Страница 60 из 85
Но я снова отвлекся.
Как я уже говорил, разговор на скамейке в парке быстро перекинулся на другую, не спортивную совсем тему. Помнится, Давид мне тогда сказал приблизительно следующее:
– Слушай, старик, я не имею ничего против армии вообще, в целом, но в отношении тебя меня мучают сомнения. Мне кажется, что ты проник совсем не в ту сферу, в которую следовало проникать именно тебе. – Он в тот период выражался несколько витиевато. – Но раз уж так случилось… Чтобы скрасить свою жизнь, поддержать себя и, быть может, вырваться на простор, так сказать, вселенский, почему бы тебе не заняться творчеством? А что? Газету нашу еще не забыл? То-то. Если хочешь, будем вместе, в соавторстве сочинять сказку. Главу я, главу ты. По переписке.
И он тут же предложил сюжет, он у него, оказывается, уже был придуман, и местами даже разработан в деталях. Это была сказка о Бармалее и Снегурочке. Не буду раскрывать вам все, потому что, надо признаться, из затеи этой в конце концов ничего не вышло, хоть мы и пытались, особенно поначалу. Но потом моего дорогого соавтора закружила столичная жизнь, и у него началась совсем другая сказка, так что на нашу у него просто не осталось времени. Надеюсь, что пока не вышло. Сказка-то все еще жива во мне, и мне верится, что она обязательно будет дописана. Не потому, что, дескать, считаю это своим священным долгом, нет. В другом дело. Понимаете, та давняя сказка уже стала моей, личной. Давид о ней забыл и думать, а я нет. Она манит, зовет меня, и временами мне кажется, что не она во мне, а я живу в ней. Подобное не трудно себе представить тому, кто знаком с процессом творчества, сочинительства, и понять, что я не успокоюсь и не освобожусь до тех пор, пока не выплесну ее из себя. Именно поэтому я уверен, что сказка будет дописана. У каждого замысла свой срок воплощения, что правда, то правда. Несомненно так же и то, что от любого замысла носителю его необходимо освободиться, как от бремени, иначе не будет ему покоя даже под самым развеселым и благосклонным небом. И я напишу ее, напишу обязательно, только вот соберусь с силами. Да-а-а.
Сказка в тот раз не пошла, не получилась. Но она-то и дала толчок всему остальному. Отодвинув сказку в сторону, а потом и положив на верхнюю полку, так, чтобы всегда была на виду – она, кстати, до сих пор там – я взялся сочинять фантастику. Тогда мне казалось, что это так легко, и если уж с чего-то начинать, так делать это лучше всего с фантастики. Я давно уже собирал материалы о разных научных и ненаучных открытиях, планетах, звездах и, знаете, таинственностях. Взялся сочинять фантастику, а написал новую сказку. Другую, другую сказку. Почему? По эстафете, наверное, не знаю. Первая попытка была сказочной, ну, и дальше пошло в том же духе. А, быть может, сама обстановка вызывала жажду светлого и чудесного. Вот именно, сказочного. По натуре я романтик, да, ну и, наконец, любовь. Накрыло меня тогда волной. Любовь в душе будила сказки.
До выпуска из училища я написал один рассказ и почти закончил небольшую повесть, тоже сказочную. Как видите, кое-что все же было сделано. Конечно, первые результаты моих творческих опытов не выдерживали никакой критики, были беспомощными и косноязычными, как, наверное, и мой живой разговор тогда. Но, тем не менее, результаты были, появился первый опыт, и, мне кажется, именно тогда я переломил себя, а заодно и свою судьбу.
Вырвавшись из стен заведения, о котором не могу сказать ничего плохого, потому что не помню его, равно как и хорошего, ибо его было мало, я окунулся совсем в иную жизнь, которая в скором времени стала совсем невыносимой. Да, это я и имею в виду. Ко всем оковам новой реальности добавилось еще и одиночество, свалившееся на меня, как простреленное жестяное небо, когда я совсем не был к тому готов. Это, я вам доложу, совершенное пыточное устройство, способное сокрушить любую твердыню. А я совсем не был ей. Но. Но я выкарабкался. Скорей всего потому, что твердыней не был. Хотя пытался стать ею изо всех сил и упирался, как мог. Вот такой вам парадокс.
Вопрос: что вы знаете о жизни молодого холостого офицера в каком-нибудь заштатном гарнизоне, в общежитии, в комнате на пять человек? Ну, пусть не на пять, пусть на три, на два человека, но все же? Молчите, вы ничего об этом не знаете. Чтобы так говорить, мало там побывать. Надо быть, часто, надо жить там, надо чувствовать себя втянутым, погруженным, погрязшим, наконец. Впрочем, ладно, не стоит об этом сегодня. Мне ведь повезло, у меня случились отличные друзья, и не их вина в том, что жизнь наша сложилась так, а не иначе.
Проходя службу в гарнизоне, живя в общежитии, я, опять же, снова стал писать. Да, я писал, и снова сказки. Я сделался прямо каким-то сказочником. С трудом писал, превозмогая себя и свои слабости, которыми оброс, словно днище корабля – мидиями. Так уж сложилось, что постоянно мне приходилось пересиливать, перебарывать себя. Иногда – ломать. Кто знает более трудную работу? Кто подскажет, что может быть трудней, чем победа над собой? Не знаю. Я не знаю.
Почему не женился тогда же?
Но я женился сразу, как встретил Солли. Конечно, как только она позволила мне это сделать. Да, и после женитьбы я с полгода не писал совсем. Не до того было. Все откладывал и откладывал на потом, блаженствуя и мечтая. О чем мечтал? Да, Господи, все о том же! О счастье земном, как я его понимал. А через полгода мне показалось, что земные мои дела, в основном, налажены, и я вновь потянулся, вновь обратился к заветному. Видите ли, годы-то шли, а я успел слиться с мыслью, что писательство есть мое призвание. Нафантазировал, понимаете. Конечно, несколько самонадеянно, не спорю. Но и некоторые основания так думать у меня, согласитесь, были. Я долго смотрел на себя близорукими глазами своего парящего на подмерзшем большаке жизни мозга, все старался понять – кто же я, для чего рожден из мрака и пепла небытия, в чем мое предназначение в этом самом подходящем для обитания мире? У каждого оно есть, у каждого, значит, и у меня должно быть. Логика ведь простая, надо лишь не отворачиваться от нее. И я нашел. Мне кажется, что я нашел его, уразумел, в чем оно, мое предназначение. Только видите, закавыка какая, этого оказалось мало.
Найти смысл трудно, но можно, но надо ведь еще реализовать то, что открыл. Иначе и искать смысл нет смыла, не стоит. А это куда сложней.
И тогда я слукавил.
Я решил, что любовь моя, обретенная, поможет мне преодолеть все.
Так оно и вышло, в конце концов.
Так, да не совсем так. Цена, уплаченная за результат, оказалась непомерно высокой. Но не будем о цене, не о ней речь.
Ведь, если разобраться, все закономерно. Строить расчет на любви недопустимо, она мстит за это. Любовь очень мстительная дамочка.