Страница 57 из 78
Когда она ушла, Кремнёв сделал пару шагов вперёд и вплотную подошёл к сидящей на стуле Мезенцевой, которая продолжала вязать и не поднимала голову - только лишь морщилась демонстративно открыто, выказывая явное неудовольствие вторичным приходом Кремнёва.
Максим замер рядом, не зная, что делать дальше и как напряжённое положение в свою сторону повернуть. Он-то дома рассчитывал и надеялся, что Таня стоя встретит его, как и вчера поднимется ему навстречу. И ему будет удобно обнять её и прижать к себе, после чего прошептать ей на ухо что-то особенно нежное и душещипательное... Но Таня сидела с низко-опущенной головой и активно перебирала спицами, будто бы и не замечая его, - и подобраться к ней было сложно в таком-то её положении, чтобы осуществить свой план. Вот Максим и стоял столбом и дурел, нависнув грозовой туей над полураздетой девушкой, любуясь обнажёнными плечами её, руками, шеей и, особенно, пухлой девичьей грудью, которую почти не скрывала белая батистовая рубашка с глубоким вырезом впереди: через него, через вырез даже и соски Тани просматривались.
Высокая и упругая грудь Мезенцевой была прекрасна, ещё не тронутая мужскими руками, как прекрасны были и округлые бёдра её, хорошо различимые через тонкую ткань материи. Максим невольно залюбовался ими, как и самой БОГИНЕЙ своей, которую он впервые полураздетой видел.
Он слишком долго, по-видимому, это всё делал: молча стоял и разглядывал Мезенцеву с высоты роста, откровенно любовался и восторгался ей, её изумительной красоты телесами, от которых сами собой текли изо рта слюни, - что Таня не выдержала его загоревшегося похотью взгляда, показавшегося пошлым и отвратительным ей, - и взорвалась возмущением. Нервно отложив вязание, она резко подняла голову вверх, обдала стоявшего над ней Максима презрительно-огненным взглядом, после чего произнесла негодующе-громко:
- Ну-у-у, долго Вы ещё будете стоять и молча пялиться на меня, жевать сопли?! Может, прикажите мне ещё и совсем раздеться, последнюю рубашку снять, а потом ещё и Вас раздеть и положить в койку? А самой рядом лечь и на Вас забраться? - иначе Вы не отелитесь!... Что же Вы за человек-то такой, не пойму?! Вроде бы мужик по виду, в брюках ходите как все, - а ведёте себя как баба уже который год, что и смотреть на Вас со стороны и больно, и тошно! Вы думаете, я не замечала, как Вы за мной несколько лет следили, высматривали меня везде, где только можно?! Как сидели в читалках сзади и прожигали мне взглядами спину?! - ну как маленький ребёнок прямо, сынок-сосунок!
- А я всё ждала, всё надеялась, дурочка, от Вас хоть какого-то действия и поступка, достойного мужика! Ну, вот, думала, сейчас осмелится, парень, - и подойдёт, предложит с ним познакомиться и подружиться! Но нет, какой там! Вы всё ходили и ходили за мной слюнявым телёнком - и не мычали, и не телились аж до 5-го курса! только настроение портили! Год назад Вы всё-таки осмелились подойти и напротив меня сесть в читальном зале стекляшки. Ну, думала, всё - наконец-то созрел мой малец и набрался силы. Я даже тогда обрадовалась, помнится, и поругала себя за издёвки над Вами и нетерпение... Но сделала это напрасно, как оказалось: Вы ко мне так и не подошли, в итоге, не осмелились, не решились. Только смутили меня опять и растревожили, сбили с рабочего ритма. Зачем Вы только садились-то тогда рядом со мной, не пойму?! чего этим хотели добиться?! Поиграться решили моими чувствами, да?! а заодно и своё самолюбье потешить?!... Поигрались и потешили - спасибо Вам: я надолго тот Ваш урок запомнила... Тогда-то я и решила, что Вы - пустозвон и мямля, баба настоящая - не мужик. И ждать и надеяться на Вас нечего. Вы и теперь себя как баба ведёте, что тошно на Вас смотреть. Уходите прочь с глаз долой: я больше не могу Вас спокойно видеть!
Выпалив свой монолог на одном дыхании и без запинки почти, без пауз: долго она его, видать, вынашивала в себе и по многу раз прокручивала мысленно, - Таня опустила голову на грудь и опять взяла в руки спицы, намереваясь продолжить дальше вязание, - но уязвлённый и возбуждённый Кремнёв не позволил ей этого сделать.
Нагнувшись, он попытался схватить Мезенцеву за руки, поднять со стула и притянуть к себе - чтобы потом вцепиться в неё губами. Но сделать этого не сумел: Таня стала отчаянно сопротивляться, а девушкой она была крепкой и сильной.
- Убери свои руки, - отчаянно говорила она, вырываясь. - Иначе я тебя сейчас насквозь проколю!
Сказавши это, она и вправду кольнула спицей левую кисть Кремнёва с внешней её стороны. Но сделала это не больно, не по-настоящему, а скорее так, для острастки. Однако заметив, как перекосилось гримасой лицо "насильника", она испуганно отдёрнула руку со спицей в сторону, чтобы не наделать беды. А всё потому, что была доброй девушкой по натуре - не кровожадной ведьмой, не феминисткой-мужененавистницей, - и калечить Кремнёва не хотела совсем: понимала, что он не извращенец и не маньяк, а просто слабый и глупый парень. И все действия его и поступки - от слабости и от глупости, не по злобе...
Неизвестно, чем бы закончилась так их возня "мышиная", почти что детская, - но только в комнату в этот момент вбежала возбуждённая Оля, стоявшая под дверью и всё слово в слово слышавшая, что творилось внутри.
- Прекратите немедленно! Слышите! - прекратите! - грозно сказала она, с ненавистью смотря на Кремнёва и готовая на помощь подруге броситься с кулаками. - Уходите отсюда и больше не приходите к нам! Мы не хотим Вас видеть! Уходите!...
Окрик Кощеевой отрезвил и остановил Максима, подействовал на него как удар хлыста действует на взбесившееся животное. Он как-то сразу обмяк, опомнился и пришёл в себя. Потом развернулся стыдливо и виновато, и вышел вон, лишь тихо пролепетав на пороге:
- Простите...
22
Вернувшись к себе и окончательно протрезвев к полудню, наш запутавшийся и оскандалившийся герой понял куриным умишком, остро почувствовал ноющим сердцем своим и разбуженной совестью, что совершил что-то крайне-постыдное и ужасное утром в отношении Мезенцевой, настоящего ангела во плоти, БОГИНИ СЕРДЦА. И за это его паскудство ему нет и не будет прощенья никогда и ни за что на свете. Ведь он, сам того не желая, обидел и унизил её, идиот, совершил насилие. Да какое! - если она, терпеливая, выдержанная и воспитанная до этого, высочайшего качества человек, так взорвалась и разгневалась от его совершенно дикого и недостойного поведения, что спицей уколоть его захотела в порыве злости, сделать ему больно. Если уж даже Оля Кощеева - добрейшая, скромнейшая и тишайшая девушка! - так ощетинилась на него и так ополчилась грозно, как львица. Да-а-а, наделал он дел - спьяну-то и от тоски! В ближайшее время надо будет как-то загладить вину, хотя бы частично, - если он хочет, конечно же, и дальше оставаться порядочным человеком: и в своих собственных глазах, и в глазах двух замечательных девушек, Тани и Оли.