Копье Судьбы

Гипнотизирующая сила речи, магнетические глаза, весь потрясающе странный, некрасиво-прекрасный облик фюрера, придвинутый так близко, на расстояние вытянутой руки, – все это повергало графа в трепет. Он верил каждому услышанному слову, но не мог охватить их мыслью. Он просто понимал, что иначе быть не может, что дело обстоит именно так. Только ЭТОТ ЧЕЛОВЕК в мировой истории мог сказать подобные слова.

Гитлер устало опустился на стул рядом с кроватью. Резкий, гортанный, переходящий в пронзительный фальцет голос, бешеное вращение глаз, карикатурно театральные жесты, помпезные позы – все это осталось за дверьми палаты. Возле больничной кровати сидел раздавленный непосильной ношей человек.

«Есть ли у вас вопросы, друг мой? – тихо спросил фюрер».

«Я хочу знать, почему судьба так наказала меня, отняв глаз и руку».

– По той же причине, по которой Лонгин прозрел…

Граф был не в силах прослеживать логику Сверхчеловека.

– Помогите мне, мой фюрер… – прошептал он. – Я не способен сейчас делать умозаключения.

– Судьба отняла у вас глаз, показав, что вы видели мир однобоко. Вы видели вокруг себя врагов, вы приносили их в жертву по имя рейха, вы считали правым себя и арийскую расу, а остальных презирали как недочеловеков. Примерно так же мыслил и Лонгин. Долгие годы он страдал от катаракты на глазу. Катаракта возникла потому, что ум его был однобок. Но когда кровь Спасителя брызнула на катаракту, он обрел целостное видение, ибо через Копье в него вошла наивысшая из душ, когда-либо посещавших землю. Как только он прозрел духовно, тут же излечилась и его физическая болезнь, ибо физическая плоть есть огрубелый остов души. Как только духовная кровь поступает к изъязвленным членам, они начинают исцеляться.

– Но руку? Почему я должен был потерять руку?

Штауфенбергу показалось, что фюрер смутился.

– Друг мой, простите меня, это я подверг вас опасности. Копье слушается только своего Владыку, и наказывает самозванцев. Святотатственная рука, посмевшая потрясать Копьем, была отрублена. Выкалывание правого глаза и отсечение правой руки есть древнейший ритуал умерщвления правителей. Так был убит фараон Сети 1, ибо главным атрибутом власти царя всегда был скипетр, который вручался в момент передачи власти. У Христа тоже был выколот правый глаз и отрублена кисть правой руки, что ясно видно на Туринской Плащанице. Вы претерпели муки вместо меня.

Осторожно, как младенца, фюрер взял забинтованную руку копьеносца.

– Что вы сейчас видите? – спросил он.

– Повязку… – ответил граф.

– Кранце, свет!

В палату ступил адъютант, выключил свет и скрылся.

В полумраке палаты горным снегом забелели бинты.

Единственным своим глазом граф фон Штауфенберг разглядел голубоватое свечение вокруг своей обезглавленной руки и принял это сияние за преломление света в набежавшей слезе.

Гитлер привлек его внимание к лазоревому ореолу, и Штауфенберг… увидел! Над забинтованной культей сияло бледно-голубое пламя аристократической, с длинными музыкальными пальцами кисти, принадлежащей вечному, неуничтожимому телу графа Клауса Шенка Мария Филиппа фон Штауфенберга.

Мягко и невесомо тронули прозрачные пальцы живую, из плоти и крови, кисть фюрера. Две руки – призрачная и телесная – слились. Рука Гитлера пылала, словно облитая спиртом и подожженная.

Силы вливались в раненого с каждой секундой длящегося рукопожатия простого смертного и Демиурга Метаистории. Уцелевший глаз раненого залился слезами возвышенной скорби и всечеловеческого сострадания. Обретя ту же «медузную» консистенцию, что и горящая вечным огнем кисть правой руки, фантомный глаз графа обрел способность видеть истинную реальность. Сквозь заскорузлые от крови бинты, закрывающие простреленную глазницу, Штауфенберг пронзительно ясно увидел то, что повергло его в мистический экстаз.

Вскрылись облачные поля над ночным глобусом, далеко внизу показались океаны и континенты. Ужас и мрак распростерли крыла над землей. Рвались снаряды, стенали на полях сражений миллионы раненых, выли по мертвым собаки на пепелищах городов и сел, душераздирающе визжали пикирующие бомбардировщики, ревели стада эвакуированного скота, артиллерийская канонада прокатывалась по горизонтам. Над миром гремела Великая симфония Страшного суда.

Маршевые роты, батальоны, полки, дивизии, армии и фронты пешком, на автомобилях, мотоциклах, танках, самолетах и поездах с ожесточенными боями продвигались в одном направлении. Штауфенберг глянул туда и похолодел.

Облитый фиолетовый мантией, с Копьем в руке гигантский Судия возвышался на черном престоле, утвержденном на ледниках высочайших горных вершин. Копье Судьбы в его руке было увеличено до планетарных масштабов. Колоссальные, ветвящиеся разряды молний с грохотом били с наконечника и освещали сполохами серебряное лицо под черной косой челкой. Штауфенбергу показалось, что на лице фюрера нет глаз и усов, а есть черные дыры, сквозь которые сквозит космос.

Над престолом с гулом вращалось дымно-косматое торнадо вовлеченного в страшный судебный процесс человечества. Осью его вращения было Копье Судьбы. Бьющие с наконечника молнии являлись мерцающими «спицами» Колеса Сансары.

– Друг мой, – циклопический Фюрер постарался смягчить громыхание голоса, – вы тоже подсудимый, раз родились в эпоху Страшного суда. Вы готовы принять свой приговор?

– Да! – прокричал отважный копьеносец.

В ту же секунду граф Штауфенберг увидел с высоты летящего «Физелер-Шторха» белые горы зимнего Крыма.

Огнеметные струи бьют по партизанскому лагерю.

Бежит по снегу горящий человек.

В каменном гробу под скалой молодой партизан душит свою невесту.

Этот же партизан поедает обугленный труп товарища.

Его напарник отрезает голову комиссару партизанского отряда, сдается немцам и взрывается на заминированной гондоле.

Ситуации прегрешений и наказаний создавались молниями, бьющими из раскаленного наконечника, воздетого над Землей исполинским Судией. Приговоры представляли собой мириады искрящихся молний, источаемых Копьем. Каждая молния достигала именно «своего» приговоренного и осуществляла его судьбу.

Одна из молний ударила в застывшего от ужаса немецкого полковника.

Взрыв личной судьбы графа фон Штауфенберга произошел по земному времени 3 марта 1942 г. в 13 часов 04 минуты в районе Голого шпиля.

Он увидел себя в заснеженном лесу.

Его, немецкого аристократа, одетого в шинель с меховым воротником, тащили вглубь чащобы заросшие бородами люди в драных одеждах, страшные и вонючие, как бесы преисподней.

ПРОРЫВ ОБЛАВЫ

Крым. Наши дни (продолжение)

Сергей спустил с плеча двустволку, поднял руки. Даша последовала его примеру.

Из зарослей с ружьями наизготовку вышли трое: фурункулезный амбал с переразвитой нижней челюстью Вакула, двухметровый верзила «Сергач», работающий вышибалой в баре «Спорт» на стадионе «Авангард», и Леонид Каретников, морпех и ветеран горячих точек.

– Мордой в землю, – скомандовал Сергач.

Черный копатель и девушка легли на траву.

Сергея прощупали по карманам, сняли рюкзак, сорвали с пояса охотничий нож.

Главарь накинул на плечо ремень винчестера, по рации доложил о поимке беглецов, вышел на поляну, чтобы просигналить вертолету дымовой шашкой. За ним увязался Каретников, выспрашивая, сколько им отвалят за «этих хорьков».

Сергей сказал углом рта.

– Слышь, Вакула, мы в раскопе нашли золото. Я его спрятал в дупле. Тут недалеко. Если отпустишь, золото твое.

– Че-че? – поморщился фурункулезный увалень.

– Соображай быстрее. Сможешь купить себе квартиру, завести ребенка, вы же с Галкой об этом мечтаете.

Было слышно, как Вакула сглотнул.

– Золото откуда?

– Немецкое, времен войны.

– Врешь…

– Правду говорю.

– Ладно, пошли, покажешь свое дупло.

Сергей встал.

– Какие мои гарантии?

Вместо ответа амбал ударил его прикладом в пах.