Страница 4 из 19
Мы стали жить вместе с Лидой почти с первого дня знакомства. Я с искренними надеждами на достойные отношения окунулся в таинство сожительства, сделав себя почти женатым. Об этом я думал первые десять минут полета в Россию.
Ее дивная красота сразу меня пленила. Каждая ее веснушка, над которой поработало задиристое солнце, ямочки на щеках от бесконечных улыбок и морщинки у глаз, в которых залег ее чувственный темперамент, манили к себе с бешенной силой. Хотелось ею восхищаться с первых минут общения, и я смело ей тогда об этом сказал. На что получил дерзкий ответ, чтобы я не терялся и брал ее здесь и сейчас. В принципе, я так и сделал. Эта яркая девушка быстро вошла в мою жизнь, раскрасив свежей палитрой серые краски, сменив ночь на день. Ее яркий цвет погружал меня в теплые грезы о лучшем впереди.
В отношениях с Лидой я стал кому-то по-настоящему нужен, дорог, необходим. Я чувствовал, как без меня она грустит; замечал, как она улыбается, случайно встретившись со мной взглядом; как рада, когда я ее забираю с работы; или как она встречает меня из России каждый раз, словно у меня юбилей. Я видел, что эти отношения нужны не только мне. Лилия билась за каждый день, который мы проводили вместе.
Теперь Лида знала все. И принимала. Во всяком случае, именно это я увидел в ее глазах, когда она, после того откровенного разговора, не ушла – осталась как верная жена, пусть и неофициальная, в доме, где мы с ней жили, чтобы и дальше его обустраивать. И ждать меня. Ждать, хоть она теперь точно знает, что я ее не люблю.
А память – самая мучительная вещь. В ней снова и снова я вспоминаю медовые губы Надин, и как я хмелел с их вкуса и без алкоголя; как ее шелковые белые пряди касались моего тела и разлетались в стороны; ее бархатную кожу, которой я не мог надышаться. И пусть в отношениях с Надин у меня не было такого теплого контакта душ, как с Лидой, но воспоминания прощального поцелуя с ней сводят с ума и сейчас и без того мою утомленную душу; а все возвышенные речи о большой любви под гулкий стук заждавшегося сердца тлеют в памяти бесконечными углями, и перед глазами стоит та самая встреча в супермаркете, словно я это мимолетное свидание особенно выстрадал – ощутил всем сердцем потревоженные струны души и услышал как они вновь поют о любви, разучивая новый сонет.
В отношениях с Лидой много трепетных прикосновений и очаровательной привязанности друг к другу, но от буйной страсти не сводит скулы; я не бьюсь привычно головой о стены от непонимания и переживаний, от которых бывала болезненная эрекция. С Лидой я перестал сжимать подушку с болью и больше не встречал с грустью множество новых рассветов; сердце не разрывалось от непонятой любви, а жизнь стала окрашиваться новыми красками. Но в наших отношениях нет гармонии, как бы не были они похожи на тихую бухту: спокойное море, песчаный пляж, блаженство, но не успокоение души, где смотришь на мир с разливающимся счастьем через край. А все потому, что Надин вылила на мой светлый холст начатой новой жизни свою жгучую густую темно-бордовую краску.
Любые воспоминания о розе вызывали во мне целый шквал эмоций и переворачивали идеально устроенный мир с ног на голову. Все время в мыслях я оказывался спиной к Надин в супермаркете, где по руке гулял ток в тысячу ватт. И глупо говорить, что мои глаза не разгорелись тогда с новой бешенной силой, а притушенный взгляд покрылся блеском; трагические ноты сменились восторженными; прорвался сквозь боль фонтан искренних эмоций и забрызгал все вокруг, не оставляя шанса убежать. Это самая настоящая проверка на любовь – время, а также пущенная искра в тлеющий костер.
Мне давно не хочется обжигаться о свои же страдания тайного бреда несбывшихся желаний; не хочется больше плакать и слепнуть от нескончаемых слез потоком; задыхаться тишиной, которая угнетающе дышит в затылок… Жить хочется так, чтобы потом не было невыносимо больно от упущенных шансов вновь познать любовь самому и быть любимым. Но и разжигать чувство, которое не вспыхнуло – тоже огромное искусство. Врать себе или врать Лиде, нужно еще решить. Но то, как она смотрит, когда я рядом; то, как она обнимает меня и целует – ее глаза не врут, не выдумывают чувство, которого нет, чего не скажешь обо мне… И сколько я не убеждал ее, что прошлый роман я отправил на дно, она не верила. Только после признания она поняла, почему я был такой мрачный долгое время.
Лида не приревновала к Надин из-за того, что я изменил. Она поверила, что этого не было. Встревоженные чувства, читаемые на моем лице, стали для нее горестями любящей, но нелюбимой женщины, в объятиях которой я лишь лечился от прошлой больной любви.
Сто минут полета, и показались белые облака. Наконец они покрыли города плотной завесой: бесконечные дали пушистого благоденствия, в котором тонули мысли каждого на борту. Как вдохновленный эфир облака расслаивались в невесомый туман. Они разливали повсюду свою любовь. А я… Все оставшиеся минуты вспоминал наш сказочный отпуск с Лидой, где она открылась мне больше обычного, понимая, что второго шанса может не быть…
И потому каждое утро близи Аравийского моря жаркой Индии начиналось одинаково: она дарила мне свое сокровенное тепло, а я смаковал ее женский трепетный аромат пряной рыжей лилии, где бархат ее огненных губ знойным дыханием обжигал мою плоть; где немая эйфория блуждала с накаленным градусом страстей. Я каждый раз был восторженно пленен влажной медовой точкой ее дрожания до сумасшествия, поэтому фонтан моей нерастраченной сполна страсти взрывал наше бесконечное утро.
Послушная солнцу, Лида всегда знала, что она хочет, и старалась исполнять свои мечты, каждый раз подчеркивая, что из них и состоит вся жизнь. И любила она без остатка. Именно поэтому каждый ее день на море был событием. Она открывала свои чистые изящные пестрые лепестки навстречу солнечному благоденствию и отдавалась до конца, как и в часы секса со мной на скрипучей кровати в отеле. Лида обожала весь мир и меня в нем.
Я хотел ее любить. Я очень хотел быть тем самым, кто оценит манящий сонм созвездий, кто через холодный плотный степенный цветок увидит тончайший великолепный стан дерзкой женщины – неприступной только снаружи. Мне очень хотелось по достоинству оценить истинный вкус ароматных духов. Но было огромное но… Я всегда помнил о том, что лилия является очень душным цветком. Она может как насладить своим ароматом, так и отравить им. И это было единственным его изъяном, о котором я не забывал. Но даже за это мне было сложно ее упрекнуть. Она умела держать яд в руках.
– Рустем! Посмотри, какой закат! – воскликнула она внезапно. – Наконец-то мы попали на закат! Я уже думала, мы не успеем.
– Красиво.
– Ну иди сюда! Чего ты там сидишь?! Посмотри, какой безмятежный океан! Море! Какие цвета! Жаль, я не взяла с собой краски. Я бы нарисовала этот вид!
– У тебя есть фотоаппарат.
– Это совсем не то! Ты ничего не понимаешь в красоте!
Я подошел к ней сзади и крепко обнял. Песчаный пляж перед нами пеной разливал гармонию. Дуновение бархатного бриза обволакивало наши тела. Исцеляющие чары океана, как сладкая услада, дарили свой поток безмятежного счастья. Сырой песок поглощал наши ступни. А морское дыхание тонуло в разноцветной дымке заката. Это был один из самых лучших вечеров в моей жизни. Это была наша далеко не первая ночь рая, но самая трепетная. С каждым новым всплеском на горизонте мир открывал новую палитру.
В эти восемь дней Лида пыталась высказаться за все восемь месяцев отношений, а я только слушал. Каждый день отпуска был напоен новыми откровениями. Теми, о которых я не знал или предпочитал не замечать. Я увидел ее с другой стороны. С той, с которой я не хотел знать ни одну женщину, ведь особенная близость меня всегда пугала. Слушая рассказы Лиды, я опускал глаза. Даже через тысячи километров страсть к бордовой розе душила меня.
Мы оба тонули в самообмане: как бы не была прекрасна лилия, и как бы гармонично мы не смотрелись вместе, я любил другую. Ту, что разбила мне сердце. Ту, что я должен ненавидеть. Ту, от которой я должен лечиться, как от хронической болезни, которая беспокоит периодическими воспалениями, и после которой мне необходимо побороть тяжкий недуг – забыть слабость тела и духа, выбив страсть из обожженного сердца, хранящего любовь до истления.