Саппалит

– Иногда людям приходилось резать друг друга, удалять лишнее. Для этого использовались специальные инструменты, приборы.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я много читала. И многому научилась у Прокси Арста. Он – великий учитель, – сказала она и неожиданно дернулась, отвернулась.

Я вскочил с места, громыхнул стулом и только после осознал странность своей реакции.

– Что с тобой, Эспиа?

– Все в порядке.

Она посмотрела на меня из-за плеча, и я убедился, что она не врет.

– Саппалит – наша последняя надежда, – голос Эспиа наполнился драматизмом, глаза превратились в стекло. – Мы должны научиться жить по-новому. Для этого нам и даны знания. Для этого нам и даны Прокси и Дива.

Эспиа сделала глубокий вдох, закрыла глаза, встрепенулась. Она выглядела так, точно только пробудилась ото сна.

– Там-Лу – самая важная часть. Мы должны разбираться с нашими тревогами, страхами, опасениями. Мы должны очищаться от них, от всего, что искажает наш истинный Там-Лу. Это главное направление медицины Саппалита. Поэтому, если ты чувствуешь проблему, которую не в состоянии решить, то всегда можешь обратиться за помощью, как это делают многие.

– И ты? – спросил я.

Взгляд Эспиа сделался отстраненным.

– И я, – сказала она.

На том мы и закончили.

Пришло время выдвигаться на ужин, а Гранчи до сих пор не находил себе места. Его опасения подтвердились, и в этом цикле он отправился помогать в уходе за животными.

– Я сильный здоровый мужчина. Я могу поднимать тяжести, могу охотиться, могу участвовать в вылазках и охранять Саппалит. Я могу ловить рыбу и неплохо проявляю себя на кухне. Но почему, почему меня отправляют к скотине? Убирать за ней, мыть! Неужели я не заслужил достойного применения своим навыкам?

Дело в следующем: Гранчи мало того, что вляпался в коровье дерьмо, так еще умудрился поскользнуться на нем и упасть спиной.

После каждой фразы он принюхивался и морщился.

– Чувствуешь? Чувствуешь? Всей воды не хватит, чтобы сбить этот запах.

– Гранчи, я ничего не чувствую. Тем более ты в чистой одежде.

– Ты говоришь так, чтобы мне не было обидно, но я знаю: от меня воняет.

Мне хотелось рассмеяться: когда злился, Гранчи превращался в черно-белого медведя – панду, как его изображали в книгах – неуклюжего, неловкого, а его растрепанные волосы придавали большей нелепости происходящему. В одном он был прав: я сдерживал улыбку, боялся обидеть его.

Но я заметил еще кое-что. Неявное чувство, проявлявшееся в силе Гранчи. Словно он мог потерять контроль над собой.

– Вот увидишь: все будут на нас пялиться и закрывать носы. Потом и ты сознаешься.

– Пошли уже.

Я поднялся с кровати и вышел в коридор.

Всю дорогу до столовой Гранчи продолжал дергаться. Иногда он злорадно вскрикивал «ага!», сразу же хмурясь: люди действительно поворачивались, смотрели на него, но дело было вовсе не в запахе. Просто он вел себя как дурак: строил злобные рожи любому, кто позволял задержать на нем взгляд дольше секунды. Иногда он и вовсе сближался с прохожими и не своим голосом спрашивал «что?»

И лишь когда знакомый Гранчи спросил, какая блоха его укусила, он расслабился. Я пожал плечами, взмахнул рукой да так и не смог ничего сказать. Пускай сам с этим разбирается.

Мы оба чувствовали напряжение, и оба молчали. Жевали салат и смотрели друг на друга исподлобья, как два барана.

– Ладно, ты был прав. Не стоило мне накручивать. Когда попадешь на мой этап, сам все поймешь. Работенка так себе, не из приятных. Хотя, кому-то она нравится. Да, кому-то нравится копошиться в коровьем дерьме. Для них лучше здесь, чем на посту или на вылазке. Кругом все свои, безопасно…

– Тепло, – вставил я.

Гранчи поперхнулся салатом и покраснел. Громко засмеялся, а после весь вечер давил в себе смешки. Люди за соседними столами заметно расслабились. Тогда я понял, каким сильным Там-Лу обладал Гранчи.

– Ты уже нашел подход к Эспиа? – ни с того ни с сего спросил он.

– Подход к Эспиа?

– Ай, да не валяй дурака. Она хоть и строит из себя недотрогу, но видно, в душе она лапочка, – он наклонился над тарелкой с рыбой. – К тому же одинокая.

– Я хожу в больницу учиться, – я держал каменную маску на лице.

– А ты думаешь, ей нечему тебя научить?

Гранчи подмигнул мне. Каким бы крупным он не был, в нем осталось много общего с местными мальчишками. Куда больше, чем у меня. Мне бы хотелось вспомнить, каким я был в детстве. Сохранилось ли что-то с тех времен? Боюсь, мой вопрос останется без ответа.

– Рыба сегодня что надо, – сказал Гранчи. – Хороших поваров становится больше.

– Хорошая новость?

– Отличная!

Гранчи с грустью посмотрел на мою наполовину полную тарелку. Его уже как минуту стояла пустая.

– Как можно так долго есть? – он зацокал языком. – Вот так и проходит жизнь.

Мне стало неловко. Я отодвинул тарелку.

– Пошли.

– Да это же шутка, – Гранчи выпучил глаза.

– Я наелся.

– Так нельзя. Не поймут.

– Доешь ты, – сказал я, вместо «плевать».

Гранчи одним махом закинул кусок рыбы размером с небольшую женскую ладонь в рот, прожевал, хрустя костями.

– Можем идти? – уточнил я.

Гранчи кивнул, продолжая жевать.

Настроение упало без видимых причин. Возвращаться в корпус не было желания. Я предложил прогуляться. Гранчи, хмурясь, согласился, закутался в куртку. Я пообещал, что это не займет много времени.

Заметно похолодало. В столовую мы пришли вечером, а вышли в ночь, хотя времени прошло не так чтобы много. Ближайшие три-четыре цикла придется мириться с погодой. Набирать кипяток в грелки у дежурного в корпусе, кутаться в одеяла. Лютые холода и снег обходили Саппалит стороной, но легче от этого не становилось. Мне доводилось наблюдать, как в нескольких километрах темные тучи нависали над вершинами гор и засыпали те белой крупой. Снежные шапки обычно сходили к обеду, но вечером вновь возвращались на прежнее место. Заворачиваясь в одеяло и прижимая грелку, я помнил, как бывало холодно раньше, до Саппалита. Обстоятельства выветрились, но ощущения остались. Иногда казалось, я мог возвращать их к жизни. Если повезет, распутать.

– Я начинаю завидовать тебе, – сказал Гранчи.

Мы двигались по темной аллее. Деревья целились в нас длинными иголками, но бездействовали. Угрожали и ждали, пока мы скроемся, оставив их одних. Мы поравнялись с клубом, где можно было поразвлечься. Сквозь коричневые стены рвались звуки баяна, трубы, потрескивание барабана. Вместе с инструментами лился смех и мягкий тусклый свет из слегка запотевших окон. Народ Саппалита мог бы прославиться талантами, если бы было перед кем.

– Пройдемся до библиотеки? – предложил я и спешно закивал, увидев поджатые губы Гранчи. Я помнил о его словах.

– Ладно уж, пошли, – он повернул голову в сторону пастбищ, но не пытался что-то высмотреть. Так он выражал свое состояние.

– Почему ты мне завидуешь? – спросил я.

Мне захотелось дотронуться до потертой куртки Гранчи, обозначить, что я слышу его. Что я понимаю. И он может мне довериться.

– Я вижу, как они смотрят на тебя, – он продолжал делать вид, будто изучает пастбища. – Я видел много новеньких. Уже и не вспомню, чтобы на кого-то так смотрели.

– Кто – они? И как смотрят?

– Жители.

Гранчи скрестил руки на груди. Мы как раз поравнялись со складом добра, добытого на вылазках, за которым по-прежнему виднелся загон для животных. Стоило ему пропасть, как Гранчи уставился далеко вперед.

– Они будто ждут от тебя чего-то. Словно ты можешь дать нам то, чего не хватало.

– Но разве вам чего-то не хватает? Разве здесь может чего-то не хватать? Тем более что за Саппалитом есть и того меньше?

Я следил за походкой Гранчи: ни единого широкого шага за вечер. Только дерганые мелкие шажки обиженного человека.

– Нам. Нам не хватает. Мы все – часть Саппалита. Все это понимают.