Копье Судьбы

Сердце мое обливалось кровью, но разум леденел в осознании космической истины.

Миссия моя – страшнейшая из миссий, когда-либо выпадавших на долю смертных.

Я обратился к Духу Копья, спрашивая, почему именно мне была доверена эта роль? Ответ его поверг меня в еще больший трепет и смятение.

ДАША ЖУКОВА

Прямая речь Крым.

Наши дни

Я думала, мы спустимся на ровную поверхность, и дальше будет легче.

Фигушки! Дальше лежала «чертова тропа» по хребту Аб-дуга. Это окаменевшая Годзилла! И мы должны были пройти по ее спинному гребню. Справа и слева – пропасти и оползни!

Мы шли в связке. Сергей шел первым, а я скреблась сзади. Ветрила такой поднялся, что если бы Скворцов меня к себе не привязал, я бы улетела, как дельтапланеристка. Он ружьем балансировал и шел по хребту, как по канату, а я сзади на четвереньках – чап-чап-чап-чап… Два раза срывалась. Сергей меня вытаскивал. А ошейник ведь с шипами, они врезались ему в плечо, но он виду не подавал, тянул меня, как бурлак. Господи, какие мы маленькие по сравнению с горами, просто микроскопические.

Наконец прошли чертову тропинку и упали на узкой площадке. Над нами, под нами, во все стороны синели и зеленели бескрайние горные хребты.

Придерживая козырек бейсболки, чтобы не сорвало ветром, он приблизился к краю обрыва и вдруг резко упал на землю. Я подползла сзади.

Внизу была видна поляна, на которой только что приземлился вертолет с надписью на борту «МНС Украины». «Спасатели, сказал Скворцов. Еще бы, депутат погиб! Вот тех видишь? Ружья, собаки, это люди Капранова. Каньон узкий, они его перекроют, прочешут и зажмут нас. Уходить от облавы дальше в горы – самоубийство, мы быстро потеряем силы, идти вниз навстречу облаве – тоже гибель, сквозь оцепление хрен проскочишь… Что делать? Принять бой? С одним ружьем против бойцов с натасканными собаками?»

Я сняла рюкзак, вынула и включила мобилу. Ура! Здесь работала мобильная связь. На экранчике засветилась фотка моего деда.

– Алло, – донесся его шамкающий голос, – Алло!

– Дед, привет, это я, Даша!

– Дашка! – закричал мой старикан. – Нашлась! Наконец-то! А то я звоню, звоню, а ты не отвечаешь. Ты как там, живая?

– Живая. Привет. Тут связи не было.

– А что это у вас гудит?

– Ветер.

– Ветер? А вы где?

– В Большом каньоне.

– Я думал вы на Голом шпиле. Вы косточки Ниныны нашли?

– Дед, – закричала я, – там лежала граната!

Он запнулся в радостном блеянии.

– Какая граната?

– Я откуда знаю. Это же ты у нас вечный партизан с гранатой за пазухой. Ты зачем послал меня на верную смерть?

На другом конце повисло молчание. Я испугалась, что старика хватит удар.

– Алло, дед, ты меня слышишь?

– Слышу… – донесся слабый голос. – Вспомнил… Проклятый я идиот! Я и вправду про гранату забыл. Чеку сорвал, когда немцы подошли, а потом обмотал проволокой и это… под чемоданчик подсунул… Забыл вас предупредить. Вот дуралей старый! Прости, прости меня, Дашутка!

– Я-то прощу, а вот Нина – нет. Ее кости разметало взрывом.

– Так граната чего… взорвалась? – ахнул старик.

Чтоб он там дубу не дал, я поторопилась его успокоить.

– Нас не задело, а лесников местных поубивало! За нами гонятся. Нас обвинили, что это мы их убили, понимаешь?

Я сбивчиво начала рассказывать про взрыв и погоню, стала деда обвинять, что послал меня в горы, Акимович аж заклекотал на том конце.

– А ну, цыц мне! Докладывай толком, где находитесь, кто преследует, какими силами? Сколько их?

– Кого?

– Карателей.

– Не знаю. Человек десять…

В трубке раздался каркающий смех.

– Твоего деда целая румынская дивизия взять не могла, а тут десять человек. Боец Жукова, слушай мою команду!

Я посмотрела на трубку, потом снова приложила ее к уху.

– Ну, слушаю…

– Приказываю! Определите направление ветра и поджигайте лес! Дым отрежет вас от погони, отобьет у собак нюх. Сделайте факелы и ими создавайте очаги возгорания, чтоб фронт мне был! Уходите против ветра, иначе сами попадете под огонь.

– Тут засуха, дед, сгорит весь заповедник.

– Да и хер с ним, заповедником! Жгите все подчистую!

Я отняла от уха мокрый от пота телефон и сказала Скворцову.

– Дед приказал жечь лес. Только чтоб ветер был нам в лицо.

Сергей облизнул палец и поднял его над головой, но и без пальца было ясно, что ветер дует нам в спину.

– Нужно пройти сквозь облаву и только потом поджигать лес.

И мы пошли «сквозь облаву».

Внизу в распадке послышался шум воды.

Базальтовое ложе реки Аузунь-Узень было высохшим, по центру струился тонкий ручей. Мы напились ледяной воды, умылись и наполнили фляги. Некоторое время шли вдоль русла, по скользким уступам. Тут сам черт ногу сломит, поэтому пришлось подняться выше и пойти по лесной тропе. В какой-то момент показалось, что облаву удалось пройти. Рано радовались.

– Стоять! – раздался сбоку грубый бас. – Руки вверх! Оружие на землю!

Из кустов торчали три дула.

ВТОРАЯ ВСТРЕЧА ГИТЛЕРА И ШТАУФЕНБЕРГА

Госпиталь в Вевельсберге. 13 марта 1942 г. (продолжение)

Фюрер склонился над кроватью графа фон Штауфенберга.

Нервные губы под черным квадратом усов прошептали.

Я обратился к Духу Копья, спрашивая, почему именно мне была доверена миссия Судии Страшного суда? Ответ его поверг меня в еще больший трепет и недоумение.

«Ты есть Иисус Христос, возлюбленный Сын Божий! Вторая мировая война есть твое Второе пришествие, как и было предсказано Писаниями и пророками. Но никто не узнает в величайшем из преступников величайшего из Сынов Человеческих. Ибо не такого ждут Христа, а Того, доброго и милосердного, пожертвовавшего Собою ради людей. Но Тот больше не придет, потому что достаточно. Он уже приходил добрым пастырем, а теперь пристало Ему явиться Страшным Судией. И каков же должен быть Страшный Судия по делам своим? Кроткому ли Агнцу пристало судить грешников? Нет, все осуществится по законам земной реальности. И не будет духовных мук и мытарств, а будет сожигание в печах из чугуна и бетона. И возжигать в них огни будут не черти с хвостами и вилами, а солдаты в мундирах, И в атаку будут ходить люди с автоматами и гранатами, а не дьяволы с серным огнем в руках. Не щади никого, ибо миссия твоя – отворять духовные очи страждущим и продвигать их по духовному пути. Пощадив здесь, ты погубишь их души там, и они вновь вынуждены будут пройти через муки земных воплощений. Итак, суди честно и беспощадно!»

Гитлер вскричал страдальчески, сжимая кулаки у горла.

– Штауфенберг! Я взял на себя грехи человечества и вверг себя в вечное проклятие. Я есмь Судия, Жертва и Палач! И потому Великий Искупитель! В этом высшая истина, недоступная филистерам, святошам и тупоголовым ученым мужам! – Преодолев момент слабости, Гитлер зашептал, глядя перед собой расширенным трансовым взглядом, будто воочию видел то, о чем говорил. – Миллионы людей принимают сейчас страдания. Никакой ад не сравнится с нынешним положением вещей в концентрационных лагерях и блокадных городах. Я знаю, выжившие и их потомки возложат вину на меня. Во всем виноват Адольф Гитлер, скажут они и успокоятся. Они будут принимать почести, как ветераны героического сопротивления, они будут гордиться своими подвигами. И никто, никто из них не допустит даже мысли, что они сами, своими умами создали пылающий ад мировой бойни. Народы Советского Союза мечтали о мировом господстве, о том, чтобы железной рукой привести человечество к счастью. Они получили войну, о которой мечтали. Я знаю истинную причину их жажды страданий. Они стремились очиститься от грехов Гражданской войны. Ведь эти русские совсем недавно убивали своих братьев и сестер, отцов и матерей! Очнувшись на небе от морока земной жизни, они ужаснулись и запросились назад, чтобы претерпеть те же муки, те же страдания, что причинили сами. В мире горнем души все ясно понимают и видят, но в плену плоти он теряют память и видение истинных причин происходящих с ними событий. Сколько еще мук предстоит перенести человечеству, прежде чем люди прозреют и увидят Истину! Мировая война прорвалась огромным гнойником, созревшим на теле человечества. Скальпелем истории в моих руках явилось Копье Судьбы. Я вскрыл и выпустил гной. Скоро Европа, и весь остальной мир очнутся от жара и бреда. Земля выздоровеет и расцвете. Жаль только, что слепые люди будут проклинать Хирурга, вылечившего их. Но такова наша судьба, друг мой, и мы, в своем вечном служении человечеству, не станем на это роптать.