Страница 2 из 5
Глава 2. Годы жизни, подаренные хирургом.
Все чаще задумываюсь о том, правильное или неправильное решение принял когда-то давно. О профессиональных ошибках написал целую книгу "Трактат о врачебных ошибках". Когда работал над ней, все казалось мрачным. Однако, не может быть все так однозначно. Где-то должен быть и позитив. Сейчас везде и во всем ищу именно его.
Итак, первое для чего нужны хирурги – для сохранения жизни отдельных индивидуумов. Однажды мне позвонил мой однокашник, бывший в то время начальником кардиологического отделения окружного госпиталя с просьбой проконсультировать пациента c декомпенсированным аортальным пороком, осложнившимся инфекционным эндокардитом.
В кабинет УЗИ, где у нас проходили все консультации, на сидячей каталке привозят мужчину 60 лет. Мужчина бледный, дышит тяжело, с трудом перебрался с каталки на кушетку. Кроме того, у него прямо через прокол в передней брюшной стенке вставлена трубочка в мочевой пузырь (по-медицински – наложена эпицистостома) в связи с затруднением оттока мочи из-за аденомы простаты. Нижние конечности как столбы из-за выраженных отеков. На Эхо-КГ «критическое» сужение выходного отверстия из левого желудочка в аорту, где находится аортальный клапан, да ещё с признаками мелких вегетаций на его склерозированных и даже частично окаменевших (кальцинированных) створках. Эффективность насосной функции левого желудочка ниже 30%.
Оказывается, три дня тому назад его уже привозили именно в нашу клинику и отказали в операции, даже не показывая мне. Я в это время находился в операционной, а пожилая женщина-консультант однозначно решила, что пациент неоперабелен. Мне же что-то говорило, что шансы у пациента есть. Бывает такое внутреннее ощущение, основанное на каких-то малозаметных деталях. Привезли его почему-то не родственники, а друзья. С такой тяжелой одышкой и отеками я его просто не мог отпустить. Чисто по-человечески и по врачебному. Организационно это всегда хлопотно, но жизнь не всегда проста.
В общем, человека уложили в клинику, провели интенсивную подготовку в течение 4-5 дней, и я его прооперировал. Операция технически простая и хорошо отработанная – протезирование аортального клапана. Однако вечером пришлось взять пациента в операционную повторно из-за кровотечения. Источника, как часто бывает, не нашли. Прошили и прижгли сомнительные места. Снова кровит. На следующий день – в третий раз влезли в грудную клетку. В итоге кровотечение остановилось. Пришлось переливать большое количество донорской крови.
Дальше другая беда. Появились признаки раннего тромбоза протеза. На 18 сутки провели попытку растворить тромб лекарственными препаратами. Редчайший случай в моей практике. До двух недель после любой операции введение препаратов, растворяющих тромбы, вообще не рекомендуется – иначе кровь потечет из всех разрезов. После двух повторных операций по поводу кровотечения, сам сейчас не понимаю, как решились. Тромб растворился полностью, однако в полости перикарда скопилась жидкая кровь с явлениями сдавления сердца скопившейся в околосердечной сумке жидкостью.
Было воскресенье. Мне позвонили домой, и я выехал в клинику. Дежурил молодой, но грамотный, рукастый и смелый хирург. Он выполнил пункцию (прокол) околосердечной сумки и получил практически чистую темную кровь. При этом принял неординарное решение – тут же вернуть ее в сосудистое русло. Кровь собирали в контейнер для забора крови у доноров. Стало понятно, что длинная игла для пункции прошла через грудную стенку и попала в правый желудочек сердца. Последовала еще одна экстренная операция – ушивание раны правого желудочка. Каким-то образом пациент выкарабкался и в итоге выписался домой.
Расценивать этот случай можно по-разному. Одна позиция – «ошибка на ошибке». Другая – набор нестандартных ситуаций и нестандартных решений. В первом случае надо наказывать, во втором – поощрять. На мой взгляд не требуется ни то, ни другое. В марксистско-ленинской философии, которую я в свое время терпеть не мог, но учил, есть тезис о том, что критерием истины всегда служит практика. Возможна и немарксистская точка зрения – у пациента имеется сильный ангел-хранитель.
Эта история происходила в ноябре-декабре 2002 года. Каков её итог? После выписки из клиники в течение года пациенту удалили аденому простаты и закрыли эпицистостому (попросту убрали трубочку из мочевого пузыря). Года через четыре он вновь оказался в Питере и появился в клинике. Внешне выглядел намного лучше, чем я, хотя и старше меня лет на десять. Жив до сих пор, и периодически передает приветы из Крыма. Когда-то я прочитал про годы жизни, подаренные хирургом. Не люблю пафосность, но мне кажется в данном случае это именно так.
Все имеет свои истоки. Сейчас, после сорока лет в кардиохирургии, могу уже кое-что вспомнить. В первые годы работы было достаточно всяких проблем, приводивших к высокой смертности пациентов, но было и много хорошего. Начинал свой путь в кардиохирургии я под началом Юрия Леонидовича Шевченко. Ему тогда было немного за тридцать. Пациентов с запущенной патологией было много, но Шевченко никому не отказывал. Мануальные навыки у него были великолепные. Оперировал он красиво, я бы сказал даже изящно, но общий уровень тогдашней кардиохирургии не всегда позволял добиться хорошего результата.
В Военно-медицинской академии вообще была тенденция не отказывать в операции, по возможности, никому. В самом начале ХХ века так работал известный хирург Оппель Владимир Андреевич. Он брал тех, кого большинство хирургов оперировать не решалось. Поэтому и смертность среди его больных была высокой. Однако, по общему мнению, хирургом он был блестящим. Традиции в таких заведениях, как ВМА, сохраняются.
Мне в первые годы работы в академии годы запомнилась молодая женщина лет тридцати пяти, поступившая с двухклапанным пороком сердца. Ее нельзя было не запомнить по многим причинам. Не только из-за имени и фамилии. Удивительным образом она полностью их оправдывала. Звали ее Сильва Шумная (фамилия и имя слегка изменены, но смысл сохранен). Работала Сильва в торговле, говорила много и громко. Несмотря на наличие тяжёлого порока сердца на грани декомпенсации, энергия из нее била ключом. При поступлении кожные покровы у нее были настолько синюшными, что я в первый и последний раз попытался отговорить начальника отделения от проведения операции. К счастью, он меня слушать не стал.
Операция прошла успешно, и пациентка стала меняться на глазах. Тяжёлая одышка исчезла практически сразу, отеки сошли, кожные покровы порозовели, синюшность уменьшилась. Через пару недель ее готовили к выписке. И тут произошел комичный эпизод. Узнав о готовящейся выписке, к Юрию Леонидовичу пришла ее мать с просьбой придержать дочь в клинике. Аргумент был простой и единственный: "Она сразу побежит к своему мужику". Юрий Леонидович не счел это веским основанием для продолжения лечения в хирургическом отделении и выписал пациентку домой.
В те годы любая операция на сердце почти автоматически означала перевод на инвалидность. Санаторной реабилитации не было и в помине. Одно упоминание о перенесенной операции на сердце сразу отметало мысли о такой возможности. Спустя месяц после выписки, Сильва пришла в клинику и попросила Ю.Л. Шевченко написать справку, что ей инвалидность не нужна. Она рвалась на работу и добилась своего.
За время пребывания в нашем отделении Сильва в силу своей исключительной коммуникабельности сдружилась с постовыми медсестрами. В последующем она нередко созванивалась с ними и навещала. Ни к чему хорошему это не привело. Однажды она явилась с двумя бутылками водки и после их опустошения отключились обе – и Сильва, и дежурная медсестра. Сильва отоспалась на свободной койке и надолго исчезла, а медсестру на следующий день уволили. В следующий раз Cильву привезли на "Скорой помощи", сильно избитую своим гражданским мужем. Что называется, живого места на ней не было. Ничего, отлежалась недельку и опять исчезла. Потом мы перебрались в другую клинику и связь с ней потерялась.