Я познала хаос

‒ Тео, не горячись. Поговорим потом. Сейчас у нас есть дела поважнее. Мне нужно, чтобы ты придумал, как наделить Лето правовым статусом.

‒ А? ‒ Глаза Тео буквально лезут из орбит. ‒ Что за бред? У нее идентификационный номер на затылке. Она учтенная.

‒ Номер выведем. А на его место проставим знак Люминэ.

‒ О, высшие силы… Ты сбрендил…

‒ Пусть будет так. И здесь мне понадобится твоя помощь. И блестящий ум. Разработай стратегию, по которой Лето на законном основании обретет весь набор прав. И войдет в семью Люминэ.

ГЛАВА 8. ЗАГНАННАЯ УЖЕ ДАВНО

Жуткое сегодня

Пялюсь на вошедшего и никак не могу привести в порядок мысли. Способ проникновения незнакомца в помещения немного растрясает мое апатичное состояние. Кажется, он хотел напрочь снести эту чертову бедную дверь. А иначе зачем было толкать створку с такой силой, что та едва стену не пробила?

Слишком много шума. Похоже, я все еще не пришла в себя после пробуждения, потому что немедленно пропитываюсь рьяным отвращением к вошедшему.

Голова болит. Живот болит. Да все тело одна сплошная болевая точка!

И в этом точно виноват он.

И в засухе. И в наводнениях. И в эпидемиях.

Почему-то безосновательно злюсь, мысленно капризничаю и продолжаю обвинять незнакомца во всех смертных грехах.

Где же Сэмюэль? Мне нестерпимо хочется домой.

‒ Господин Люминэ!

Оживаю и впериваю взгляд в пустой проем за спиной мужчины.

Никого.

Сэмюэля там нет. Господина Люминэ.

Атакованная дверь так и не закрылась, грустно остановившись на серединке.

Непонимающе смотрю на Такеши. А тот, на ходу белея и зеленея, несется во всю прыть к пришедшему.

‒ Господин Люминэ!

Врачишка явно обращается к тому высокому долбателю дверей.

Что происходит?

Он ‒ не Сэмюэль.

Вяло сглатываю и чувствую остатки бульона на языке. А потом машинально поднимаюсь на ноги, потому что незнакомец, игнорируя что-то запальчиво объясняющего Такеши, начинает быстро приближаться ко мне.

Отодвигаюсь назад и опираюсь ладонями на спинку стула. Становится не по себе.

Мужчина останавливается совсем близко. Боюсь, не будь у меня моего стула, он бы приблизился вплотную. А может, и вовсе снес бы меня, как те не вовремя вставшие на его пути двери.

Иммора. Определенно. Коротко стриженые светлые волосы, золотые глаза. Ему лет тридцать, может, чуть больше. Высокий и, похоже, неплохо сложен. По крайней мере, для своего темно-серого костюма и черной рубашки он сам служит настоящим украшением. Такому бы на сцену под свет софитов.

Не знаю, что на меня находит, ‒ возможно, всему виной долгий сон, ‒ но я жадно всматриваюсь в каждую черточку. Сказывается недостаток визуальных зрелищ, и, похоже, сознание жаждет заполнить пробел. И опять же всему виной этот незнакомец. При всей моей неистовой любви к Сэмюэлю я вполне способна признать, что мужчина, стоящий передо мной, действительно великолепен. При первом взгляде его лицо кажется воплощением мягкого спокойствия. Плавность в чертах очерчена четкостью, будто прорисованная поверх фотографии картинка. И в сокрытом лике таится хищность. Она везде. В глазах, смутно знакомых и переливающихся бликами, будто золотые монетки на солнце, которые рассматривают через прозрачные кристаллы льда. В округлой линии нижней губы и темных уголках, приподнимающихся скорее ради запечатления момента выражения презрения, а не ради светлой улыбки. В фигурной гибкости бровей, движение которых говорит больше, чем слова, сказанные вслух.

Еще раз прогоняю в голове ассоциации, добираюсь до восхищения аккуратными бровями и бесстыже хмыкаю, понимая, что мужчина все еще не произнес ни слова.

Мы просто пялимся друг на друга. И где-то на фоне зудит надоеда Такеши.

Он.

Очень красивый. Даже для Иммора.

Это Сэмюэль его прислал? Почему не приехал за мной сам?

И откуда вообще взялся этот пижон? Если и он Люминэ, то почему нас раньше не представили друг другу? А может, вот этот ‒ папашка приставучего Эли? Если так, обязательно полюбопытствую, что он сотворил, чтобы у его сынишки так разительно отличался цвет глаз.

Внезапно он тянется ко мне. Замираю, не понимая, чего он от меня хочет.

Его пальцы касаются моей щеки. Золото в глазах вспыхивает и практически искрится. Мне начинает казаться, что я задыхаюсь от его взгляда. Он слишком пристально смотрит на меня. Слишком сосредоточен. Слишком внимательно наблюдает за моей реакцией.

Мягкое касание продолжается. Его пальцы рисуют линии на моей щеке и конечной точкой избирают левый уголок губ. Я потрясена и забываю, что способна сопротивляться.

Воздух вокруг нас застывает. И время замирает.

Жуткое очарование разбивают кроткие интонации Такеши.

‒ Господин Люминэ?

Его голос отрезвляет меня. Отпихиваю от себя руку чужака и отступаю к стене.

На лице незнакомца ‒ абсолютное спокойствие и даже некоторая деловитость. Но глаза… Глаза горят новым пламенем. Он обходит стул — мою единственную защиту, но дальше, к счастью для меня, не двигается.

‒ Ты еще кто? ‒ Меня не заботит собственная дерзость. Я плутаю в реальностях, и мне пока плевать на многое. И я верю, что Сэмюэль меня обязательно защитит.

Пару секунд чужак продолжает молчаливое созерцание моего озлобленного лица. А затем его губами завладевает ухмылка. И его образ тут же начинает играть новыми оттенками привлекательности.

Никогда не встречала Иммора, который бы умел так играючи использовать преимущество видовой принадлежности.

‒ Язык у тебя по-прежнему острый. ‒ Он толкает стул в сторону, и между нами исчезает последний намек на препятствие. ‒ С пробуждением.

Золото глаз накрепко пригвождает меня к месту.

‒ Чахотка.

Сердце безжалостно таранит грудную клетку. Ужас наполняет сознание. Перестаю дышать. Таращусь на него, как полоумная, и не моргаю. Глаза уже саднит, но не закрываю их. Боюсь закрыть и вернуться в темноту.

Лишь один человек во всем мире называет меня Чахоткой. Я помню его цепкий взгляд и бесцеремонность, холодность в отношении и безумно раздражающее меня спокойствие на лице, которое в любой миг может обратиться маской цинизма и бесстыдной грубости.

Он терпеть меня не может. Как и я его.

Вацлав Люминэ. Сын Сэмюэля.

Но юноше, которого я помню, всего пятнадцать лет. Он только начал вытягиваться, но все еще не догнал меня в росте. И каждый раз глядит зверенышем, когда я с высоты своего роста снисходительно хлопаю ладошкой по его белесой макушке. Знаю, у него отличные гены, и Виви вскоре подрастет и наверняка станет выше Сэмюэля. Но сейчас никак не могу отказать себе в удовольствии поиздеваться над ершистым подростком, тем более когда он так забавно реагирует…

Верно, подросток.

Виви никак не может быть этим мужчиной. Бред. Сумасшествие какое-то.

‒ Виви? ‒ Мой голос звучит жалостливо. Да я и сама чувствую себя жалко. Как размазня на асфальте.

Молю, чтобы он все отрицал.

Маячивший на заднем плане Такеши резко останавливается и одними губами проговаривает только что произнесенное мной имя. Он явно сбит с толку. Пару секунд спустя его лицо озаряется осознанием, он робко косится на мужчину, поджимает губы, надувает щеки. Совершенно не понимаю, чего это врачишку вдруг на смех потянуло.

А между тем я все отчетливее осознаю, что мужчина передо мной похож на Виви. Повзрослевшего и возмужавшего.

И страх переполняет меня.

‒ Хочешь сказать, ты не сразу узнала меня? ‒ Он делает шаг вперед и берет меня за подбородок. ‒ Как и всегда, злишь меня, Чахотка.

Ноги подгибаются. Сползаю по стене. А затем чувствую широкую ладонь под поясницей. Меня подхватывают на руки, и я наполовину отключаюсь. Мысли обращаются жидкой кашицей и отказываются слепляться друг с другом в связные думы. Тихонечко постанываю и погружаюсь в ощущение качки. Мое тело плывет в воздухе. Нечто теплое и упругое прижимается ко мне и перемещает все дальше в уютную тьму.

«Сколько нужно держать?» ‒ слышу знакомый голос над собой.