Страница 70 из 85
– Девушка! – отчаялся на новый приступ Глеб. – Отложите свой роман, ради Бога! Обратите внимание на реальную жизнь. Посмотрите, в конце концов, какой герой прозябает рядом с вами. Он жаждет совершить свой подвиг, а вы… Девушка…
– Ладно тебе, уймись, – вдруг оборвал его Сашка. – Оставь ее в покое. И отошел в сторону. Фактически же вышел, пробрался, протиснулся в проход. Это было не просто, но он сумел. У Галины вдруг выскользнул из рук моток пряжи, но Сашка оказался в нужном месте в нужное время и не дал ему пасть на пол, подхватил.
– Не очень удобно, правда? – спросил он ее. – Позвольте, я вам помогу. Услуга абсолютно бескорыстная, предоставляется бесплатно, то есть даром…
Каков подлец, думал Глеб, глядя на сутулую Сашкину спину. Всегда он так! Вот что за человек? А, к чертям! Не век же мне с ним вместе быть. Скоро разъедемся, считай, посторонний.
Девушка впереди, после того, как уткнулась в книгу, больше не позволяла взгляду своевольничать. Она просто замкнулась, отрешилась. Судя по всему, дело было безнадежно проиграно. Глеб вздохнул. Неожиданно, его напряжение и неудовлетворенность тем, как складываются обстоятельства, проявились внешними феноменами. Вдруг померкли солнечные блики на лицах, взгляды стали какими-то мутными. Глеб уловил эту перемену, и тогда ему сделалось снова тоскливо. Он с кислым видом, невесело подмигнул Линии и, нахохлившись, втянул голову в плечи.
Остаток пути он не проронил ни слова.
Обязательно кто-нибудь, да и плюнет в душу, вертелось в его мозгу. Хоть и ехать недалеко, а все равно…
Зря он так, конечно, обобщал.
Сойдя с поезда, всю дорогу до гостиницы он прошел быстро, не оглядываясь. Дорога представляла собой тропку, протоптанную от станции напрямик по бездорожью, вдоль насыпи. Высохшая земля пылила под ногами. По правую руку разрослись кусты терновника, среди колючек синели созревающие плоды. Глебу ничего не хотелось, он устал и даже ноги поднимал через силу.
В комнате он сразу завалился на кровать, и не сделал попытки подняться с нее даже на ужин. Какая пища, какой прием, если на душе тоска? А на душе такое… Мысли и прочее… Паршивые совсем мысли. И они, похоже, встали на свой круг. К тому же хмель, покидая организм, пытал голову болью.
Сколько пролежал он так, не двигаясь, устремив взгляд в потолок и едва дыша – боялся обозначить свое присутствие скрипом панцирной сетки, – неведомо. Время застыло вместе с ним. Так казалось. Однако настал момент, когда сумерки омрачили своим пришествием белизну гостиничных стен. Буквально. Они всегда мажут все и вся серым.
На краешек его кровати присел Сашка.
– Хандришь?
Глеб посчитал вопрос риторическим, поэтому вместо ответа прикрыл глаза ладонью.
– Да ладно, не валяй дурака. Есть предложение развеяться.
– Развейся, – буркнул в ответ Глеб.
– Ну, перестань, перестань. Мизантроп прямо какой-то. Что это ты на себя тоску нагоняешь? Сашка потрепал его за локоть. – Жизнь, дружище, так коротка, что мне даже мгновение на подобную чепуху тратить не охота. Чего и тебе советую. Или голова болит?
– Болит…
– Тем более. Поднимайся и пошли. У нас всего полчаса в запасе.
– Куда, куда пошли, Господи?
– За малиной. Мы идем в малинник.
– В какой ма… – никак не соображал Глеб. – За виноградом, что ли? В виноградник? Так там сторожа…
– К девчонкам, к девчонкам идем. Ждут нас, я договорился, давай скорей. Вот, уговаривай его еще…
– Что за девчонки, Господи? – Глеб сел, взъерошил на голове волосы. Идти не хотелось, не особо, но и оставаться дома – тоже облом. – Сколько их?
– Трое.
– Зачем нам трое?
– Много не мало, и вообще, лучше, чем ни одной. Привередничает еще. Да ты их знаешь, видел. Те, в поезде, они рядом с тобой сидели.
– Что, и мамаша тоже?
– Насчет мамаши не беспокойся, она дома останется, пироги печь.
– А, понял, Галина, Линия и…
– Любовь.
– О, Любовь! Любовь – все, что нам нужно…
Даже и согласившись, Глеб не слишком поторапливался. Первым дело, не слушая протестов Сашки, нырнул под душ. Что-то липкое обволакивало тело и терзало его, отнимая последние силы. Нет уж, чем в таком состоянии идти куда-то, лучше удавиться. И без того тошно. Поэтому, нафиг! Поэтому – в душ.
На улице, оказалось, светлей, чем виделось изнутри, из комнаты. Закат цвета бордо извергался, полыхал в полнеба, брызги его и ошметки виднелись повсюду. В зарослях терна и лоха серебристого короткими трелями пересвистывались перед ночевкой птицы. Из степи, из окостеневшего от дневного жара бурьяна несся обвальный скрежет цикад. А на востоке уже нависали, торосились громады темных туч, там что-то посверкивало и глухо погромыхивало. Судя по всему, где-то там шла гроза.
– Так вот в чем дело, – сообразил Глеб. После холодного душа он испытывал пусть не глубокое, пусть не внутреннее, но удовлетворение.
– О чем ты? – не понял Сашка.
– Душно, – пояснил Глеб, – душно. Как перед грозой.
– Успеем, – плеснул оптимизма Сашка.
Обняв пролетающее сквозь него шоссе, поселок буквально впитал его в себя и, слегка переварив, превратил в улицу. Прямая, словно взлетная полоса первого класса, улица устремлялась в бесконечность – одним своим концом, и струилась в сторону не такого далекого города – другим. И всякий двор, прилипший к ней своим забором, очевидно, причащался великому таинству городской жизни. Может быть, поэтому дома все росли и росли вдоль серой шоссейной ленты, и не наблюдалось в процессе этом и малейших признаков затухания. Оно и понятно, лучше уложенный уже асфальт освоить и обжить по мере сил, чем, кляня власть, месить бурую грязь до скончания века.