Одержизнь

– Прости, что напрашиваюсь. Не надо тебе сейчас одной быть. Дождусь твоего бывшего и уеду.

«Я не одна, Ксавье придёт вечером», – хочет сказать Вероника, но понимает, что Сельен прав, и просто кивает.

Внезапно Сельен мрачнеет, исчезает с лица лёгкая улыбка:

– А братец твой где? Как учёба закончилась, его и не видно.

В его голосе Веронике чудится что-то похожее на затаённый страх. Показалось?

– Он с Амелией должен быть. Они оба пропали после завтрака.

Сельен кивает, снова улыбается. Наигранно весело барабанит пальцами по рулю:

– А, ну тогда вообще отлично.

Дома их встречает взволнованная Ганна.

– Мадам, ну что? – умоляющим тоном спрашивает она.

– Амелия с отцом. Где-то, – отвечает Вероника сдержанно и распоряжается: – Nourrice, чаю, пожалуйста. Для месье Лефевра и меня. Подать в библиотеку.

В библиотеке Сельен долго изучает стеллажи со старинными книгами, достаёт несколько томов по истории, усаживается в кресло за их изучение. Вероника ходит туда-сюда, без конца выглядывает в окно. Ей мерещится то шелест шин по мостовой, то скрип створок ворот, то голос Амелии во дворе.

– Да присядь… – умоляюще тянет Сельен. – От того, что ты мечешься, они быстрее не приедут. Выпей чаю.

Метнув раздражённый взгляд, Вероника отходит от окна и присаживается с краю софы напротив сына Советника.

– Во, так лучше. Что за травки в чае? Расскажешь?

– Мята, чабрец, ромашка, – слегка нервозно перечисляет Вероника. – Сушёные яблоки ещё. Ягоды.

– Ты клубнику любишь? У матери целая грядка клубники, вот-вот поспеет.

Клубникой маленькую Веронику часто угощал отец. Как давно это было…

– Да, наверное.

– А что точно любишь? – прищурясь, спрашивает парень.

– Читать люблю, – отвечает Вероника и растерянно умолкает.

– А ещё?

«Люблю, когда Амелия и Жиль вместе играют и носятся по дому. Люблю, как пахнет рубашка Ксавье. И свежая, и после мессы. Когда Ганна поёт свои цыганские песни. Люблю розы в утренней росе. Особенно когда они с шипами, настоящие. Люблю наблюдать, как растёт виноград и салатные травы. Люблю туманы после сильных дождей. И когда солнце сквозь густую листву светит…»

– Рыбок смотреть в городском парке, – тихо отвечает Вероника, краснея.

Сельен усмехается, и Вероника окончательно тушуется.

– А брат что любит? Мне ж интересно, нам работать вместе предстоит.

Она снова задумывается.

«Он любит свою японку. Больше всего на свете. Настолько сильно, что жизнь за неё отдал. И хорошо, что почти никто об этом не знает. И так ужасно, что он настолько её любит. Он любит Амелию. Ксавье тоже. Меня, но… но мы мало друг друга понимаем».

– Я не знаю. – Беспомощная улыбка лишь подчёркивает её неловкость. – Он… почти не говорит о том, что ему нравится.

– Хорошо ты брата знаешь, – смеётся Сельен. – Или он дома не бывает?

– Он у меня вольный ветер.

– Ага, я заметил. А правда, что у него девчонка в трущобах есть? В универе об этом все говорят.

Вероника неопределённо пожимает плечами и утыкается в чашку с остывшим чаем.

Полтора часа общения с Сельеном дожимают её так, словно всё это время она передвигала мебель и отмывала полы. Парень задаёт уйму вопросов, из-за которых Вероника чувствует себя неловко или не знает, что ответить. Ей самой очень хочется спросить, зачем молодому Лефевру всё это знать, но она не решается.

– Через три месяца состоится назначение новых Советников. Только пока непонятно, сколько нас будет, – повествует Сельен уже о своём. Веронику цепляет это «нас» – надо же, насколько парень уверен в том, что одно из мест в Совете уже его. – Я так понял, наберут ту же семёрку и, скорее всего, человек десять плебеев. Нет, ну ты можешь себе представить, чтобы нищеброды советовали нам, как управлять городом?

– Предыдущий Седьмой был не из Ядра, – не выдерживает Вероника. – Но отлично справлялся со своими обязанностями.

– Ну да. И Совет его слил, когда стало жарко. Я не спорю: есть достойные люди вне Ядра, но их единицы. Десятка не наберётся точно. Они ж все тупые, Вероника! Их не спасает даже образование. Они же дикари, привыкли только хватать и тащить. Управлять городом могут только рождённые в Ядре. Это у нас в крови.

Вероника смотрит на него – холёного «золотого мальчика», такого беззаботного и уверенного в себе. Сидящего на папиной шее, убеждённого в том, что может править Азилем только потому, что ему выпало родиться сыном Советника. Ни дня не зарабатывавшего себе на питание. Верящего в байки о том, что работа гробит мозги. И ей становится смешно и горько одновременно.

«Вот Сельен – рвущийся к власти. Иллюзорной власти над городом, которая на самом деле – тяжкий груз. И вот Жиль, мой маленький брат, который будет прекрасным Советником лишь потому, что знает самое дно жизни, но отчаянно сопротивляется должности. Кто из них больше нужен городу? Кто из них лучший, кто будет на своём месте? Вряд ли Сельен станет заботиться о ком-то, кроме своей семьи. А Жилю противно наше общество, и мы сами в этом виноваты. У того, кто с детства жил в нужде и голоде, скучающие сытые власть имущие вряд ли вызовут тёплые чувства».

– Сельен, я скажу кое-что, что вам не понравится. Мой бывший муж, который пришёл к власти обманом, но при этом показал себя прекрасным руководителем, всегда ценил тех, кто его кормит. Работал не для себя, а для людей. И возможно, это единственная причина, по которой он сейчас под домашним арестом, а не в тюрьме. Даже бывшим Советником он остаётся нужным Азилю. С ним до сих пор консультируются, и, находясь дома, он работает для города. Мне бы очень хотелось, чтобы вы над этим задумались.

– Прости, но с политикой твоего бывшего я во многом не согласен, – разводит руками Лефевр.

Вероника чувствует, что больше не желает ни говорить, ни слушать об этом.

– Ещё чаю? – любезно улыбаясь, спрашивает она. И, не дожидаясь ответа, встаёт с софы: – Я принесу.

И когда Вероника с чайным подносом выходит из кухни, щёлкает, открываясь, замок входной двери. Под ноги ложится яркая тёплая дорожка света, и голос брата произносит негромко:

– Мы вернулись. Вот так вот.

Звякают на подносе две чашки из тонкого голубого фарфора. Вероника ставит свою ношу на порог кухни, делает шаг навстречу брату. «Не плакать. Всё хорошо. Не плакать!»

– Веро, Амелия там во дворе с этим… твоим. Поговори с ним, пожалуйста. Оно нам всем очень нужно.

– Спасибо, братик, – улыбается сквозь набежавшие слёзы она. – Я поговорю. В библиотеке Сельен Лефевр. Пожалуйста, выстави его вон максимально вежливо.

Жиль кивает, прячет усмешку и не спеша поднимается на второй этаж. И ему, и Веронике предстоит нелёгкий диалог с людьми, которым так хочется сломать шею, но нельзя. Ради блага семьи. Ради блага города.

– Дрянь какая, – кисло морщится Жиль, рассматривая себя в зеркало.

В рубашке с жилетом и галстуком он сам себе кажется смешным, ряженым. Брюки, пошитые у лучшего в Ядре мастера, спадают, в ремне пришлось прокалывать ещё одну дырку. В ответ на предложение молодого Бойера пришить к штанам лямки портной на пять минут потерял дар речи. Вероника, присутствовавшая при этом, была не просто красная – пунцовая.

– Почему дрянь? – спрашивает Амелия, измеряющая всё, что под руку попадётся, сантиметровой лентой, которую для неё стащил Жиль. – Ты красивый! Как принц!

– Вот потому и дрянь. Веро, можно я хотя бы удавку сниму?

Вероника, десятый раз развязывающая и завязывающая по новой бант на юбке, вскипает:

– Так! Даже не начинай торговаться! И ещё одно бранное слово – поедешь в Ось в пижамных штанах!

– Жопа, – тихим ангельским голоском произносит Амелия и ухмыляется.

– Амелия!!! – возмущённо рявкают Жиль и Веро в один голос.

Девочка спокойно поправляет шпильку в высокой причёске и как бы между прочим замечает:

– Папа приехал. Давно уже стоит у ворот. Наверное, уже злится, – и первая направляется к выходу.