Страница 6 из 26
– Посмотри внимательно на этих созданий, – говорил Сайрон. – Они уже не люди и не сиды, не мужчины и не женщины… Это страсть и любовь. Это витали…
К утру песни и танцы утихли. Заря тронула облака розовым румянцем и вновь уступила права осенней хмари. Небо затянула серость, а по поляне, словно призраки, разбрелись туманы.
Дженна, не сомкнувшая ночью глаз, подложила в костёр парочку поленьев. Девушке было зябко, разведённый ею огонь горел лениво и сонно. Но для того, чтобы обогреться и сварить каши, его вполне хватило.
Сайрон стряпнёй ученицы не интересовался. А вот его приятель, почуяв запах овсянки, мигом оказался тут как тут. Индрик был бодр и буквально излучал жизнерадостность. Несмотря на холод, он надел на себя только штаны. Но чародейка была благодарна и за это.
Она протянула хозяину праздника миску с кашей и принялась за завтрак, задумчиво поглядывая на мужчину. Что же в музыканте так напугало её ночью? Всё то время, что Дженна знала его, Индрик производил исключительно положительное впечатление.
Его мужчиной-то назвать было сложно – беззаботный юноша, а морщинки в уголках глаз появились от улыбки, которая никогда не сходила с его лица. Добродушный взгляд, мягкие черты, крупные нос и губы, забавная козлиная бородка, в которую он вплёл разноцветные бусинки.
Заметив, что его рассматривают, Индрик оторвался от тарелки и поднял голову. В его светло-карих глазах переливались золотые крапинки. Их выражение, задорное и чуть нагловатое, напоминало мозаики в Айваллине…
Дженна перестала жевать кашу и прищурилась. Певец таинственно улыбнулся ей. Девушка, как будто догадавшись о чём-то, расширила глаза и затаила дыхание. Индрик глянул на друга. Маг, поймав его взгляд, посмотрел сначала на певца, потом на ученицу и ухмыльнулся краешком рта.
– Индрик, а ты любишь овсянку, да? – нарушила тишину чародейка.
Сайрон качнул головой, давая девушке понять, что её любознательность на этот раз неуместна. На некоторое время Дженна замолчала. Впрочем, надолго её терпения не хватило.
– Но мне очень-очень надо спросить! – воскликнула она.
– Дженн… – нахмурился маг.
– Да, я люблю овсянку, и твоё славное угощение, Дженна, стоит всех секретов Сии, – сообщил Индрик, непринуждённо чавкая. – Но имей в виду, что некоторые ответы могут быть опасными…
– Ага, – взволнованно кивнула чародейка. – Но я ни о чём таком, я о другом…
– Слушаю? – музыкант с аппетитом доедал кашу, стуча ложкой по миске.
– Меня интересует, что за особенная витали у девственниц? – на выдохе проговорила чародейка.
– Ну, об этом тебе мог поведать и твой учитель! – рассмеялся Индрик.
Сайрон отмахнулся.
– Почему демонам приносят в жертву именно девственниц? – обернулась к магу ученица. – И почему девами приманивают единорогов?
– А драконов – принцессами, – учитель одарил её снисходительным взглядом.
– Ага, – Дженна важно задрала нос. – Может, это и глупость, но не бывает же дыма без огня! Верно?
– Всё верно, у каждой легенды есть своё назначение, – подтвердил Индрик. – И суть девичества в целостности.
– Так всё же в целостности? – смущённо переспросила девушка.
– Целостность биологического тела, – певец усмехнулся, – скорее символ. Важно единство тонких тел – того, что люди называют душой. Целостность может поддерживать высшая цель, например, желание сохранить себя для истинной любви. Или благородные помыслы, которые свойственны рыцарям без страха и упрёка.
– Желание защитить кого-то или защититься – тоже цель, – добавил Сайрон. – Вспомни, как проявилась твоя магия… Сферы силы и души пришли в единение с телом, и ты погубила великаншу.
– Магов тоже приносят в жертву демонам, – кивнул Индрик. – Порой они делают это сами с собой – продают свою душу…
– Ах, вот как!
– Впрочем, душа не всякого колдуна приятна на вкус, и не каждая дева может похвастаться целостностью, – Индрик мягко улыбнулся. – Но есть женщины, чей свет и чистота помыслов делают их привлекательными… как для демонов, так и для единорогов.
– Как те ведьмы на празднике? – догадалась Дженна.
Индрик рассмеялся, а её учитель бросил на музыканта холодный взгляд.
– А что такое истинная любовь? – вдруг спросила девушка. – Что же, выходит, не всякая любовь настоящая?
– Есть любовь земная, а есть истинная, – поправил Индрик. – Как и в случае с душами – земной и высшей: они разные проявления единого целого.
– Так чем же так хороша̀ истинная любовь? – удивилась Дженна. – Зачем беречь себя ради неё?
– Словами это сложно объяснить… – задумчиво произнёс Индрик. – Как докопаться до истока родника, не замутив его сути? Любовь земная – это вода, которую ты пьёшь каждый день. Любовь истинная – это воды Единого Источника, сила самого Создателя. В первозданном виде мы можем прикоснуться к ней лишь с нашим истинным партнёром… И это величайшее счастье…
– И величайшее наказание, – тихо проговорил Сайрон.
Боль, мелькнувшая в его голосе, отозвалась в Дженне, будто укол кинжала в грудь. Не желая выдавать вспыхнувших чувств, она деловито собрала грязные миски и направилась к ручью.
Будничные заботы быстро развеяли её тягостные мысли. Ну кому какое дело до единорогов и истинной любви, когда овсяная каша намертво пристала к посуде, а вода в ручье такая ледяная, что пальцы немеют?
Чародейка тряхнула головой, откидывая с лица прядь волос, и посмотрела на небо. Где-то там за бесцветными облаками и светом дня скрывалась чёрная бесконечность и две звезды – два любящих сердца, нашедшие друг друга среди множества звёзд.
– Память дальних миров вновь звучит для меня, – тихо напела Дженна. – Раздели мои крылья, одни на двоих…
* * *
Через несколько дней странники остановились на постоялом дворе. Дженна была рада встретить там шумливых «Лесных гитар». Как бывшая сумеречная лиса, она рисковала раскрыться перед своими нечаянными врагами по цеху. Но тем удивительнее было то внутреннее спокойствие, которое дарило девушке общение с ними.
Общество Сайрона и Индрика было для чародейки столь же интересным, сколь и тяжёлым. В присутствии магов она вновь становилась «пятёрышницей», которая ловит каждое слово учителей и больше всего на свете боится показаться глупой. Их сила и мудрость не только насыщали девушку, но и порядком утомляли её.
С разбойниками всё было проще. Хочешь – шути: они посмеются; хочешь – ругайся: тебе ответят, но не обидятся. А если вздумаешь помолчать, то всегда найдётся тот, кто прогонит тишину – пусть даже и глупой болтовнёй или незатейливой песенкой.
На счастье Дженны «Лесные гитары» не отличались ни особенным чутьём на врага, ни слухом к музыке витали. Да что там, даже свои обыкновенные мелодии они играли кто во что горазд. Зато тексты их песен были близки всем и понятны любому деревенскому дурачку. Те, что рассказывали о любви, писала Фьёртана. Скоморошьи «коротушки», дразнилки и прибаутки сочинял Норк.
Сумеречные лисы всегда работали поодиночке. И, оказавшись среди серых волков, бывшая наёмница ощутила себя по-новому, уютнее и счастливее, – словом, так, как чувствуешь себя только в стае.
Порой музыканты огрызались друг на друга, но буднично и не всерьёз. Несмотря на мелкие разногласия, они всегда оставались семьёй. И чародейка начинала понимать, почему перед лицом угрозы наёмники не бросили своих обезумевших товарищей, но, напротив, сплотились крепче прежнего.
Как и прежде, Дженна нисколечко не собиралась становиться для Фьёр подругой; однако, не замечая того, она всё сильнее привязывалась к девушке. Разбойница подкупала её весёлой простотой.
В отличие от мага, Фьёр ничего не стоило взяться за руки – безо всяких причин, потому что хотелось. Сидя рядом, она могла привалиться бочком или даже положить голову на плечо. Серая волчица любила ластиться, и делала она это так же естественно, как делают все щенята.
Вообще-то Дженна не поощряла фамильярностей, но, исключительно по-чародейски, нашла подобное поведение вполне уместным и полезным во время холодов. Даже лёгкое прикосновение тёплой руки к плечу неким образом вдохновляло внутренний огонь. Пламенной магией обладал и её танец; вот уж где Фьёр распалялась не на шутку.