Мадемуазель скульптор

26 сентября мы все — Фальконе, я, Фонтен, наши домоправители и Филипп — наблюдали за процессом разгрузки камня. Баржу затопили — и она легла на вбитые в дно сваи. А валун оказался вровень с набережной. Проложили деревянные рельсы с медными шарами. Многочисленные работники стали тянуть скалу канатами. Медленно она переместилась с судна на сушу и по рельсам въехала в сарай-ангар. Вся толпа дружно зааплодировала, а работники, утирая пот с лица, весело улыбались. Так благополучно закончилась эпопея с перевозкой Гром-камня. Государыня велела отчеканить специальную медаль с надписью «Дерзновению подобно» и вручить ее всем участникам операции. Кроме того, командиры и начальники получили по 500 рублей, а простые матросы и рабочие — вдоволь вина и пива.

Предстояла теперь обтеска камня, укрепление его на месте установки и соединение спереди и сзади с дополнительными фрагментами.

Но мое внимание было тогда отвлечено неожиданным известием. Посетила доктора, жалуясь на недомогание, и узнала, что опять жду ребенка. Пресвятая Дева! Словно не касаясь земли, побежала (полетела?) к Этьену. Но реакция его оказалась более чем сдержанной. Он, конечно, обнял меня и поцеловал, а потом вздохнул:

— Столько забот сразу навалилось! Сможем ли мы справиться со всеми?

Я ему ответила:

— Без меня бы не справился. А вдвоем мы не то что Гром-камень — горы свернуть можем!

Фальконе прижал меня крепче, только вновь тяжело вздохнул.

Глава восьмая

«ЛИТЬ ИЛИ НЕ ЛИТЬ?» — ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС!

А война с Турцией шла вовсю, летом 1770 года состоялось знаменитое Чесменское морское сражение, увенчавшееся победой русских. И на суше турки терпели поражение за поражением. Для переговоров с ними о мире был отправлен сам Григорий Орлов, но повел себя он недипломатично, чуть ли не надавав своим оппонентам по физиономии. И Екатерина его отозвала. С этого момента понемногу звезда фаворита начала закатываться. Говорили, что Орлов от переживаний тронулся умом, и его послали на лечение за границу. А ему на смену появился другой Григорий — Потемкин. Но об этом чуть позже.

У Бецкого тоже было много хлопот — Академия художеств и Шляхетский корпус (где он числился шефом), и, конечно, Смольный институт благородных девиц с Мещанским училищем, и еще Воспитательные дома в Москве и Петербурге. Памятником Петру совершенно не занимался.

А работа над монументом между тем буксовала: нужно было думать об отливке, и посланники России по всей Европе начали разыскивать мастеров-литейщиков. Наконец, граф Шувалов заключил в Риме контракт с некими чеканщиками Гаэтано Мерки и Карло Ришером: те приехали в Петербург поздней осенью 1770 года.

Фальконе эта парочка сразу не понравилась: первый — грубиян и наглец, этакий верзила с бычьей шеей, а второй маленький и юркий — судя по всему, подмастерье: по работе и в постели. И к тому же, как выяснилось, отливать они не умели — только чеканить и обтачивать готовое литье. Поругавшись со всеми, итальянцы вскоре уехали.

По рекомендации князя Голицына (он уже переехал из Парижа в Гаагу — стал посланником России в Нидерландах), в Петербург пожаловал известный литейщик Бенуа Эрсман. Он был худощав (если не сказать «тощ») и все время сморкался в необъятных размеров носовой платок. Обещал отлить памятник за год и потребовал гонорар в 140 тысяч ливров (это при том, что Этьену за 8 лет работы обещали 200). Но причиной размолвки сделались не деньги, а технические противоречия: Фальконе настаивал, чтобы грудь и голова лошади были при отливке тоньше, чем круп и задние ноги — для устойчивости, а литейщик утверждал, что такое невозможно в принципе. Словом, не столковавшись, мастер уехал восвояси, правда, оставив одного из своих помощников — Поммеля. Но рассказ о нем еще впереди.

Наконец, из Копенгагена прибыл литейщик Гоор. Он как раз брался сделать стенки спереди тоньше, но просил за работу 400 тысяч. И Бецкой, и Фальконе вытолкали его в шею.

Ситуация складывалась патовая. Мэтр был в отчаянии, а Бецкой негодовал, опасаясь гнева ее величества. Наконец, он вызвал к себе Этьена для серьезного разговора. Я, понятное дело, не присутствовала при сем и могу воспроизвести их диалоги лишь со слов Фальконе. Вот примерно как это происходило (разумеется, на французском языке).

БЕЦКОЙ. Проходите, мсье Этьен, рад вас видеть у себя дома. Я живу один, лишь со слугами только. Не нашел в жизни ту, с кем бы захотел пойти под венец.

ФАЛЬКОНЕ. А вот эта молодая особа, что встречала меня внизу? Очень привлекательна. Сразу видно — азиатская кровь.

БЕЦКОЙ. Да, она наполовину черкешенка. Сирота. Я ее взял в свое время на воспитание, относясь по-отцовски. И теперь на ней мое домашнее хозяйство, исполняет обязанности экономки. Нет-нет, вы о чем подумали? Все почему-то так думают. Где она и где я! Только попечительская забота.

ФАЛЬКОНЕ. Как вам будет угодно, мсье.

БЕЦКОЙ. В кабинет не пойдем, выйдет слишком официально. Сядем в библиотеке. Даша нам заварит кофе… (Отдает распоряжение.) Милости прошу. Разговор предстоит нелегкий. Что поделаешь, время принимать кардинальные решения. А иначе наша история с памятником Петру может оказаться глупой авантюрой. Допустить этого нельзя. Пейте, пейте. Вот бисквиты, вот конфекты, угощайтесь, пожалуйста. Ну, так что вы думаете об отливке, мсье Этьен?

ФАЛЬКОНЕ. Думаю, а не подыскать ли мастера здесь, в России? Я бывал на Пушечном дворе — наблюдал, как они отливали бронзовые шары для Гром-камня. Видел, как льются пушки. Очень, очень искусно.

БЕЦКОЙ. Пушки и шары — все-таки не статуя.

ФАЛЬКОНЕ. Думаю, дистанция небольшая, Иван Иванович. Если вначале попробуют лить небольшие модели, то затем смогут перейти к главному. Отчеканить и отшлифовать готовую статую не так сложно.

БЕЦКОЙ. Я бы согласился на русских мастеров при одном условии. Если вы возьмете на себя общее руководство по отливке.

ФАЛЬКОНЕ. Я? Помилуйте! Как смогу руководить, если сам профан в этой области? Все мои работы до сих пор были из глины, гипса, мрамора или фарфора. Никогда не занимался литьем.

БЕЦКОЙ. Как вам кофе? Получаем из Абиссинии. Раньше получали из Турции, но теперь — сами понимаете… Лично я чай предпочитаю, из самовара. Совершенно не кофеман, в отличие от ее величества. Но могу выпить чашечку на десерт.

ФАЛЬКОНЕ. Я тоже кофе люблю, но и чай люблю, а в России полюбил квас.

БЕЦКОЙ (смеется). Ах, квасной вы наш парижанин!.. Ну, тогда тем более сам Бог велел вам возглавить русских мастеров: ведь они же без кваса не могут обойтись! (Хохочет.)

ФАЛЬКОНЕ. Нет, не знаю, право, как решиться. Чтобы возглавить мастеров, надо самому разбираться во всех тонкостях совершаемого процесса, а иначе авторитета не будет, уважать не станут, за глаза начнут зубоскалить.

БЕЦКОЙ. Постигайте тонкости — что мешает? Почитайте книжки, походите на Пушечный двор, поучаствуйте в их литье. Ведь не мне вас учить.

ФАЛЬКОНЕ. Да, но время, время! Сколько времени уйдет на мое обучение?

БЕЦКОЙ. А теперь, бездействуя, лучше разве? Сколько времени уйдет на попытки найти новых европейских литейщиков? Да и денег, честно говоря, жалко: наши сделают в два раза дешевле.

ФАЛЬКОНЕ. А смогу ли уложиться до семьдесят четвертого года?

БЕЦКОЙ. Отчего до четвертого?

ФАЛЬКОНЕ. Мой контракт — на восемь лет. В семьдесят четвертом должен завершить памятник и уехать во Францию.

БЕЦКОЙ. Ах, оставьте эти формальности, мсье Этьен! Надо будет — продлим контракт. И потом неужели же вы за оставшиеся три с половиной года не успеете? Год на обучение вас и мастеров, года полтора на отливку, год на чеканку и установку. Непременно успеете.

ФАЛЬКОНЕ. Я в смятении, Иван Иванович. Как говорят русские, вы меня огорошили.

БЕЦКОЙ (смеется). Ха-ха-ха, огорошенный француз! Хорошо, подумайте над моим предложением. Кстати, ее величество знает о нем и поддерживает его. В случае вашего согласия разрешила выделить вам дополнительно восемьдесят тысяч ливров к уже заявленным двумстам. Пусть эти сведения станут для вас лишним аргументом. (Оба поднимаются.) Нынче вторник — жду вашего решения к пятнице.