Трудное счастье мое

— Ага, проконтролируешь его, — потеряла боевой задор Наталья. — Я звоню, а они там ржут, как кони. Довольные, вырвались на свободу.

— Слушай, не накручивай себя. Мы, по твоей логике, сейчас тоже "на свободе", без присмотра. И что планируешь ты? Изменять побежишь? Гулять до утра? В клуб?

— Нашла что сравнивать, — захихикала трубка. — Мне другие мужики даром не нужны, своего бы вытерпеть, зато Ванька успевает познакомиться с кем-нибудь даже по дороге на мусорку. А тут целая командировка!

Я такую логику вообще не понимала. Раз Ванька, как Наташа утверждает, знакомится везде и всюду, то как его можно контролировать на расстоянии? И какой в этом смысл? Если у мужика есть потребность в новых знакомствах, то его хоть за руку води, хоть следи круглосуточно, он, получается, как в том анекдоте про кур — десять метров от двора и уже ничей.

— Полиция? К кому это, интересно? — забормотала заинтересовано в трубке Наташа, и я машинально посмотрела вниз. По дороге вдоль подъездов действительно ехала бело-синяя машина с "люстрой" на крыше. Пока я разглядывала людей в форме, вышедших из нее возле третьего подъезда, Наташа сдавленно охнула: — Лен, слыш! Это, кажется, к Хрусталевым!

— К Диме с Ариной? — я внимательнее всмотрелась в стражей порядка, словно их спины и фуражки могли мне сообщить важную информацию. — А что у них случилось?

— Ты не слышала? Ну ты даёшь! Все наши гудят третий день. Хотя ты же у нас теперь рабочий человек, тебе не до сплетен. Тогда слушай — позавчера Аринка вцепилась в Димку прямо возле подъезда, на глазах у местной бабульки. Говорят — чуть глаза не выцарапала, а орала так, что у бабки на лавке сердце прихватило. Ее дочка разозлилась и вызвала полицию.

— Арина побила мужа? Она же беременная.. — Я с трудом представляла себе эту картину — пузатая соседка с настроением разъяренной дикой кошки кидается на стоколограмового мужика.

— Прикинь? Мы тут все в шоке. Но и полиция не помогла! Не, утихомирили ее, конечно, на какое-то время, но они и дома продолжали ругаться, посуду били, я лично слышала — окна-то открыты. И вчера какой-то движ был вечером, Юлька Мохова в их подъезде живёт, говорит, ругались опять, соседи жаловались.

Да уж… Как говорится — как скучно я живу. Дом, дети, немного работы. Скукота. А у людей вон что… Страсть, эмоции, драки при свидетелях.

Правда, и у меня есть тайна, но она спокойная, что ли. Тревожащая только меня и мою старательную совесть. Моя стыдная, жгучая темноглазая тайна, мучающая меня ночами и отвлекающая днями.

Поговорив с Натальей и выпив свой кофе, я вернулась в квартиру и занялась обычными делами — поставила вариться бульон из курицы на обед, вытерла пыль, запустила стиральную машину.

Андрей проснулся поздно, но я его очень понимала — сама бы спала и спала, если бы не Натальин звонок.

Мы очень неплохо провели с сыном время вдвоем — почитали, посмотрели мультики, поговорили с отдыхающей в санатории Мариной и помахали Паше, когда он позвонил после работы по видеосвязи.

Все было, в принципе, хорошо, и я понадеялась, что болезнь отступила, о чем и сообщила неожиданно позвонившему вечером Артёму. Хотя, почему неожиданно? Я очень даже ожидала его звонка. Боялась и одновременно надеялась услышать голос. Зачем? Сама не знаю. Одна половина меня, очень правильная и вся такая приличная, уверяла, что незачем ему звонить, и приезжать незачем, и вообще, он мне не нужен и несёт одни проблемы.

Но это мнение одной половины, разумной. А вот вторая… Даже не знаю, как объяснить, но уже не раз за сегодня я подумывала уточнить у мамы, нет ли у нас в роду цыган или импульсивных итальянцев, так как нечто внутри меня требовало безумств и эмоционального всплеска, причем узконаправленного. И эта сосредоточенность на одном конкретном Артёме Бесстужеве, мне совершенно не нравилась.

— Точно все в порядке? — настойчиво вопрошал в трубке объект моих постоянных размышлений, а я ругала себя и млела от царапающей хрипотцы низкого баритона.

— Точно. Вот он, мой больной, с машинкой играет, — я с улыбкой заглянула в детскую и выронила телефон из рук.

Андрей лежал на полу, его кожа была бледной, с синеватым оттенком, руки и ноги сына подергивались, словно через его тело пропускали ток, и я осознав эту картину, закричала.

Судороги. Страшный сон всех матерей температурящих детей. Сколько раз меня ими пугали, как я их боялась, и вот, наконец, увидела своими глазами.

— Лена!! — Кажется Артем в трубке кричал громче меня, но сейчас мне до него не было никакого дела.

Без раздумий нажала отбой и плохо слушающимися пальцами набрала номер скорой.

— Скорая помощь, слушаю вас.

*****

Артем

Ее крик звенел в ушах, горел адским огнем в груди и доводил кровь до кипения.

Артем мчался по городу, нарушая все, что только возможно, и бессильно рычал от невозможности мгновенно телепортироваться к своей Луне.

И это ему ещё, считай, повезло — вместо того, чтобы отправиться после длинного рабочего дня к себе в стаю, Артем решил проехать через город мимо Лениного дома, а по дороге набрал ее номер, надеясь, что ей может понадобиться его помощь. Все, что угодно — заехать в магазин, купить лекарства в аптеке, прибить полочку в прихожей, лишь бы увидеть ту, без которой болело сердце и исходил тоскливым воем зверь.

До дома, с уже стоящей возле подъезда скорой помощью, Артем домчался за десять минут.

Дверь в квартиру была приоткрыта, из детской доносились голоса врачей, в воздухе неприятно пахло лекарствами, а заплаканная Лена сидела на полу в прихожей, обняв колени руками, и судорожно всхлипывала.

Артем бросился к ней, рывком поднял с пола и порывисто сжал в объятиях, плотно оплетая и вдавливая в свое тело. Он хотел спрятать ее, защитить, напитать своей силой, заслонить спиной от всех бед мира.

Лена не сопротивлялась и выглядела полностью обессилевшей, словно из нее капля за каплей уходила сама жизнь. Она покорно лежала на груди Артема, уткнувшись носом в яремную ямку, и слабо поскуливала, как избитая до полусмерти собака.

— Они меня выгнали из комнаты, — прошептала, наконец, сквозь слезы она, а Артем запустил пальцы в гладкие волосы на затылке, несильно потянул за них, заставляя Лену запрокинуть голову, и посмотрел в наполненные болью глаза. Повинуясь инстинктивному порыву успокоить и отвлечь, наклонился и за пару секунд покрыл все лицо Лены быстрыми, почти невинными поцелуями. Лоб, кончик носа, подбородок, уголки глаз и губ. Он не чувствовал в этот момент тяжёлого мужского желания, его сердце разрывалось и плакало вместе с Леной, и все, чего он хотел — это дать паре ощущение поддержки.

Но Лена, кажется, даже не замечала его порыва и все больше впадала в страшное состояние истерики. Ее трясло и она постоянно повторяла, что врачи ее выгнали из комнаты сына, а это значит, — там происходит нечто страшное, не предназначенное для неподготовленных глаз.

— Присядь, Лен, — Артем осторожно усадил трясущуюся пару на диван. — Я сейчас всё узнаю и сразу вернусь к тебе.

Лена сжалась в комок, затравленно посмотрела на Артема, и от ее загнанного взгляда у него чуть сердце не остановилось. Ее отчаяние и крайняя степень неконтролируемого животного страха заставили волка взреветь от такой же неконтролируемой потребности защитить пару, вырвать ее из лап страха.

Артем быстро отвернулся, чтобы не пугать Лену проступающими хищными чертами лица. Дверь в детскую отворилась, и из комнаты вышел врач с сыном Лены на руках. Следом за ним показалась, по всей видимости, фельдшер. Молодая женщина держала на вытянутой вверх руке прозрачный пакет, из которого по системе Андрею поступало лекарство.

— Мамочка, мы в больницу. Подержите дверь, — врач боком протиснулся через дверной проем в подъезд.

— Что с ним? — Лена вскочила с дивана и покачнулась, едва держась на ногах.

— Приступ сняли, но мальчику нужно наблюдение и консультация невропатолога.

— А я? — Лена сильно сжала руку Артема, а он в ответ притянул ее к себе и опять не получил сопротивления.