидел чёрную дыру, через которую вполне мог пролезть человек. Должно быть, это проход в большую пещеру, где жили люди, пользовавшиеся посудой, осколки которой были разбросаны возле моей вышки. И если мои догадки верны, то какие сокровища ожидают меня в пещере! Тонкой работы посуда, оружие и, конечно же, одежда! Не исключено, что я найду золото и серебро! Если бы только у меня были верёвка и какой-нибудь источник света, можно было бы как следует изучить проход.
Обеденное время подходило к концу, но я снова опустился на колени, на этот раз в паре футов под отверстием, и в расселинах меж камней почти сразу нашёл одиннадцать бусин, в том числе одну из бирюзы диаметром около четверти дюйма. Затем я поспешил обратно к вышке, вызвал Спрингервилл и сообщил, что пожаров не обнаружено.
Я снова вышел на поиски бусин, которые тут же увенчались успехом: в первой же небольшой расселине, где я поскрёб ножом, мне попалось сразу семь штук. Неподалёку от неё в разломе скалы не более фута в длину и пары дюймов в ширину я обнаружил ещё девять бусин и кремнёвый наконечник стрелы белого цвета. Очевидно, в трещинах скалы шириной не более сотни футов таится бесчисленное количество бусин и обломков стрел – сотни или, может, тысячи. Интересно, почему я нахожу их в таком изобилии только здесь, вблизи моей пещеры, а больше нигде на вершине нет ни бусинки? Была ли то великая битва между племенами, после которой победители развеяли по ветру то, что принадлежало поверженному врагу? Нет, это совсем неразумно. Они забрали бы трофеи с собой, не оставили бы ни одного ожерелья, ни единого наконечника стрелы. Похоже, пока это так и останется для меня неразрешимой загадкой. Я говорил себе, что пора перестать думать о ней, но эти мысли никак не выходили у меня из головы. И эта горная пещера! Я непременно должен туда попасть. Вот только бы позвонить домой по телефону и попросить дядю Джона принести мне верёвку. Впрочем, на это рассчитывать не приходилось – этим летом в Лесной службе остро не хватало людей, и на станции в Риверсайде, что в полумиле к северу от моего дома, не было ни души. Можно звонить туда целыми днями, не получая ответа, если только по счастливой случайности в этот момент не зайдёт кто-нибудь из пожарных.