Страница 56 из 78
- Вы что, пьяны? - чуть поморщилась Мезенцева, отворачиваясь и отодвигаясь от гостя.
- Да, пьян, - честно признался Максим. - Но пьян потому, что трезвым бы я к Вам ни в жизнь не зашёл, вероятно: так и стоял бы у кухни столбом, пока не умер. Я робею в Вашем присутствии, Танечка, как ребёнок теряюсь и трушу! Не знаю даже - почему...
И дальше, вместо того, чтобы красавицу-Мезенцеву (которая сама к нему вышла и не ушла пока) молча прижать к груди - для начала - и нежно по головке погладить: приблизить этим и успокоить хотя бы, приучить к себе, - он начал ей сдуру историю их первой встречи рассказывать, случившуюся летом 2-го курса. Принялся плести, дурачок, дрожавшим от волнения голосом, как она пришла тогда с подружкой в читалку на первом этаже ФДСа, и как он был очарован ей и её красотой, её статью и поведением. Рассказал даже, чудак-человек, про косу её огромную и тяжёлую за спиной и про светло-серую футболку с короткими рукавами и с янтарными пуговицами на груди, в какую Таня тогда была одета и которая очень ему понравилась и запомнилась... И чем больше он говорил, предавался воспоминаниям и ретроспекциям - тем скучнее и нетерпеливее делалось лицо БОГИНИ, которую совсем не устраивала эта его болтовня: от неё настроение девушки резко портилось и уши вяли...
Максим это заметил: что Мезенцева почти не слушает его, стоит и нетерпеливо морщится от его слов и под ноги себе смотрит - ждёт, чтобы быстрее уйти и прекратить истязание, в которое превратился душевный стриптиз гостя. Ему это стало очень обидно, ясное дело, что были не интересны, не любы Тане его искромётные монологи, в которые он вкладывался от души... И он расстроено спросил её напрямик:
- Вам что, не интересно со мной общаться? Вам ужинать надо идти, доедать свою курицу?
- Да-а-а, надо, - скривившись в ядовитой ухмылке, холодно ответила Таня, резко подняв голову и с вызовом взглянув на дерзкого ухажёра, начавшего уже хамить.
- Ну, идите тогда: я Вас не держу.
- Спасибо за разрешение: я конечно же пойду, - послышалось в ответ насмешливое.
После чего посуровевшая Мезенцева развернулась решительно и быстро, зашла в свою комнату и захлопнула за собою дверь. А раздосадованный и обозлённый Максим пошёл к себе вниз, по дороге метая громы и молнии...
20
Свою фатальную ошибку он понял быстро, как только к себе вернулся, успокоился и протрезвел. Понял, что разговаривать ему, малахольному, с Мезенцевой надо меньше, а то и вообще прекращать, - ибо всё уже сказано и пересказано давным-давно: к чему по-стариковски топтаться на месте и из пустого в порожнее переливать! Глупо и гибельно это - забалтывать и девальвировать чувства, снижать себестоимость их! Надо не трусить, если только он хочет добиться победы, а начинать действовать решительно и волево: в поцелуи и ласки превращать слова, от которых нет никакого прока. Слова им обоим уже вредят, не оборачиваясь делами.
А ведь сегодня для этого - для настоящих любовных дел - была по сути идеальная возможность и обстановка, как ему это виделось и представлялось весь вечер, очумело метавшемуся на койке, - возможность, которую он по молодости упустил, по какой-то детской неопытности и наивности. Вот же дурила!!!
Но ничего-ничего! - он завтра всё наверстает с лихвой, потому что не станет больше рядом стоять и скулить. Хватит ему оскоплённого евнуха из себя строить, импотента законченного, хватит!!!...
21
Утром следующего дня, когда было воскресенье по календарю и все студенты и аспиранты Московского Университета были традиционно дома, он вскочил в восемь ровно, словно ошпаренный, и сразу же побежал в душ мыться - холодной водой дурь и блажь с души и тела смывать, накопившуюся нервозность с усталостью вперемешку... Помывшись, он оделся и расчесался наскоро, и хотел уже было к Мезенцевой идти... но потом, подумав, достал ополовиненную вчера бутылку портвейна и залпом осушил её, не оставив в запас ни капли... И только после этого, заметно повеселев и удаль внутри почувствовав, он пошёл опять на 3-й этаж - реализовывать намеченный с вечера план по воплощению пустопорожних слов в дела любовные, настоящие.
Подойдя к 319 блоку быстрым шагом, он, набрав полную грудь воздуха как перед погружением в бездну, решительно толкнул дверь и оказался в маленьком коридорчике, в котором с Мезенцевой вчера стоял и рассыпался бисером. Не задерживаясь и не думая о последствиях, он прошёл дальше и так же решительно дёрнул за ручку левой стеклянной двери, открыл её и зашёл уже в саму комнату Тани, испытывая жар по телу.
Когда Максим зашёл внутрь, то увидел следующую картину. Девушки только-только ещё проснулись, по-видимому, и даже не успели умыться. Одетая в домашний халат Оля стояла и заправляла постель. Таня же в этот момент, на которой была лишь ночная батистовая рубашка, сидела на стуле возле стола и вязала что-то, заложив ногу на ногу. Что вязала? - было не разобрать: вязание было в самом начале.
Увидев незваного гостя в такую-то рань - да какого! - девушки переглянулись и неприятно поморщились обе. И потом демонстративно отвернулись от вошедшего и продолжили прерванные дела, будто и не замечая застывшего на пороге Кремнёва... Но находящегося подшофе Максима это не сильно смутило, и он, реализуя намеченный план, обратился сразу же к Оле.
- Оля, - решительно сказал он ей голосом, не терпящим возражений. - Оставьте нас с Таней вдвоём, пожалуйста: мне нужно с ней поговорить...
В комнате после этого воцарилась полная тишина, что даже тиканье маленького будильника на столе было слышно. Оторвавшаяся от застилки постели Оля замерла в нерешительности, соображая, исполнять ей приказ или нет... Подумав, она решила всё-таки выйти из комнаты, чем сильно расстроила Мезенцеву, которая подняла голову, укоризненно посмотрела на уходящую в коридор подругу и произнесла с тоской:
- Оля! Ну я же тебя просила.
Но Кощеева не послушала её и не остановилась: по просьбе гостя вышла в коридор и тихо закрыла за собой дверь. Но далеко не ушла, встала рядом, чтобы слышать всё, что будет происходить внутри и в случае чего броситься Тане на помощь.