Страница 9 из 23
Мальчики пищат пронзительными тонкими голосами. Все смотрят на него и ждут. Он намеренно не поднимает глаз, чтобы не столкнуться взглядом с Фаустиной. Именно с ней, а не с Луцием, ведь тому все равно. Фаустина переживает, и Марк это чувствует. Ее напряжение косвенно подтверждает сомнение, поселившееся в его сердце. Насчет гладиатора он не уверен, а вот в отношении Луция его подозрения, вероятно, небеспочвенны.
Что если один из сыновей его, а второй Луция? Такое, наверное, бывает по воле богов, если два разных мужчины возлежат с одной женщиной. Да, сомнения, сомнения… Куда от них денешься? Они растут и ширятся, как волна на море, охватывающая корабль, чтобы бросить его в пучину ненависти. Пауза неприлично затягивается. Гости, будто почуяв неладное, замирают в ожидании. Всякий шум затихает, так что слышно, как в отдаленном зале дворца музыканты наигрывают веселую восточную мелодию.
«Всем весело, а мне грустно, – думает Марк, не отрывая взгляда от близнецов. Но тут его пронизывает новая мысль: – Им же холодно!»
Пол мраморный, мозаичный, хорошо охлаждает в жаркую погоду, для чего и положен во всем дворце. «Им холодно, они замерзнут». Эта мысль перебивает всякие другие, заглушет сомнения сердца и стойкое подозрение в неверности жены, потому Марк наклоняется, быстро поднимает мальчиков. Он крепко прижимает их к груди, целует в маленькие лбы, в тугие щечки и улыбается улыбкой счастливого отца. Это его сыновья, его дети! Это его кровь! И он не позволит усомниться в этом никому, а прежде всего самому себе… Пусть же звучит веселая музыка, изгоняя из души тихую грусть. Пусть этот день будет днем великой радости для всех.
Через восемь дней первого близнеца, появившегося на свет, назвали в честь почившего недавно отца Фаустины Титом Аврелием Фульвием Антонином. А второму, как дань уважения семейству Цейониев в лице Луция Вера, дали имя Луция Аврелия Коммода. Так настояла Фаустина.
Нашествие
В начале сентября Рим залило дождями. Они шли, не переставая, затопив океаном воды улицы, парки, инсулы и виллы. Особенно досталось Форуму и Марсову полю, находящимся на месте бывших болот в низинах, где вода затопила их полностью. Подножья памятников почти не виднелись из-под мутной грязной воды, а храмы залило до верхних ступеней. Кое-где вода пробралась внутрь, мешая жрецам совершать обряды и жертвоприношения. Небо темнело, хмурилось, грозно сдвигая серо-сизые брови облаков, неотступно нависало над городом, как кредитор, требующий возврата долгов от жителей и от дуумвиров. Но римляне, как и Марк с Луцием, ничего не должны сердитым богам. Это было нашествие воды похожее на наступление вражеской армии, которая без боя захватила город.
Сенатор Сизенна Рутилиан, как прочие знатные люди Рима, был приглашен на церемонию признания отцовства Марком Аврелием Антонином, для чего ему пришлось покинуть поместье в Кампании. Там он наслаждался жизнь с молодой женой, дочерью знаменитого Александра – жреца культа Гликона. К оракулам, озвученным Александром, прислушивался сам покойный император Антонин и цезарь Марк, несмотря на свой скептицизм, тоже считался с ними.
Наверное, поэтому Рутилиану досталось одно из самых почетных мест – вблизи кресла сидевшей Фаустины. Как и все он был радостно оживлен предстоящим празднеством, как и все ждал, когда руки императора коснуться маленьких сыновей, поднимут их, поднесут к груди. Признаться, некая заминка Марка удивила его, как и остальных присутствующих, ведь он не знал ее причину. Об этом ведала только Фаустина, но она молчала.
У сенатора имелось еще несколько неотложных дел в Риме, связанных с посещением близких родственников, которые, несомненно, обиделись бы, если бы он их проигнорировал. Еще он хотел найти адвоката и поговорить о завещании, как-никак, а он, Рутилиан, уже не молод, годы берут свое и скоро может настать то время, когда под язык ему положат медный асс13. Однако начавшиеся ливневые дожди застали его врасплох, ведь он взял с собой немного рабов, надеясь решить все дела быстро, и у него не оказалось запасной одежды, на случай непредвиденной задержки.
Сегодня он возвращался от адвоката Гая Африкана, обговорив условия завещания в пользу молодой жены. Рутилиан был доволен собой, его пухлые щеки раздувались от гордости, пальца, унизанные золотыми перстнями, неустанно перебирали складки тоги, что говорило о хорошем расположении духа. Он лежал в носилках на боку, поставив под рукой мелкую серебряную чашу. Из нее он доставал орешки, покрытые медом, и с удовольствием их жевал. Мерно колыхался паланкин, который несли слуги-лектикарии, ровно покачивалось его тучное тело. Неторопливое движение и погода на улице действовали усыпляюще, и Рутилиан почувствовал, как веки сами собой опускаются, словно к ним подвесили медные гири, которыми пользуются торговцы на Бычьем рынке.
Дождь начался неожиданно. Ясное до того небо покрылось низкими, стремительно летящими тучками, вокруг потемнело так, что Рутилиан, высунувшись из паланкина хотел крикнуть, чтобы носильщики зажгли факелы, но вода опередила его. Капли ударили что есть мочи, громко забарабанив в полог паланкина. Слуги побежали по узким улицам, лавируя среди прохожих, встречных носилок, разных повозок, резко поворачивая на пересечениях, огибая фонтаны и статуи, изображавшие гениев улиц. Они мчались к Виминалу, где в доме у родственников, неподалеку от лагеря преторианцев остановился Рутилиан.
На одном из поворотов, которым сенатор уже сбился со счета, его вдруг резко швырнуло, паланкин обо что-то ударился, а затем наступило спокойствие – никто его не качал, не слышались мокрые шлепки ног и даже уличные голоса как будто растворились в дождевом шуме. Оглушающее одиночество. Полное забвение.
«Эй вы, прохвосты!» – хотел было заругаться Рутилиан на лектикариев, но слова застряли меж губ, оставшись непроизнесенными. Почему так тихо? Куда все попрятались? Где люди? Эти мысли рождались в его мозгу и оставались без ответа. Рутилиан протянул руку к занавеси, чтобы посмотреть, где он и что творится на улице, но в последнюю минуту задержался. Вдруг он на краю пропасти, допустим, на Тарпейской скале? Одно неловкое движение и носилки рухнут вниз вместе с ним. А может, он уже в подземном царстве Плутона, незаметно для себя перебрался туда даже без подъязычного асса?
В эту минуту что-то тихо качнулось, сдвинулось с места. Рутилиан обнаружил, что через плотную ткань днища, сквозь мягкий матрас, набитый овечьей шерстью, начала проступать вода и его тога уже намокла. Пропитались дождем и крыша полога, и боковые занавеси, все промокло насквозь, а сам он стал похож на мертвеца, обернутого в сырой от влаги плащ.
«Помогите! – закричал он. – Кто-нибудь помогите!»
Носилки покачивало, слышалось бурление воды, чувствительные толчки сотрясали тело Рутилиана, все это сопровождалось громким треском. Один раз что-то сильно ударило в его бок, и сквозь отверстие в пологе внутрь просунулась человеческая рука, которая в отличие от божеской, выглядела вполне осязаемой.
Рутилиан подумал, что это грабитель пользуется моментом и хочет снять перстни с его пальцев. Он решил сопротивляться. Однако полог носилок под напором воды приоткрылся больше, и тут он разглядел, что рука не мужская, а женская, что к нижней перекладине паланкина бурным потоком прибило женское тело. Судя по одежде, это была зажиточная женщина, вероятно отпущенница. Ее широко открытые карие глаза, ничего не видя, смотрели поверх головы Рутилиана.
«О, боги!» – в панике вскрикнул сенатор. В следующее мгновение поток оторвал женское тело от паланкина и безжалостно швырнул его в один из переулков, точно тряпичную куклу, а вода понесла Рутилиана дальше.
Поток поднимался все выше, почти достигая окон на первых этажах зданий, он бурлил, грозной рукой наносил удары по всему живому и мертвому, круша на пути все, что попадалось. Рутилиан не понял, как получилось, но его носилки с разбегу врезались в высокую статую, поставленную в честь императора Нервы. Непрочная деревянная конструкция тут же разлетелась на небольшие куски, и он лишился своего маленького убежища, оказавшись один на один со стихией.