Второй сын

– Да. А ты больна. А еще ты очень легкая. Тут мне повезло. Я никогда еще никого не носил на руках.

Она висела у него на плече, словно ягненок. Правой рукой он придерживал ее ноги, в левой крепко держал свой посох.

– Еще светло… Почему ты не дал мне поспать подольше? – простонала она.

– Ты спала два дня подряд. Я использовал руну, чтобы тебя разбудить.

– Руну?

Ничего не ответив, он осторожно опустил ее в ручей, к которому прежде приводил напиться. Она ахнула, когда ее со всех сторон окружил холодный поток, но Хёд подложил ладонь ей под голову, чтобы лицо оставалось над водой. В этом месте ручей был неглубоким. Она чувствовала, как камни уперлись ей в лопатки и в поясницу. Ноги словно плыли по течению, но она понимала, что вода ее не унесет.

– Разве т-ты не м-мог просто п-п-принести мне в‐воды? – спросила она, стуча зубами. – З-зачем было класть меня в ручей?

– Нужно охладить тебе кожу. Тебе нужно попить… и помыться. Так мне было проще сделать все сразу.

– Мне не нужно мыться.

Но ей и правда нужно было облегчиться. Она больше не могла терпеть, но, хотя вода унесла бы все с собой, она не могла решиться на столь интимное дело у него прямо под носом.

– Отойди, – велела она. – Я не все могу делать при тебе.

– Но я тебя не вижу, – напомнил он.

– Зато хорошо чувствуешь запахи, – буркнула она.

Он удивленно вскинул брови и сморщил нос. Она вдруг сообразила, чтó он мог подумать, но было уже слишком поздно.

– Я не о том, – сказала она. – Мне просто нужно избавиться от излишков воды.

Он осторожно усадил ее в ручье, выпрямился и нерешительно выпустил ее из рук. Она покачнулась и ударилась головой о его колено. Он чуть подождал, словно не доверяя ручью или ей самой, но она хлопнула его по ноге.

– Иди.

– Тебе явно гораздо лучше, – заметил он и наконец сделал то, о чем она просила, – двинулся вниз по течению в поисках ужина.

Пока она собиралась с силами, чтобы не просто сидеть в ручье, но делать еще хоть что‐то, он уже успел поймать двух блестящих, серебристых рыбок.

– На камне у твоей головы моя фляга. И мыло, если тебе оно нужно! – крикнул он ей спустя несколько минут.

Она пробормотала себе под нос что‐то насчет того, как он «слушает и никуда не уходит», но все же воспользовалась и тем и другим.

– Неужели у всех девочек такой скверный характер? – крикнул он, не услышав ее ответа.

– Неужели у всех слепцов такой острый нюх? – завопила она.

– Я не знаю других слепцов. Но ничего не могу поделать с тем, что слышу и чую запахи острее, чем другие люди.

– Ха. Но пахнет от тебя не лучше, чем от других. – Она соврала.

Пахло от него очень приятно. Медом, и торфом, и корой хвойных деревьев, что росли у его пещеры. От него пахло чистотой. Ей казалось странным, что человек может быть таким чистым. Это было почти так же странно, как и его имя. От ее братьев пахло совсем не приятно. Всегда. Мать вечно уговаривала их вымыться, но они никогда толком не справлялись с этой задачей. От этой мысли ей стало больно.

– У тебя изменилось дыхание. Все в порядке? – спросил он.

– Ты слышишь, как я дышу? – охнула она.

– Да… тебе все еще нехорошо?

– Я ведь сказала, Хёд, что мне нужно побыть одной, – прошептала она, но он и это услышал.

И мгновенно оказался рядом. Он опустился возле нее на колени, прижал ладони к ее щекам, проверяя, не спал ли жар.

– Я в порядке, – сказала она. – Я хорошо себя чувствую.

– Жара нет, – согласился он. – Ты закончила?

– Что… разве ты сам не знаешь? – бросила она.

– Только ты сама это знаешь, – мягко отвечал он. – Я не слышу твоих мыслей. Но хотел бы.

– Я извела все мыло, а твоя фляга пуста, – сказала она, стараясь не выдавать свое раздражение.

Душа у нее болела, но в придачу к этому по телу разливался ужас. Она больше не чувствовала усталости. Больше не могла спать дни напролет, а значит, ничто теперь не могло отвлечь ее от горькой правды. Она потерялась. Осталась одна. И ей совершенно некуда было идти.

– Ходить можешь? – спросил он, как в тот первый раз, на пляже.

– Да. – Но она даже не попыталась встать. – Хёд?

– Что?

– Я не хотела просыпаться. Я хотела бы снова заснуть.

– Знаю… но птенцу нужно вылететь из гнезда.

– Зачем? – выдохнула она.

– Чтобы есть. Жить. Учиться.

– Я не хочу жить. Ты сказал, что использовал руну, чтобы меня разбудить. Можешь использовать руну, чтобы навсегда меня усыпить?

С минуту он молчал.

– Я не должен был этого делать, – признался он. Его голос звучал опасливо.

– Чего именно?

– Не должен был говорить тебе про руну. Я не привык следить за словами. Обычно меня никто, кроме Арвина, не слышит… а он требует, чтобы я говорил ему все. Чтобы учился управлять своими словами.

– Управлять своими словами?

– Да. И рунами. – Он поморщился. – Ну вот опять.

– Где Арвин? – Кажется, она уже спрашивала об этом.

– Он вернется. Я… буду тебе признателен, если ты не скажешь ему про руны.

– А что мне можно ему говорить? Я ничего в таких вещах не смыслю. И потом, ты мне не ответил. Ты можешь снова меня усыпить?

– Я не хочу, чтобы ты спала, – сказал он. – Я хотел бы говорить с тобой. Хотел бы снова услышать, как ты поешь.

– Я не хочу петь.

– Идем… Когда ты обсохнешь и поешь, тебе станет лучше.

Он протянул ей руку. Она взялась за нее, и он помог ей подняться. Пока она отжимала юбки, он ждал, склонив голову набок, прислушиваясь к ней. А потом повернулся, и она пошла вслед за ним.

2 стороны

Хёд чистил рыбу так умело, словно делал это уже в тысячный раз. Она предложила помочь, но он велел ей сесть, объяснив, что ему проще, когда пространство вокруг него остается свободным.

– Я знаю, что делаю… но не вижу, что делаешь ты. Так что сиди спокойно и не попадайся мне под руку. Можешь говорить со мной. Я устал развлекаться лишь теми мыслями, что вечно крутятся у меня в голове.

– Мне не нравится твое имя, – выпалила она, изумив и его, и себя.

– Меня назвали в честь бога.

– Какого еще бога?

– Хёда. – И он рассмеялся.

Она поморщилась:

– Не знаю я такого бога. Ты ведь шутишь? Братья всегда надо мной шутили. Рассказывали разные истории, уговаривали меня, пока я им не поверю, а потом хохотали.

– Я не шучу. Арвин мне такого не позволяет… хотя я пытался. Но у него характер почти такой же скверный, как у тебя. – Голос Хёда звучал по‐доброму, на губах играла улыбка.

– Теперь ты точно смеешься надо мной.

– Нет. Просто пытаюсь смягчить горькую правду. Где твои братья? Где твоя семья? Ты говорила, что твоя мать умерла. Братья тоже умерли?

– Они все умерли. Все заболели, один за другим.

– А ты?

– Я тоже заболела. Но поправилась. А они – нет.

– Ты до сих пор еще очень слаба.

– Да. Я быстро устаю. И стала еще меньше, чем прежде.

– Как ты оказалась в море?

Ей не хотелось говорить о море или о том, что случилось. Она помотала головой, но тут же вспомнила, что он ее не видит.

– Расскажи мне про Хёда, – попросила она.

– Про меня… или про бога?

– Про обоих. Начни… с бога. Я все равно не верю, что он существует.

– Не знаю, есть ли он на самом деле… но он точно существует, – сказал Хёд.

Снова помотав головой, она почувствовала, как от его умения играть со словами у нее на губах расцветает улыбка.

– Ты знаешь Одина? – спросил он.

– Знаю.

– А Тора?

– Знаю. Когда он бьет своим молотом, мы слышим гром.

– Значит, ты знаешь и Локи.

– О нем я тоже слышала. Но Хёда не знаю.

– Хёд был сыном Одина. Но он… как и я… был слеп. – Он замолчал, но она ждала продолжения, чувствуя, что ей нравится эта история, что она в нее верит.

– У Хёда тоже было оружие? Как у Тора? – спросила она.

– Арвин говорит, что его истинным оружием было отсутствие зрения.