Страница 3 из 17
Том опустился на колени на ступеньку впереди стоящей скамьи и впервые за долгое время начал молиться.
Он потерял родителей и братьев, несколько лет жил своим умом, как мог, с помощью родни в деревне, прежде чем решиться на переезд. И уже несколько лет он вкалывал и был совсем один.
– Боже, я не хочу жаловаться, ибо я знаю, что все несут свой крест, – вздохнул он, уткнувшись лбом в ладони. – Но иногда мне кажется, что я больше не могу. Пошли мне немного удачи, чтобы мои труды могли принести плоды, это все, о чем я тебя прошу.
Конечно, небеса в ответ на его просьбу не разверзлись, и никакого озарения не пришло, но Тому все равно стало чуточку легче.
Побыв еще какое-то время в храме, он вышел на улицу, осмотрелся, и тут его внимание привлекла доска объявлений, а на ней внушительная надпись о наборе рабочих.
Не позволив себе обрадоваться, он поспешил к этой доске и стал пробегать взглядом объявления. Справедливо оценив свои силы, металлургическое производство он отмел. А вот текстильное выглядело обнадеживающе, хотя он и понимал, что даже примерно не представляет, что его может ждать, хватило примера с прачечной. Поэтому ему представилась бабушкина прялка, но он все равно хорошенько запомнил адрес и, рассудив, что следующий выходной будет Бог знает когда, поспешил к автобусной остановке, надеясь, что ему подскажут маршрут.
2.
Первое, что его поразило на текстильной фабрике – грохот. И снова – женщины. В цеху возле гигантских прялок, превращавших хлопок в пряжу, всем заправляли женщины. Возле ткацких станков, споро направляя челноки и следя за сложными рисунками – тоже женщины. Мужчины-рабочие привозили тяжелые валы хлопкового шнура и ниток, разгружали тюки с хлопком-сырцом, на которых стояли печати южных штатов. Кое-кто из механиков налаживал машины, кто-то занимался схемами рисунков.
Начальник цеха, к которому Тома отправили после мытарств от одного главного к другому, скептически его осмотрел. Судя по внешности, он был то ли выходцем из Южных штатов, то ли откуда-то из Старого света. Напомаженные черные волосы, тонкие усики, нарукавники от пыли – он пытался изо всех сил выглядеть представительно.
– Для чернорабочего ты слишком уж тощий… – вздохнул он, оглядывая Тома.
– Я из семьи фермеров, я привык к тяжелой работе, – ответил Том, умолчав, что сейчас он работает в прачечной.
– Вот что… – начальник цеха подумал и решил, – отправлю-ка я тебя в цех окрашивания тканей. Таскать там тоже нужно много, но небольшими партиями, красители, в основном. Вытаскивать ткань из чана ты, конечно, не осилишь.
Разумеется, токсичными красками ткани никто не окрашивал, но запах все равно был специфический, это Томас выяснил уже на следующий день, одним днем уволившись из прачечной и получив расчет.
Перед ним снова встала проблема жилья, и днем во время короткого перерыва он решился подойти к начальнику цеха, чтобы спросить совета, где можно снять квартиру.
О том, чтобы жить на фабрике, речи быть не могло, она работала без перерывов, работники трудились в две смены по двенадцать часов. Зато оплата была повыше, чем в прачечной, потому Том и решился озаботиться собственным жильем.
Начальник цеха его просьбе, казалось, даже не удивился. Он дал ему рекламную листовку небольшого отеля, который оказался чем-то вроде мужского общежития. Жили там, в основном, рабочие, такие же как Том, слишком замордованные чтобы думать о чем-то, кроме чистой постели, не обзаведшиеся семьями или уехавшие от них на заработки. Главным правилом было соблюдать тишину, не устраивать пьяных дебошей и вносить плату раз в неделю. Дороже брали с тех, кому был нужен телефон, но Тому было некому звонить. В его крошечной комнате помещалась кровать и комод. Ванная была общей на этаж, и утром там было что-то вроде расписания.
Понемногу Том влился, освоил тонкости работы на фабрике, его стали ставить в ночные смены, оплата за которые была чуточку повыше. Но и работы было много. Как скоро Том смог заметить, некоторые партии были явно "левые" и уходили не их основному заказчику. И чаще всего они и были в работе по ночам.
Том привык к жаркому мареву от котлов, где ткань варилась и красилась – в кипятке некоторые пигменты схватывались лучше. Потом их полоскали в холодной воде, и иной раз Том отмечал странные метаморфозы, когда один цвет превращался в другой.
Важно было отследить момент, чтобы цвет получился именно такой, какой нужно. Это входило в обязанности Томаса.
Он работал в дневной смене, когда случилось одно происшествие, винить в котором, кроме самого себя, ему было некого. Слабым оправданием его невнимательности было то, что ночью в его отеле прорвало трубу, и они с соседями устраняли ее последствия, так что он совершенно не выспался. И в цеху, когда надо было перекинуть ткань из котла, окрасившуюся в синий цвет, в холодную воду, он отвлекся и насыпал туда красного красителя.
Конечно же, начальника цеха ни капли не волновало, какой красивый фиолетовый цвет получился. Он оштрафовал Томаса и пообещал вычесть стоимость испорченной ткани из его жалованья, если ткань не получится пристроить.
Спорить парнишка не посмел и следующим утром, когда начальник вызвал его к себе, решил, что речь пойдет именно об этом, но ошибся. Не отрывая взгляд от документов, тот сообщил, что следующую неделю Том работает в ночную и будет заниматься только фиолетовой тканью.
Том был уверен, что он ослышался.
– Простите, сэр, – начал он, глубоко вздохнув. – Я думал, что я оштрафован за ошибку с краской…
Начальник вздохнул, потер переносицу и посмотрел на Томаса.
– Никогда не поймешь, что творится в голове у клиентов, – сказал он. – Ты кажешься мне славным малым, и голова у тебя вроде соображает неплохо. То, что вчера казалось ошибкой, весьма впечатлило нашего очень важного заказчика. Он заказал у нас еще пару сотен ярдов фиолетового шелкового сатина, и твоя задача сделать нужный оттенок. Если не справишься, полетит не только твоя голова, но еще и моя. В наших общих интересах выполнить этот заказ как следует. А теперь иди.
– Слушаюсь, сэр, – не сказать, что объяснение добавило ясности, но Том понял, что дальше задавать вопросы смысла не имеет.
Впрочем, всю степень ответственности он осознал, а потому и к делу подошел со всей серьезностью. Для начала он подобрал нужный оттенок, смешивая синий и красный в небольших количествах, а потом уже, пересчитав количество и мысленно поблагодарив своего учителя математики в католической школе, он добавил красители в нужных объемах в чан с тканью.
И все равно вытаскивать ткань было чертовски страшно, но у него все получилось.
К утру была готова вся партия. С помощью других работников смены они развесили ткань для просушки, натягивая полотно между высокими жердями, чтобы та высыхала быстро и равномерно. Упаковка и все остальное уже было на совести утренней смены, а Том, уставший не столько от работы, сколько от непривычного напряжения, мог только молиться, чтобы заказ понравился клиенту.
Судя по тому, что в конце недели ему пришлось объяснять пропорции цеховому технологу, его оттенок имел успех. Ночами стали красить не только сатин, но и тонкий шифон и другие более дорогие ткани. Том воображал, какие наряды из нее сошьют и почему-то ему представлялись только роскошные платья голливудских звезд, которых он видел на афишах кинотеатров. Его дело было маленькое, теперь за пропорции отвечал технолог, чтобы избежать малейшего прокола. Видимо, клиент был слишком важный.
Перед рассветом в одну из своих смен Томас вышел подышать воздухом – от тяжелого запаха красителя и влажного пара у него начала кружиться голова. Он был голый по пояс, покрытый пленкой пота и цветными разводами – как и многие на его смене. В свете фонаря он увидел прислоненный к стене кусок стекла с трещиной по краю – тот был из цеховых больших окон, и его как раз заменили накануне. Темная стена за ним и электрический свет фонаря превратили стекло в зеркало, и Том не удержался, подошел к нему, рассматривая себя. С удивлением он отметил, что за месяцы тяжелой работы в Нью-Йорке на нем наросло какое-то количество мышц, скрашивая его прежде неприглядную юношескую худобу и нескладность. Он усмехнулся и стал красоваться, принимая позы как у цирковых силачей, демонстрируя бицепсы.