Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 7

– Ну вот и добрались. Славное местечко! Тепло, светло и мухи не кусают, – произнёс дядя Джон, хорошенько осмотревшись. – Правда, свежего воздуха тут хоть отбавляй – через щели в стене и кошка пролезет! Надо бы их заткнуть.

– Это совсем ни к чему – свежий воздух мне как раз нравится, – ответил я, даже не подозревая, как скоро изменю своё мнение о просветах в стенах. Мы внесли вещи внутрь и разложили их по местам, а затем наскоро приготовили обед. Было около двух часов дня, когда дядя Джон сообщил, что ему пора возвращаться домой, чтобы успеть подоить коров. В этот момент раздалось два коротких телефонных звонка. Я посмотрел на висящую рядом с аппаратом карточку, понял, что звонок предназначался мне, и снял трубку.

– Это ты, Джордж? – громкий голос лесничего Уинна был слышен даже дяде Джону.

– Да, я на месте, – ответил я.

– Рад слышать. С Грине Пик сообщают о пожаре на 38-м градусе. Сходи на вершину и сообщи, что увидишь.

– Уже иду, – ответил я и положил трубку.

– Ха! Вот и работа нашлась. Ну, мне пора, – сказал дядя Джон.

Я помог ему вывести освобождённых от груза лошадей на тропу и вполне бодро попрощался. Но как только он скрылся из виду за карликовыми елями, моя хижина перестала казаться мне уютной и наполненной тёплыми солнечными лучами, как представлялось поначалу. «Ну, хоть ты и один, это не повод чувствовать себя одиноким!» – отругал я сам себя, вернулся в хижину за винтовкой и направился к вершине по круто уходящей вверх тропинке, петляющей среди редких потрёпанных ветром сосен. По пути мне попадались глубочайшие сугробы – некоторые из них достигали тридцати и более футов.

Голая каменистая вершина этой горы достигает четверти мили в поперечнике, а в центре находится небольшое углубление, вроде седловины. На юго-восточном краю имеется каменный выступ округлой формы, доходящий до пятидесяти метров в высоту, – на нём и расположена пожарная вышка. С другого края – крутой обрыв, но меньшей высоты. Я направился прямиком к вышке – восьмиугольному и восьмиоконному строению с конической крышей. Места в нём было ровно столько, чтобы уместились центральная картографическая стойка, крошечная печка и стул. Я отпер дверь, вошёл внутрь и, оглядевшись, сразу увидел пожар: огонь полыхал на севере, приблизительно в пятнадцати милях от моей вышки, возле озера Конаро. Я подошёл к картографической стойке с южной стороны. Она представляла собой подставку, на которой закреплена круглая медная пластина диаметром в фут, разделённая на триста шестьдесят градусов, с вращающимся прицелом в центре, очень напоминающим геодезический уровень. Я поворачивал его до тех пор, пока он не указал точно в направлении поднимающегося от пожара столба дыма. Отметка в триста шестьдесят градусов соответствует северу. Сейчас стрелка уровня указывала на деление в десять градусов, о чём я и сообщил в управление по телефону. Наблюдатель с Грине Пик видит тот же самый огонь в направлении тридцати восьми градусов. Главному лесничему остаётся лишь найти на карте леса точку пересечения линий, соответствующих десяти и тридцати восьми градусам, и послать туда пожарных. Вскоре я услышал телефонный звонок с пожарной станции Синеги. «Пожар в самом Шип Спрингс. Отправляйтесь туда как можно скорее», – прозвучали слова лесничего. Шип Спрингс находится примерно в миле от озера Конаро.





Теперь можно было спокойно возвращаться в хижину, но я немного помедлил, разглядывая открывшийся мне с вершины пейзаж, – целый огромный мир вдруг предстал перед моими глазами. Далеко на севере, за простирающейся на несколько сотен миль пыльной пустыней, я видел острые выступы Хопи Индиане, а чуть ближе, к северо-востоку, – Зуньи Баттс. На востоке, со стороны Нью-Мексико, насколько хватало глаз, угрюмо тянулся покрытый тёмными лесами хребет Могольон. Раскинувшийся на сотни миль к югу лес окружали зыбкие очертания Грэхэм- Маунтине, прятавшие страну раскалённых песков, иначе моему взору предстали бы пустыни Олд-Мексико, расположенные более чем в трёхстах милях от моего пункта наблюдения. К западу, за хребтом Сьерра-Анча скрывалось огромное водохранилище Рузвельт. Я видел его на фотографиях: и огромную дамбу, и бескрайние поля зерновых, люцерны, хлопка, и рощицы фруктовых деревьев – всё это питали его воды. Мне было известно, что наши солдаты днём и ночью охраняли дамбу от немецких разведчиков. А мы, пожарные наблюдатели, построили на вершинах хребта дозорные башни, чтобы беспощадный огонь не смог уничтожить великий лес и осушить реки, сплетающиеся в эту удивительную оросительную систему. Прямо подо мной устремлялись к востоку потоки Блэк-Ривер, а течение Уайт-Ривер, разделившись надвое, направлялось к западу и к югу – то были основные артерии, наполняющие озеро Рузвельт Лэйк живительной влагой. Я дал себе слово, что никогда не допущу, чтобы по моей вине огонь уничтожил лес, давший жизнь многочисленным истокам этих рек.

Мои предшественники-пожарные рассказывали о своих находках под каменным выступом, на котором установлена наблюдательная вышка, – крошечных кусочках бирюзы и бусинах из чёрного сланца. Я вышел наружу и остриём ножа принялся скоблить глинистую землю и песок, занесённые ветром и дождями в расселины между камнями. Не прошло и пары минут, как мне попались две чёрные каменные бусины, – одна из них была так мала, что я сумел подцепить её только при помощи ножа, и не решался положить рядом на камень, боясь снова потерять. Свою добычу я отнёс на вышку и начал измерять размеры бусин с помощью диска картографической стойки. Диаметр бусины достигал шестнадцатой доли дюйма, а толщина стенки – менее тридцать второй. Через такую маленькую дырочку обычная иголка не пройдёт. «Вот это уже интересно!» – подумал я. Почему индейцы оставили тут бусины – и что это были за индейцы?

И как они мастерили такие крошечные вещицы? Я убрал свои находки в конверт с печатью Лесной службы и вышел наружу в надежде отыскать ещё бусин. Было около пяти часов вечера; я продолжал свои раскопки до тех пор, пока не стемнело и пришлось оставить это занятие. Зато теперь у меня в руках были настоящие сокровища: два наконечника для стрел, причём один из них из чего-то наподобие стекла, а второй – кремнёвый, пятьдесят три бусины из камня чёрного, серого, красного и жёлтого цветов, размер которых не достигал и четверти дюйма, а в большинстве своём был вполовину меньше. От таких находок я был в полном восторге. Теперь будет чем заниматься целыми днями, пока слежу за лесными пожарами! Во мне разгоралась уверенность, что, приложив силы, я смогу найти ценные изделия древних индейских мастеров. Но надвигалась ночь, и я поспешил по круто уходящей вниз тропинке к своей хижине, однако, не дойдя до неё, внезапно застыл как вкопанный: еле различимая тень проскользнула между сосен за хижиной, и тень эта, несмотря на размытые очертания, без сомнения, принадлежала человеку!

Глава II

Горная пещера

Испугался ли я увиденного, спросите вы? Да не то слово! Сердце выпрыгивало у меня из груди, дыхание перехватило; казалось, я вот-вот задохнусь! Конечно, тень принадлежала человеку! И вряд ли настроенному дружелюбно, иначе зачем бы ему понадобилось прятаться от меня? Ступал он быстро, но совершенно бесшумно – я не слышал ни малейшего звука его шагов. Значит, апач, подумал я. Один из этих негодяев, что, несмотря на всю бдительность наших солдат, обзавелись оружием и патронами и тайно вступили на собственную тропу войны.

Совершенно растерявшись, я долго стоял, прислушиваясь к малейшим шорохам и вглядываясь в черноту надвигающейся ночи, пока, наконец, не сорвался с места и не ринулся к хижине, ворвался внутрь, громко захлопнув дверь, и тут же запер её за собой. Не успел я почувствовать себя в безопасности, как мне в голову пришло, что лампу зажигать нельзя. Окна можно завесить полотенцами для посуды, но предательски зияющие отверстия в стенах сразу выдадут меня, и вражеская пуля настигнет в ту же секунду, как я включу свет. Я сел на край кровати и снял ботинки, а затем, не выпуская из рук винтовку, обошёл всю хижину по периметру, выглядывая из щелей, но увидел не больше, чем если бы на голову мне надели мешок. Ночь стояла тёмная, хоть глаз коли; невозможно было разглядеть даже поленницу, сложенную из брёвен белой ели, не дальше десяти футов от южной стены дома!