Страница 17 из 23
– Но на его пути множество охваченных мятежными настроениями местностей. В пограничных острогах несут службу сосланные туда стрельцы. Они там отбывают наказание, государь!
– И что с того?
– Ты меня не услышал, государь. Это опальные стрельцы. Ты на них свой гнев положил и сослал службу править на окраинах. Они свои промыслы кинули, женок да деток покинули и поехали на границы.
– Думаешь, не станут они за меня?
– Как знать, мой государь! Как знать. Но многие смуты там зародиться могут. В том слово мое даю.
– И что делать?
Клешнин напомнил царю о том, что в стане самозванца есть его человек.
–Надобно моего человека задействовать, государь.
–Того самого? – спросил царь.
–Того, государь. И пусть он самозванцу… жизни укоротит!
–Сможет ли? Дело непростое! Сведения передавать это одно, а иное смертоубийство.
– За непростое дело ему и заплачено будет, государь.
– Но нынче при самозванце хорошая охрана. Что сможет сделать твой человек? – спросил Годунов.
– Коли подумает, то сделает! Надобно того ростригу жизни лишить. Пока не поздно.
С этим царь Борис Федорович был согласен.
– Пусть будет так. Посылай гонца.
– Сделаю, государь.
– Но человека найди верного. Чтобы коли попадется, молчал.
– Найду, государь.
– И письма не посылай. Только на словах пусть все обскажет.
– Все сделаю, как прикажешь, государь.
Клешнин поклонился царю. Годунов доверял ему. Этот пока будет верен. По меньшей мере, до тех пор, пока он, царь, жив.
– Что с нами стало, Семен? Ранее думали мы с тобой как кровь царскую извести. Подлинного царевича жизни лишить. А ныне? Самозванца голову хотим.
Клешнин побледнел. Он не любил вспоминать прошлого.
– Чего лицом потемнел? – строго спросил царь. – Али жалеешь о том, что свершили?
– Как можно, государь? Тогда так надобно было.
– Это ведь ты тогда все обставил как надобно. Никто не хотел в царской крови мараться. Мой собственный дядя испугался. А ты нет.
Клешнин побледнел еще больше:
– Не я убил царевича, государь.
– Нет. Но послал дьяка Битяговского ты, Семен. А тот дьяк был чистый разбойник. Такая рожа ночью приснится – онеметь можно было.
– Он за свои дела и поплатился, государь. Толпа убила его в Угличе.
– Но толпа обвиняла во всем меня. Ты не забыл, Семен?
Клешнин подумал про себя:
«Дак ты и велел пролить царскую кровь, Борис Федорович. В том люди московские не ошиблись».
– Чего молчишь? Язык отсох? – строго спросил царь.
Клешнин смиренно ответил:
– Сие давно было, государь. Чего старое ворошить…
***
2
Самбор.
Сентябрь 1604 года.
Марина Миншек была одета служанками в яркое шитое золотом платье. Шелк с изысканной цветочной вышивкой вошел в моду. За кружева дочери воевода Мнишек заплатил купцам золотом и подобные носили даже при королевском дворе в Париже. Теперь нельзя было экономить на нарядах будущей московской царицы.
Служанки уложили панне волосы и закрыли их жемчужной сеткой.
Она посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна.
– Панна чем-то огорчена? – спросила Марта.
– Нет. Все хорошо. Я просто не спала этой ночью.
– Я понимаю панну.
– Нет, Марта, не понимаешь. Не тот прекрасный пан был моим спутником этой ночью.
– Панна уже мне сказала про это. Панна провела ночь с царевичем.
– Да, Марта. Я подарила свою страсть Димитрию.
– Панна довольна?
– Не знаю, Марта!
– Панна не знает? Но вчера панна была восхищена.
– Я была в объятиях Димитрия и дала ему все, на что была способна. И он остался доволен. Это так, но…
Марина сделала паузу.
– Так панна любит его? – спросила Марта.
– Марта! – воскликнула Мнишек. – Дело не в любви. Он потребовал от меня этого.
– Но разве панне было неприятно выполнять свои обязанности?
– Я пойду на все, чтобы стать царицей, Марта. Московский принц любит меня.
– И панна вот так сразу уступила? – Марта не могла узнать непреклонную Марину.
– Он заявил, что откажется от дела. А мой отец поставил на него. У отца долги! Громадные долги. Король пока защищает его от кредиторов и прислал ему денег – 40 тысяч злотых! Если не будет Димитрия, то не будет похода. Тогда отцу и всем Мнишекам конец.
– Но с чего Димитрию так захотелось панну?
– Он сказал, что давно питает ко мне чувства и требует от меня страсти. И я уступила, Марта. Он умеет быть властным.
– Панна сожалеет?
– Нет. Сегодня войска станут избирать командиров. Скоро поход!
– Он выступает с войском в пределы московского государства. Ради моей панны начинается война. Так было ради Елены Троянской. Моя панна может гордиться.
Марина Мнишек улыбнулась словам любимой служанки. Она и сама так думала.
***
Утром, покинув покои, Марины Мнишек, Димитрий отправился к Юрию Мнишеку. В кабинете воеводы его уже ждали сам воевода, его сын Станислав Мнишек и папский нунций Рагноци.
– Пан Димитрий! Сегодня наступит час! – вскричал Мнишек. – Но он наступит, если на то будет твоя воля.
– Я готов! – сказал самозванец. – Пусть в армии объявят о походе!
– Погоди с походом, пан! – поднял руки нунций. – На сие надобно разрешение ясновельможного пана круля.
– Но разве его еще нет? – спросил самозванец.
– Есть, пан. Я привез его, – ответил нунций. – Но отдам пану лишь после того, как пан царевич подпишет кондиции.
– Кондиции? – спросил Димитрий.
– Конечно, пан царевич. Кондиции или условия, на которых ясновельможный круль и панство Речи Посполитой окажут пану царевичу помощь.
– И что сие за кондиции?
– Они уже составлены, – ответил Мнишек. – Вот на столе лежат бумаги. Сие пункты кондиций, пан Димитрий.
Самозванец взял листы и просмотрел:
– Писано на латыни.
– Я готов прочитать царевичу все пункты кондиций.
Димитрий кивнул в знак согласия. Он и сам мог прочесть, но пусть это сделает Рагноци. Кардинал наверняка знает все пункты наизусть.
Царевич передал листы нунцию.
Рагноци стал читать:
«Сии кондиции, мы, Димитрий, великий князь Угличский, князь Димитровский, князь Городецкий, сын почившего в бозе великого князя Московского и Всея Руси Ивана Васильевича, подписываем как верный союзник его величества короля Сигизмунда Третьего, и даем обещание все подписанное исполнить в точности.
После обретения московской короны, которая моя по праву рождения, мы обязуемся:
Отдать королю Сгизмунду и Речи Посполитой на вечные времена Чернигово-Северскую землю, с городами Черниговом, Путивлем, Новгородом-Северским.
Помня, что оные земли ранее, своим словом, обещали мы воеводе Юрию Ежи Мнишеку, в компенсацию, отдаем ему земли Смоленские, включая замок и город Смоленский, на вечные времена роду его и потомкам.
Помня милость его величества короля Сигизмунда Третьего ко мне, даем обещание жениться на подданной его величества в землях его величества короля».
Мнишек перебил нунция:
– Погодите!
– Что-то не понял, пан воевода? – спросил Рагноци.
– А имя подданной его величества не указано в сем документе?
– Нет, пан воевода.
– Но как же это? Тогда пан царевич, может выбрать любую панну среди подданных короля?
– Помня чувства царевича к панне Мнишек, его величество не стал уточнять сие в документе.
– Но так я не могу! – вскричал воевода.
– Пан не верит королю? – удивился нунций.
– Я верю слову его величества. И я верю принцу Димитрию. Но я знаю, что такое обстоятельства государственного характера, панове. И потому мне нужны строки в документе!
– Хорошо! – согласился Рагноци. – Пусть будет так, как желает пан воевода! Позвать моего писца!
Явился человек нунция с пергаментами и перьями. Он уже ждал за дверью.
Царевич также высказал недовольство:
– Там нет полного титула моего отца, пан нунций. Там сказано «сын почившего в бозе великого князя Московского и Всея Руси Ивана Васильевича». Но надобно указать и его царский титул.