Страница 5 из 13
Керри внимательно и даже с удовольствием изучает его крепкую жилистую фигуру, широкие плечи, взлохмаченные волосы, думая о том, что она никогда его не видела ни в чем другом, кроме его грязного худи. Странно, что он ей привиделся в другой одежде…
О Боже!
Он ей не привиделся!
Он реально здесь!
Они идет к ней!
Прямо к ней!
Прямо сейчас!
Керри явственно ощущает, как дрожат ноги, как бьется быстро и заполошно сердце, разворачивается и бежит к корпусу. Быстрее, быстрее назад!
Ощущает резкий рывок, и, уже падая на землю, понимает, что не успела.
Уокер наваливается сверху, тяжело дышит, жадно и радостно разглядывает ее испуганное лицо.
Керри понимает, что кричать бесполезно, место довольно безлюдное, и на помощь к ней никто не придет, поэтому решает попытаться уговорить его, образумить.
Открывает рот, мимолетно удивленно понимая, что это будет первый раз практически, когда она сама с ним заговорит, шепчет тихо и умоляюще:
– Уокер, Уокер, отпусти! Отпусти пожалуйста, не надо так, слышишь? Не здесь, Уокер…
Но, видимо, она не находит нужных слов, потому что Уокер прерывает ее лихорадочный бред в присущей ему грубой манере. Поцелуем.
Керри, осознавая, что сделать она ничего больше не сможет, чтоб защитить себя, лишь обреченно стонет, когда он отрывается от ее губ для того, чтоб оставить отметины на ее шее, груди, животе, легко высвобождая ее из олимпийки, стаскивая спортивный лифчик.
Он не особенно торопится, как будто понимая, что искать ее сейчас никто не будет, что им не помешают.
Ночная трава холодит голую спину, спортивные штаны на резинке улетают в сторону поразительно быстро, вместе с его курткой и футболкой.
Он ошеломляет Керри внезапно горячей кожей тела, прижавшись голой твердой грудью, перехватывая над головой пытающиеся оттолкнуть его руки.
Ткань его джинсов, грубая и жесткая, неприятно царапает нежную внутреннюю поверхность бедер, он замирает на секунду, пытливо и пристально вглядываясь в ее глаза, и не отводит взгляда, делая внезапное резкое движение навстречу.
Боль оглушает, боль разливается по телу неконтролируемо и неожиданно. Керри кричит ему в ладонь, выгибаясь, кусая до крови, и неосознанно, на инстинктах, пытаясь избавится от источника боли, делает попытку выползти из-под тяжелого торса Уокера, но безуспешно.
Он убирает окровавленную ладонь, не закрывает ей рот, незачем, никто не услышит, а руки и губы можно занять более приятными вещами. Он пережидает чуть-чуть, понимая, что ей надо привыкнуть, что-то тихо шепчет на ушко, словно пытаясь успокоить.
Керри не слышит, уже не крича, а лишь жалобно плача под ним. Она не хочет смотреть, не хочет слышать. Она хочет только, чтоб он прекратил, чтоб оставил ее в покое, наконец.
Как в своем кошмаре, ощущает она его руки, плавно исследующие ее тело, его язык, слизывающий слезы с горящих щек, тяжесть его твердой груди на себе.
И так же, как и со сне, невозможно прекратить, невозможно очнуться от марева, длящегося так мучительно.
Рей не отпускает ее из рук, после того, как кончает, рыча и матерясь. И его большая ладонь на животе обжигает и не дает вздохнуть.
Керри уже не плачет, безвольно лежа рядом с ним на измятой траве, не чувствуя ни прохлады от воды, ни овежающего ветерка. Только жар его кожи. Невыносимый, удушающий.
И ощущает, как в испуге замирает сердце, когда его ладонь движется вверх по телу, обхватывает грудь, сжимает.
Рей переворачивает ее опять на лопатки, смотрит какое-то время в полные слез глаза, а затем тянется к губам. Керри уворачивается, тихо всхлипывая, хотя бы этим смешным сопротивлением показывая свое отношение к происходящему.
Но ее оживший кошмар это не волнует.
Потому что руки приходят в движение, забрасывая безвольные ноги на плечи, потому что опять больно, так больно, что хочется кричать, но Керри только стонет и смотрит в черные безжалостные глаза своего мучителя.
Она знает теперь, что будет видеть во сне каждую ночь. Что будет чувствовать.
Холод травы под спиной, тяжесть чужого горячего тела, резкие грубые болезненные движения внутри нее, и луну, холодно и отрешенно взирающую на нее с неба. Луну, отражающуюся в зрачках ее кошмара.
Когда утром он провожает ее к корпусу, держа за руку крепкой сухой ладонью, Керри лишь покорно переставляет ноги, сосредоточиваясь на том, чтоб дойти. Чтоб не упасть.
Она не говорит с ним, не плачет.
Она не оглядывается, когда он отпускает ее и уходит обратно в лес, лишь усмехается устало. Что же, он, наверно, неплохо поохотился.
Судя по всему, ему понравилось.
Через день, молча глядя на темную фигуру, сидящую на подоконнике в ее комнате, Керри думает, что она была права в своем предположении.
Ему точно понравилось.
Она не сопротивляется, не издает ни звука, когда он спрыгивает с подоконника, подходит, проводит грубыми пальцами по губам, заставляя их раскрыться, опускается ниже, захватывая ее пижаму в горсть на груди и стягивая через голову.
Она молчит, когда он, больно и бесцеремонно обхватив ее мгновенно налившуюся грудь, прикусывает затвердевшие соски, тяжело дыша, подхватывает ее на руки, опускает на жалобно скрипнувшую кровать.
На секунду замирает, когда кровать опять скрипит, уже громче, под его весом, затем встает, поднимает ее, и, захватив подушки и одеяла, бросает их на пол, укладывая Керри туда же.
Теперь ничего не скрипит.
Теперь ничего не мешает.
Теперь можно делать все, что хочет.
Все, что он хочет.
Потом он курит, задумчиво разглядывая ее небогатую комнатку, поглаживая неподвижно лежащую Керри по мокрой от пота спине.
Потом уходит. Так же, как и пришел.
А Керри так и остается до утра лежать на полу, не в силах пошевелиться, не в силах пережить свой позор.
Свой ужас от осознания ситуации. И от осознания того, что он тоже это знает. Что он понял.
Что увидел, как сегодня ей было хорошо.
Что, несмотря на боль, на его грубость, на всю дикость ситуации, ей было сладко.
Невыносимо, тягуче, мучительно сладко.
Эта сладость разлилась по телу внезапно, перехватила дыхание, затуманила голову, заставила застонать громко и жалобно, так, что пришлось самой прикусывать его крепкое плечо, оставляя на нем свою метку.
Это было унизительно.
Еще более унизительно, чем то, что он с ней делал.
Потому что это, в отличие от самого секса, произошло по ее воле. Ее никто не заставлял кончать, никто не заставлял стонать под ним, выгибаться под ним, кусать его.
Она сама.
И он это увидел и понял, и ответил ей так, что она кончила второй раз, до того остро и болезненно, что от судороги даже пальцы ног поджались.
Он ушел довольным. Конечно, чего бы ему не быть довольным?
А вот как ей теперь жить, непонятно.
Решения у ситуации не было никакого.
6. Рэй
После его срыва в спортзале прошло несколько дней. Рэй все так же ходит в колледж. Не мог не ходить. Очень хотел. Но не мог. Там была возможность увидеть ее. Попытки начать нормально общаться он уже оставляет. Не с его удачей. Но хотя бы смотреть-то можно? Просто смотреть. Больше ничего. Ну, и потихоньку убирать всех, кто, как ему кажется, может неровно дышать к Керри. Расчищать пространство вокруг нее. Потому что мысль, что она может захотеть быть с кем-то, приносит физическую боль. Зверь внутри поднимает шерсть на загривке и рычит. И бьет хвостом.
Рэй надеется, что все пройдет само собой. Пока не проходило.
Только острее все становилось, только яростнее.
Но не может же так быть постоянно?
Нехило отвлекали от задурманившей голову одержимости семейные дела.
Старый говнюк допился до того, что заложенный дом пошел с молотка.
Рэй осознает, что вскоре придется искать себе угол. Пока что временно переезжает в автомастерскую, хорошо, что хозяин пускает. Добрый мужик. Денег не взял. Ну, так, урезал зарплату в половину. И все. Святой человек.