Сестра самозванца

Не знал еще Борис, какие неприятности принесет ему этот город. Не зря метка пала именно там, где совсем скоро начнут собираться грозовые тучи…

***

Царь Борис согнулся под бременем забот и тревог. Шапка Мономаха преждевременно состарила его. Под его глазами были мешки, и цвет лица он имел землистый. Это был уже совсем не тот, всего несколько лет, назад крепкий и красивый мужчина.

Сколь много усилий затратил этот человек, дабы достичь высшей власти. Пусть его к вершине был многотруден. А что дала ему корона? Что оставит он детям своим?

В последнее время Борис много думал про это. Здоровье его все больше и больше ухудшалось. Сын – царевич Федор – умный юноша, нрава примерного и образован изрядно. Но он слаб в придворной борьбе. Он не мастер плести интриги, ибо слишком прямодушен.

Кому как не Борису знать, что это такое. Он сам на своем пути к власти разве щадил таких юнцов? Нет. Он шел к своей цели медленно и упорно. Не жалел никого, тех кто ему мешал – уничтожал без сожаления. Но так воспитали его при дворе Грозного царя. Иначе было нельзя. Его тесть, отец жены Машеньки, всесильный Малюта Скуратов, многому обучил зятя. И научился Борис выживать и побеждать. Скольких врагов загнал он в могилу с тех пор? Длинной вереницей выстроились бы покойники к нему, дабы предъявить счет, коли могли бы восстать из своих могил.

Он, когда умер Грозный, был обязан помочь его сыну Димитрию стать царем, когда тот вырастет. Царь Иван верил ему. Но что сделал он? Разве стал помогать? За малолетним Димитрием стояла его родня по матери – бояре Нагие. А они ненавидели Годуновых. Это и решило судьбу царевича. Борис сражался с ними в опасной схватке за власть и жизнь. Тогда он победил. А что сейчас? Как поступят те, кому верит он? И где искать ныне опору для сына?

Самозванец! Вот кто волновал его больше всего…

***

Одет Борис в длинное царское одеяние из аксамита без ворота, расширенное книзу, с широкими короткими рукавами. Обычно во время приемов поверх на него возлагали бармы – широкий воротник шитый золотом с жемчужными пуговицами. Но сейчас царю было душно.

Доложили о приходе князя Василия Шуйского. Годунов приказал впустить немедленно.

Шуйский вошел и низко поклонился царю. Борис про себя отметил, что выглядит князь гораздо лучше его самого.

«А ведь власть, к которой я стремился, укоротила лета моей жизни. Вот поглядеть на этого князя, так и мысли лезут в голову. На кой мне нужна была шапка Мономаха? Для того чтобы страдать? Ибо что хорошего дала мне власть, кроме забот и тревог? А ведь и он мечтает её примерить – шапку Мономаха. Кто из знатных московских бояр не хочет того? Не знают они, что есть эта самая шапка. Как она тяжела! Только ныне понял, что есть бремя власти».

– Государь, я принес вести, – сказал Шуйский.

– Говори.

– Все сделал, как ты велел. Времени было не много, но я сделал.

Борис Годунов жестом приказал князю переходить к делу.

– Выяснили мы, государь, что сей «царевич» есть Юшка Отрепьев, что в холопах состоял у боярина Романова. И был пойман на воровстве, за что Романов его согнал со двора. Затем Юшка постригся в монахи под именем чернеца Григория.

– Про сие мне ведомо, князь, – прервал Шуйского царь. – Да что толку от моего, да твоего знания? Я трижды просил короля Жигимонда (Сигизмунда) выдать мне самозванца! Но эта лиса вертит хвостом!

– То можно понять, государь. Ведь и ты Жигимондовым супротивникам много подмоги оказал.

Годунов это помнил. Не за что было королю благоволить ему. Много крови он попортил Сигизмунду III.

Шуйский продолжил:

– И он за монаха беглого Отрепьева ухватился. А монах сей умен зело! Ибо, как говорил настоятель Чудова монастыря, читал много юнец. Почерк он изрядный имеет и был для переписывания книг приставлен. Языки знает! Польский и латинский тож.

– И подмогу ему оказали, и оказывают первые вельможи Речи Посполитой! Князь Адам Вишневецкий исповедь самозванца велел переписать и читать по городам многим.

– Государь уже читал сию писульку? – удивился Шуйский.

– Читал! – вскричал Годунов. – Указывает самозванец, что отписал ему отец его Грозный царь города Углич, Городец и Димитров во владение. И был он принцем Угличским, но ныне он законный царь и великий князь всея Руси! Он царь, а не я!

– Надобно, государь послать в пределы Литвы родственников Юшкиных. Пусть обскажут, кто такой есть самозванец!

– Не говори вздора, князь! – сказал Шуйскому царь. – Что даст сие? И король и вельможи знают, кто есть Юшка Отрепьев. Но он им надобен. Надобен в игре против меня!

– Я имею самые точные сведения, государь, что людей у Юшки слишком мало. Две тысячи солдат! И то не солдаты сие, но всякий сброд. Казаки, шляхтичи без монеты в кармане, беглые холопы.

– Артиллерия есть ли у них?

– Нет, государь. Воевода Мнишек не может дать вору артиллерии, ибо сам не имеет оной. Король Жигимонд не окажет ему в том помощи.

Годунов задумался. По пути самозванца, если рискнет он вторгнуться в пределы его государства, станут крепости. Без артиллерии их не взять.

– То верно, князь, но что будет, если…, – Годунов сделал паузу.

Василий Шуйский прекрасно знал, о чем хочет спросить царь. Годунов болен и может умереть. У него есть наследник царевич Федор Борисович. Но сможет ли наследник удержать власть? Вот что волнует царя.

– Если не станет меня, то станешь ли ты, князь, опорой сыну моему?

Царь внимательно посмотрел на князя. Слишком хорошо знал он сего хитреца. Статный боярин, научился придворной интриге у него самого. Ведь этому умному вельможе доверил он провести следствие по делу убиенного в Угличе царевича Димитрия Ивановича. И Шуйский привез ему такое заключение следственной комиссии, что было ему Борису надобно. Хорошо показал себя князь во время серпуховского похода* (*серпуховский поход – 1598 год) на татар, будучи в должности воеводы Большого полка.

«Нет, – подумал царь. – Не станет он стоять за Федора, если выгоды своей в том не почует. Он самозванцу дорогу на Москву откроет, коли ему сие надобно будет. Что ему Русь? Эти Шуйские о себе лишь и пекутся. Но сейчас трогать его нельзя. Не время!»

– Я верный слуга твой, государь, – склонил голову князь.

– Верю тебе, князь и боярин! – сказал Борис, хотя не верил ему совсем.

Шуйский также понял истинные мысли Бориса Годунова.

«Юлит! Не верит, но обидные слова молвить страшится. Чует, что помереть может. И как тогда его сыну быть? Надеется, что поддержат его бояре».

Царь продолжил:

– Станешь верным для нового царя Федора – быть тебе, князь, в великом почете.

– Я верный твой слуга, государь и для сына твоего опорой стану среди бояр.

– Хорошо, князь. Помни свое слово. А покуда иди. Я хочу остаться один.

Шуйский поклонился и вышел из царских покоев…

***

Когда князь покинул покои царя, к Годунову пришел оружничий Семен Клешнин.

– Государь!

– Семен? Это ты? Я звал тебя?

– Я принес новости, государь.

– Тяжко мне, Семен. Нет людей верных. Все изменить готовы.

– Не все, государь.

– Ты о себе, Семен? Тебе одному и могу верить. Хотя и тебе не могу.

– Зачем обижаешь своего слугу, государь?

– Помню и я так говорил царю Ивану. Так же сказал. Он же ответил, что никому веры нельзя давать. И прав был Грозный царь. Ныне мне понятно сие. Но оставим это, Семен. С чем пришел?

– Есть новости, государь!

– Новости? – спросил царь. – О самозванце?

– О нем, государь!

– Говори!

Царь опустился в кресло. Голова болела, и в висках стучали молотки.

– Тебе плохо, государь? – спросил Клешнин. – Лекаря?

– Потом! – отмахнулся Годунов. – Говори с чем пришел?

– Самозванец готовится выступать! Его полки пойдут на нас!

– Что? И сколь воинства у самозванца?

– Больше двух тысяч, государь.

– Всего? Твои донесения о численности войск самозваного князя не расходятся с донесениями Шуйского. Но скажи мне, Клешнин, как можно выступать в большой поход без артиллерии и с такими малыми силами? На его пути десятки крепостей и моя армия в 50 тысяч воинов!