01 Маленький Шнобель

Разум Маленького Шнобеля был в отличной форме. Я оценила его решение положительно, кивнула и уточнила детали:

– Хорошо, я заберусь под стол и спою. А куда ты спрячешь ножницы?

– В карман или в штаны, если в карман не поместятся, – ответил он.

– Знаешь, Маленький Шнобель, – сказала я, – не прячь ножницы в штаны. Положи на полку между книжками или за цветочный горшок.

В тот момент я, возможно, отвела угрозу от всего рода Шнобелей. Но тогда этого никто не оценил. Я отправилась под стол. А Маленький Шнобель перебрался поближе к столу воспитательницы.

Вы еще не знаете, но в детстве я любила петь. На тот момент я знала две песни от начала и до конца, одну про «день победы порохом пропах», а другую про «вставай проклятьем заклейменный». Я нашла старые пластинки в чулане, а мама научила меня включать древний проигрыватель. Я прослушала эти музыкальные произведения много раз, выяснила смысл слов и исторический контекст у мамы, запомнила текст и научилась их петь. Если я пела одну из этих песен, никто не мог меня перепеть ни при каких условиях. Обе песни не очень подходили для исполнения под столом в детском саду, но выбора не было, да и Маленький Шнобель уже занял исходную позицию.

Я забралась под дальний от воспитательницы стол, сделала пару могучих вдохов, чтобы меня было слышно в каждом углу и начала петь. Сидя на корточках под столом, петь оказалось неудобно. Выразительности было мало и мощи не доставало, и я легла на пол, раскинув руки и ноги, и слыша обоими ушами, как мой голос резонирует со столом надо мной, и видя, как маленькие ноги подбираются к столу и маленькие лица заглядывают в мое сценическое и культурное пространство. Это был прекрасный момент, я до сих пор отлично помню его.

Воспитательница подошла довольно быстро. Я увидела ее туфли, а потом показалось ее заинтересованное лицо, опустившееся ниже столешницы, но петь я не перестала. Во-первых, Маленькому Шнобелю нужно было время, чтобы добраться до ножниц, и время, чтобы спрятать их. Во-вторых, мне всегда казалось, что если поешь такую песню как «вставай проклятьем заклейменный», то надо допевать до конца. Песня такая, это же не калинка-малинка. Я любила вдохновляющие песни.

В общем, этот день удался. Я спела песню в конспирологических целях, окруженная заинтересованными слушателями. Маленький Шнобель раздобыл и спрятал ножницы у выхода из игровой комнаты, и мы ими воспользовались в туалете перед прогулкой. Степень уродливости платья была существенно редуцирована. Наш совместный проект оказался успешным. И это был заслуженный успех, а не слепое везение.

Когда группу вывели на прогулку, мы с Маленьким Шнобелем радовались и обсуждали другие идеи по исправлению моего гардероба. Возникла мысль изобильно использовать черную краску во время уроков рисования. Мне нравился черный цвет. А Маленький Шнобель сказал, что из меня получится красивый черный не-квадрат или звезда и я стану живым арт-объектом.

Дополнительно возникла идея основательно описаться, тогда бы мне разрешили ходить в группе в гулятельных штанах. Павлик, который по-дружески съедал мои рыбные котлеты, иногда писался по независящим от него причинам возрастного характера, и ему надевали уличные штаны, если не было запасных.

Маленький Шнобель сказал, что хотя мы и молодцы, что справились с платьем, моей маме, раз она хорошая, можно все рассказать и сказать, что мне больше нравятся штаны с футболками. Она, наверно, поругает, но не исключено, что согласится. Потом он подумал и добавил:

– Только сперва попроси ее не сердиться, а постараться тебя понять.

Мой друг просто сыпал мудростью. И я спросила:

– А ты откуда такое знаешь?

– Это мой дедушка-философ посоветовал говорить в спорных случаях с родителями, – ответил Маленький Шнобель.

Я кивнула, это было очень круто. Дедушку-философа я никогда не видела. Он редко забирал Маленького Шнобеля из садика. Но его авторитет в моих глазах был чрезвычайно высок.

Когда мама пришла за мной, воспитательница подошла к ней, чтобы переговорить. Она посоветовала вечером меня не нагружать и понаблюдать, потому что я была возбуждена больше, чем обычно. Мама встревожилась, покачала головой и спросила тихо:

– День Победы?

Воспитательница чуть вдохнула, выдохнула, участливо посмотрела на маму и сказала:

– Интернационал.

Мама сделала рука-лоб, чуть качнула головой, на секунду прикрыла глаза, выслушала краткие подробности, поблагодарила воспитательницу и повернулась ко мне. Я уже ждала ее в пальто, излучая радость и удовлетворение от насыщенного и результативного дня. Мы отправились домой. Мама не знала, но ей предстоял серьезный разговор.

Впрочем, она сама посматривала на меня как-то особенно. По дороге домой мы погуляли, зашли в книжный магазин, где хорошо пахло, и мама купила мне очередной том детской энциклопедии. Когда мы вышли из магазина, мама пошла в разведку.

– Ника, – начала она, – воспитательница Ольга Павловна рассказала, что ты сегодня пела.

Я вообще-то не хотела отвлекаться от энциклопедии и как раз пыталась начать ее листать на ходу. Но мама продолжала:

– Ника, расскажи мне, пожалуйста, почему ты пела из-под стола.

Я закрыла энциклопедию. Все равно на ходу не получится ничего разглядеть и, тем более, прочитать. Я посмотрела на маму, вспомнила рекомендации Маленького Шнобеля и спросила:

– А ты не будешь сердиться и постараешься понять меня?

Мамины глаза на секунду открылись чуть шире, как будто она ждала, что я опять спою. Но я не запела, а мама сказала:

– Обещаю, Ника.

Моя мама абсолютно сдержала свое слово. Даже когда побежденное платье предстало перед ней во всей истерзанности, она не свернула с пути. Платья отправились на дальнюю полку шкафа. Свобода выбора восторжествовала.

На следующий день я пришла в детский сад в штанах и футболке. Маленькому Шнобелю моя новая одежда понравилась, и мы сразу помчались кувыркаться, висеть на шведской стенке, задирать ноги и падать с разбегу, чтобы проверить удобство и прочность футболки и штанов.

А еще Маленький Шнобель сказал мне, что я пою очень хорошо и очень полезно. А это не всякий умеет совмещать.

Глава 7. История с пластилином

В садике мне не давалась лепка из пластилина. С этим занятием буквально все справлялись лучше меня. Моя подружка Динка создавала изящные шедевры, украшенные милыми декоративными деталями. Зайцы и волки Павлика были метафоричны и твердо стояли на лапах. Страусы и собаки Витька смотрели на мир высоко поднятыми головами и широкими улыбками. Наиль, вообще, создавал искусные композиции из правильных геометрических фигур.

У моих зверей были головы, ноги и лапы. Они получали сдержанную похвалу воспитательницы. Но в ее глазах не было ни восхищения, ни искренности. И не без причины. Звери были ужасны.

На мини выставке пластилиновых скульптур моих млекопитающих всегда задвигали в последний ряд. Это означало полный провал и отстой. Мои изваяния были худшими среди всех. Это было совершенно очевидно и невыносимо для меня. Я страдала.

Мама страдала из-за этого дважды.

Во-первых, когда с легким смятением на лице рассматривала мои произведения, а во-вторых, когда видела мое отчаяние. Как деятельный человек и практически безупречная мать, она не пустила ситуацию на самотек. Мама купила пару коробок пластилина и предложила мне потренироваться дома.

Это, увы, не помогло. Дома получилось даже хуже, чем в садике. Один взгляд на животное домашней лепки ранил бы любого и заставил маму срочно предпринять отвлекающие маневры. Теплый чай с шиповником и второй том детской энциклопедии вернули мое спокойствие. Домашняя пытка лепкой была отменена, пластилин скрылся в недрах кладовки, но проблема оставалась.

Я творила опасных уродов. Один их вид мог покачнуть психику незащищенного наблюдателя. Никто никогда не мог даже предположить, что пластилиновый заяц может вызывать у психически здорового существа черную тоску и глубокую безнадегу. Мои пластилиновые питомцы с этим справлялись.