Их безумие

Папаша свалил к новой бабе. И где он их только находит, марамоек этих? И, самое главное, что они все в нем находят?

Не иначе, хваленое уокеровское обаяние срабатывает.

Шон, помнится, про это всегда заливал, особенно по пьяни. Типа, бабы любят говнюков. И чем говнянее говнюк, тем больше любят. И примеры приводил из личного опыта. Обычно Рэй в этот момент старался свалить, уж очень мерзко было.

Тем более, что на нем, судя по всему, природа отдохнула, семейной харизмы не досталось, иначе не бегала бы от него куколка, как от огня. Наоборот, после первого поцелуя потекла бы и ножки раздвинула свои.

Красивые. Точеные. Как бы они у него на плечах смотрелись, ух!

Он бы языком ступню пощекотал, прикусил мягкое местечко рядом с пяточкой, придерживая за тонкие щиколотки, чтоб не дергалась.

У нее щиколотки легко можно обхватить двумя пальцами, и еще место останется.

А потом провел бы языком по гладкой вкусной коже к коленям, бедрам, вдохнул бы ее запах… И дернул на себя, так, чтоб охнула, закусила губы свои нежные, закатила глаза, когда почувствует его в себе первый раз…

Со стояком – неизменным приятелем таких фантазий, приходилось разбираться по-старинке, потому что на шлюх Рэя по-прежнему не тянуло.

Длинный уикэнд был к месту. Работы в автомастерской не было, и Рэй рванул в лес на три дня.

Охоту он любил. Тишина, запах леса, полное ощущение отключки от внешнего мира. И мысли как-то выглаживаются что ли. На место в голове все становится. Рэй очень рассчитывал, что и в этот раз поможет.

Вообще, в последнее время ему жилось спокойнее. От папаши не было ни слуху ни духу, может, сдох уже где-нибудь под забором и избавил младшего сына от необходимости помогать ему в этом и приятной встречи с братом в тюрьме.

Хозяин автомастерской отдал Рэю за просто так остов старого байка, из которого вполне можно было сварганить нормальное железо. Обещал после колледжа оставить его работать у себя и добавить деньжат к зарплате. Жизнь однозначно налаживалась.

Вот бы еще одна кукла несговорчивая в его сторону посмотрела…

Рэй как раз думает об этом, не может выкинуть из головы мысли о ней, как ни старается, когда вечером, черти за сколько миль от родного города, прошагав два дня за косулей, он видит Керри. Она стоит на берегу небольшого гладкого озера и смотрит прямо на него.

Рэй даже не задумывается, откуда она здесь.

Он вообще сначала не понимает, что это реальность. Решает, что продолжение его мыслей, фантазий. Может, болезнь прогрессировала и сейчас активно жрет его мозг, выдавая желаемую картинку.

Вот Керри стоит, смотрит, как он подходит. Глазищи в пол лица, светлые, испуганные. Соблазнительные.

Сейчас побежит. Конечно, побежит. А он догонит. И трахнет, наконец-то. Хотя бы в фантазиях.

Керри действительно разворачивается и бежит. А он действительно догоняет. И валит на траву, прижимая обе тонкие руки над головой ладонью.

И смотрит, жадно и недоверчиво, только теперь осознавая, что это не бред, не фантазия. Реальность. Реальность, бл*!

И она лежит под ним, реальная!

Теплая, испуганная, дрожащая. Говорит что-то, губки шевелятся. В глазах огромных слезы, умоляющее выражение. Невозможно заводит. А куда уж больше заводиться?

И Рэй, посылая нахер все здравые мысли в голове, все намерения держаться подальше, все прогнозы о счастливом тюремном будущем, делает то, что хотел всегда. О чем думал, о чем вспоминал. Отсекая себя чертой от всего. Просто шагая за грань, из-за которой, он это точно знал, возврата не будет.

Керри еще пытается упросить его, уговорить, слабо и уже с какой-то обреченностью дергаясь под горячим тяжелым телом, а Рэй уже знает, что сегодня будет с ней делать.

Уже все решил для себя.

Зверь хлещет хвостом и скалится, принюхиваясь и решительно прихватывая желанную добычу за холку.

Рэй молча рвет молнию джинсов, одновременно присасываясь к суматошно бьющейся жилке на шее, втягивая ее в рот, причиняя боль, заставляя стонать жалко и тихо, дурея от этого еще больше.

Ножки, тонкие и изящные, и в самом деле удобно ложатся на плечи, ступни дрожат и поджимаются, тело выгибается от боли, из закушенной ладони, что плотно закрыла рот, не позволяя кричать, выступает кровь, Рэй замирает, еле сдерживаясь, из последних сил унимая животное, что рвется наружу.

Он убрирает руку, мазнув кровью по бледной щеке, заглядывает в глаза.

Керри смотрит на него, не отрываясь, и ужас на дне ее зрачков сладко отдается в паху, заставляя терять терпение. Рэй наклоняется и впивается в раскрытые губы глубоким долгим поцелуем, кайфуя от вкуса своей крови в ее рту, пытаясь успокоить и утешить.

И одновременно двигается, неспешно и сильно, не отрываясь от соленых губ, выпивая стоны боли, желая прочувствовать все, до конца, до самого донышка. Каждое движение, каждый маленький вздох, каждую вибрацию. Насладиться. В последний раз. А то, что этот первый раз будет последним, он даже и не сомневается.

Вот и берет все по-максимуму.

Во второй заход Керри уже не плачет. Только стонет, беспомощно цепляясь за крепкие плечи, и пытаясь отвернуть искусанные губы, чтоб не целовал. А ему хочется, так хочется опять скользнуть языком ей в рот, проникнуть как можно дальше, чтоб задыхалась, чтоб сердце билось еще сильнее и заполошнее.

И Рэй разворачивает к себе ее лицо с солеными дорожками слез, и слизывает эту соль, и шепчет что-то утешительное, и целует, бесконечно долго целует дрожащие губы. И кайфует даже не от того, что наконец-то она его, что взял ее, а от того, что руки положила ему на плечи, что в волосы, отросшие на затылке, пальцы вплела. Безотчетно, не думая, инстинктивно, стараясь приласкать, умилостивить зверя, каким-то чисто женским чутьем, диктующим самосохранением.

От этой неосознанной ласки на душе становится тепло, хочется не боль причинять, не брать, так, чтоб душу вынести, а давать, дарить, беречь.

Конечно, никакого удовольствия она не получает с ним, да Рэй и не надеется.

Уже под утро все так же молча провожает к хостелу, где она жила, сжимает сильно плечи, крепко целует напоследок безвольно раскрывшиеся губы, заглядывает в уставшие, оглушенные глаза.

И уходит.

Обратно в лес, серьезно раздумывая над тем, чтоб и вовсе из него не выходить. А что? В лесу его точно не найдут.

Но мысли эти дурацкие прочь прогнать было легко. Нет уж.

Он ответит.

За все в жизни надо платить.

Он не сдержался, выпустил на волю зверя, получил свое. Он был счастлив этой ночью, как никогда в жизни. Он реально ни о чем не жалел. И ответит, если надо будет.

Времени ему гулять на свободе осталось мало, скоро Керри очнется и заявит на него в полицию. И правильно сделает. Такому животному, как он, место в клетке.

Рэй идет домой и думает только о том, что во второй раз она положила руки ему на плечи. И вплела пальцы в волосы.

Когда на следующий день за ним не приходят копы, Уокер, страшно удивленный, идет к дому Керри. Забраться в окно – плевое делом. Он хочет выяснить ситуацию. Может, она решила потянуть время? Или не хочет заявлять? Почему?

Понимание бьется где-то на грани, там, где бережно хранятся воспоминания о ее руках в своих волосах.

Понимание накрывает, когда видит ее, тонкую и нежную, в смешной короткой пижамке, неловко прикрывающую огромный засос на шее, след его губ, и испуганно глядящую на нежданного гостя. Или… Жданного?

Рэй разом забывает, о чем хотел спросить. Да и неважно это теперь.

Важно только ощущение ее кожи под руками, ее покорная сладость, ее тихие вздохи под ним.

А еще важнее внезапный ответ ее тела на его движения. Прошившая мышцы дрожь, мучительно изогнувшая талию, бедра, судорожно обхватившие, сжавшиеся вокруг него. И удивление, паника в огромных глазах. И зрачок, затопивший радужку. И крик, заглушенный вовремя прижатой ко рту ладонью. И слезы, в ответ на первый в жизни оргазм.