Шесть шестых

– Откуда, Арсений Петрович? Мы же с ним нигде не пересекались.

– Ну, это сложно сказать – теоретически он мог тебя видеть, когда мы на телевидение приехали. Придется рискнуть – ничего не поделаешь. Посмотри сначала у меня в кабинете видеопленки – там он во всех видах, не спутаешь, если встретишь. Под какой легендой работать там собираешься?

– А тут и думать нечего! Журналист еще один до кучи прибавится – и всех делов! Одним больше, одним меньше...

– Смотри не погори на этом, – предупредил из своего угла Немигайло. – Они все друг с дружкой знакомы! Вмиг тебя расшифруют! А нам перед прессой сейчас светиться никак нельзя!

– Егор Фомич прав, Миша, – поддержал Колапушин. – Подумай получше.

– А я, Арсений Петрович, им скажу, что из Нижнего Новгорода приехал. Город большой, газет местных там полно. Что, они всех тамошних корреспондентов знают? И ехать из Нижнего недалеко – вполне мог прикатить. Сейчас в Интернете посмотрю, какие там газеты выходят, и к одной из них припишусь. Не станут же они у меня журналистское удостоверение требовать! Заодно, может, и какой новой информацией у них разживусь.

Колапушин пару секунд поразмышлял. В предложении Ечкина определенно был смысл, но требовалось внести кое-какие коррективы.

– Согласен, Миша. Выбирай газету крупную, но не самую тиражную. Желательно с каким-нибудь бульварным оттенком. И обязательно посмотри фамилии главного редактора, его заместителей и начальников отделов. Постарайся несколько запомнить и ввернуть где-нибудь в разговоре – вдруг они их слышали. И вообще лучше скажи, что ты у них на постоянной работе не числишься, а сотрудничаешь внештатно. Давайте подумаем теперь о болезни Троекурова. Как по-вашему, каким образом мы можем что-то о ней разузнать?

– Наверное, Арсений Петрович, – рассудительно отозвался Пупкин, – жену, вдову то есть, расспросить надо. Уж кому-кому, а ей-то он бы сказал.

– Не уверен, Вася. Мог и скрывать, если вообще знал, что так серьезно болен. Да и не хочется к ней сейчас приставать – тело мужа ей выдали, сегодня похороны. Надо бы подождать хотя бы пару дней, а узнать хочется, и как можно быстрее.

– Можно, я буду сказать, сэр? – неожиданно вмешался в разговор Роулз.

Колапушин взглянул на него с интересом. Стажер впервые вступил в разговор – появилась возможность судить о том, насколько хорошо обучают в той самой школе ФБР и насколько хорошо сам Роулз разбирается в тонкостях оперативной работы.

– Конечно, Джонатан. Сейчас очень важно знать мнение всех членов группы.

– У жена спрашивать нельзя! Тро-е-ку-рофф, – с трудом выговорил Роулз сложную для него русскую фамилию, – мог делать деньги для фэмили – не знаю, как это по-русски.

– Семья, Джонатан. Вы имеете в виду, что Троекуров знал о том, что неизлечимо болен, и стремился перед смертью обеспечить свою семью?

– Да! Если он знал, что болен канцер, он мог это делать. Для семья! Жена может знать. Она не скажет ничего! Но она будет знать, что мы... как это? Да! Ищем! Это не надо делать!

Похоже, в школе ФБР учили неплохо. Роулз, во всяком случае, соображал хорошо!

– Согласен, Джонатан. Правда, когда я с ней разговаривал, у меня создалось впечатление, что она ни о чем не подозревает. Но это еще не доказательство. К тому же нельзя забывать, что она окончила театральный институт. Она актриса по образованию – вот в чем дело! Не очень хочется о ней плохо думать, но она могла и сыграть роль. Поэтому решаем так... К ней пока не подходим! Вася и Джонатан едут в районную поликлинику и онкодиспансер – выясняют, обращался ли к ним в последнее время Троекуров и если обращался, то по какому поводу. Был ли ему поставлен диагноз и проходил ли он курс лечения? И только если мы ничего не сможем узнать в лечебных учреждениях, то обратимся к его вдове. Ну а ты, Егор, – повернулся Колапушин к Немигайло, – что намечаешь делать?

– Надо бы в архивах покопаться. Поглядеть, по какой статье этот монтировщик, Ляпин, зону топтал.

– Ты уверен, что он сидел?

– Посмотрели бы вы на его руки, Арсений Петрович! Такая живопись – Третьяковка от зависти лопнет! Надо съездить в ОВД по его адресу, узнать, что он за птица, что за ним числится, с участковым побалакать.

– А ты, кажется, говорил, что эти монтировщики артистов терпеть не могут и с ними никогда не общаются. Да и я как-то сомневаюсь, что уголовник, пусть и бывший, мог придумать такой хитроумный план.

– Ну, то, что они терпеть друг друга не могут, – это он вполне мог и придумать, и пьесу передо мной разыграть. Там, на зоне, такие артисты попадаются – любой театральный институт обзавидуется! А план? План, может, и не он придумал, а вот посредником каким-нибудь вполне мог быть. И киллером тоже.

– Если исполнителем – тогда возможно. Тем более что Троекуров совершенно не удивился бы, увидев монтировщика за декорациями – ему там самое место, – и вполне мог подойти к нему вплотную. Согласен, давай поднимай всю его подноготную. Ну что еще? Кажется, задачи на сегодня всем ясны? Мобильники у всех с собой? Батарейки заряжены?

Оперативники согласно кивнули.

– Тогда не будем терять времени! По любой важной информации отзванивайтесь мне немедленно, не тяните! Миша, зайди ко мне в кабинет и просмотри фрагменты с участием Ребрикова, чтобы знать, как он выглядит. Поставь кассету под номером шесть – там он во всей красе. Фамилию его не говорят, но он там один, зовут Николай. Не спутаешь. Егор, останься пока, нам с тобой еще кое о чем поговорить надо.

Дождавшись, когда за молодыми оперативниками закроется дверь, Колапушин повернулся к Немигайло и жестко спросил:

– Егор! Будь любезен, объясни мне, какие такие оперативно-разыскные мероприятия ты проводил вчерашней ночью? Что разыскивал? И где?!

Понимая, что попался, Немигайло все же попробовал схитрить:

– Да вы что, Арсений Петрович! Вы ж меня сами на машине до дому подкинули.

– Ты мне голову не морочь! Вчера вечером я тебя действительно до дома довез. Я не про сегодняшнюю, а про вчерашнюю ночь спрашиваю! В тот день, когда нас всех генерал отдыхать домой отпустил. А ты куда поехал? И не ври мне – я ведь и у водителя узнать могу!

– Ну, к Галочке заехал... Думал, побуду у нее пару-тройку часиков и домой рвану. Но получилось так, что задержался. Вот и позвонил Оксанке, сказал – служебные дела. Кстати, она ведь вам шторы уже постирала – вон они в пакете на подоконнике. Забыл совсем вам передать.

– Ты давай не крути, шторы тут ни при чем! Галочка очередная у него! Как только тебя Оксана твоя терпит – понять не могу! Ты угомонишься хоть когда-нибудь, а? Седина в волосах давно появилась! У тебя же Светка уже невеста! Долго ты еще будешь над семьей издеваться?

– Да что вы, Арсений Петрович?! Кто ж издевается-то?! Наоборот, я стараюсь, чтобы все было тихо-мирно! Сами знаете, для меня семья – это святое!

– Святое?! То-то я и вижу! Оксана мне твоя звонит, упрашивает, чтобы я ее Егорушку так службой не загружал! Беспокоится – муж пашет как проклятый, двое суток дома не был, не ел, не спал, как бы не переутомился! Ты понимаешь, что мне с ней даже по телефону разговаривать стыдно?! Она же меня в гости постоянно приглашает, шторы вот постирала! Семья у него святое! А Галочка тогда кто?

– Галочка? – Егор озорно улыбнулся. – Как бы сказать? Ну... Святая великомученица, вот!

– Почему это она у тебя великомученица, интересно?

– Так я же не могу заезжать к ней слишком часто, Арсений Петрович. Сами говорите – семью надо беречь. Вот и придется ей побыть великомученицей!

– Побыть? А до этого, что, не была? Ты вообще в который раз к ней заглядываешь?

– Да в первый! Мы и знакомы-то всего ничего!

– Стоп-стоп-стоп! Знаю я твои темпы! Это случайно не Вавилова? Редактор с телевидения?

– Ну, она. А что – редакторши не люди, что ли? Бабе тоже нормальной жизни хочется. Да зря вы это, Арсений Петрович! Не планирует она меня из семьи увести, это ж видно! И не шлюха какая-нибудь! Дома чистота, уют. Готовит вкусно очень – а у шлюх дома вечный бардак и пиццей какой-нибудь только и питаются! Ну одинокая баба – мужа-алкаша выгнала, а в ее возрасте подходящего мужика не так-то просто найти, все подходящие давно уже по семьям пристроены. Ну и что же – пропадать ей теперь в полном одиночестве?