Страница 90 из 95
— Господин легат! — крикнул один из наёмников, — Вас тут немой наш зовёт.
Бывший крестьянин сунул ему клочок бумаги, на котором трясущимися каракулями нацарапал: «Во рте плохо».
Александр ударил себя по лбу за такую недальновидность и подозвал медика. Вместе они уложили Сибальта на доски, затем он приказал остановить караван и разжечь фонарь.
— Будет больно, — предупредил он раненого новобранца, когда качающийся на ветру фонарь осветил его искорёженное лицо.
Медик уже крепко держал Сибальта и, когда легат силой разомкнул его челюсти, тот не издал ни звука, лишь глаза его настолько расширились, что в них отразилась вся боль и ужас, с какими далось ему это несложное действие. Света от фонаря было мало, но древний всё же нашёл гнойник. И опять пришлось глушить боль таблетками, так сильно дёргался боец во время операции. Справившись с гноем, древний ещё долго прижигал ему рот, чтобы остановить кровь, но справился. Остальные же раненые со страхом глядели на всё это, не в силах вымолвить ни слова.
— Вот так-то, — сказал им легат, — Чтобы лишить жизни, достаточно удара, а чтобы сохранить, иной раз приходится попотеть!
Никто и не подумал спорить.
На следующий день он увидел Ситбальта и Званимира сидящими рядом у борта телеги. Они молчали, но в молчании этом было какое-то единство.
«И правильно, нечего им делить» — подумал легат.
Он лучше всех знал — делят сильные мира сего, высокие люди. Солдаты же колют друг друга едва ли из ненависти. Их долг — идти за лидером. Потому как никто не давал им, в сущности, выбора, за кем идти. И между любыми солдатами можно найти много общего, когда они не стоят по разные стороны баррикад. Так к чему тратить силы на ненависть, пока приказы не отданы? И к чему тратить их, когда всё уже кончено? Если вдуматься, чтобы ненавидеть всех своих бывших и будущих врагов, не хватит никаких сил.
Тем временем, день ото дня лес справа приближался. И день ото дня наёмники обращали всё меньше внимания на пленника. Потом завязался разговор, в котором они узнали, что пленник их из крестьян и сбежал от семьи, чтобы не влачить дальше жалкую долю, а поступить в войско князя. И трудом своим, да преданностью, пробил дорогу в первую дружину. Никаких влиятельных родственников у него не было, а была твёрдая рука да быстрые ноги, смелое сердце да сметливый ум. И, видя перед собой такого же простого парня, наёмники потихоньку смягчали общение. «Эй, пленник» уже не звучало так обречённо, а скорее казалось смешной кличкой, хоть оружие никто ему не давал. И однажды, когда прошло больше двух недель, а лес подобрался совсем близко, Званимир осмелел настолько, что решился на второй разговор с древним.
— В толк не могу взять, чего плохого делал наш князь? Границы укреплять, за войском следить, разве ж плохо?
Легат чувствовал, что дружинник недоговаривает и внимательно посмотрел на него:
— Чужое взял, вот и поплатился. Не знаешь будто?
— Но ведь вы обманом прибрали к своим рукам столько всего, он лишь восстановил справедливость.
Байл вёл коня под узцы чуть поодаль и всё слышал. Он скорчил гримасу, как от горькой брюквы.
Однако, древнего такой поворот беседы ничуть не смутил:
— Да вы, молодой человек, не в меру откровенны сегодня. Знаешь немного, из-за чего сыр-бор, всё-таки? Князь вам про справедливость вещал?
— Ну… да.
— Никакого обмана. Мы вложили туда своё золото, когда в вашем княжестве были пустые поля да леса, а вместо столицы стояла жалкая деревня на тридцать душ. Зачем обманывать? Мы вложили, подождали и стали получать прибыль. Ждать мы можем долго, десятину платим, как и все, пример наш многих привлёк, люди в княжество потянулись. Ты ж понимаешь, что без людей и страна не страна. Только Болеслав ваш забыл об этом, или очень захотел сделать вид, что забыл.
— Вы не появлялись годами.
— И он решил, что нас больше нет? Мог получше разузнать. На свете много городов, в которых мы появляемся чаще. Он поленился.
— Неужто князь не хозяин на своей земле? Неужто не может делать всё, что ему вздумается?
— Может. Он и сделал, да о последствиях не подумал. Мы ему ответили тем, на что сами имеем полное право. На долго хватило вашего князя?
Дружинник молчал.
— То-то же. И резню могли мы устроить. С одной стороны тысячи три ребят, таких как эти, с другой Холвинд, с третьей ешё кто. И пусть ваш князь сколь угодно кичится, какие у него воины. Всё одно, в капусту бы порубили. Скажи спасибо, княжич его место занял. Головой думать надо правителю! Не можешь ты быть самым сильным. Никто не может в одиночку. Молчишь?
Молодой дружинник понуро смотрел в землю и шагал дальше. Легат не спускал с него глаз. Похоже, русый воин готов был вот-вот разреветься. Оно и неудивительно: когда ты всю жизнь считаешь, что борешься за правое дело, что стоишь на правильной стороне, и вдруг оказывается — тот, за кем ты шёл, просто дурак. Недальновидный, спесивый, самонадеянный дурак. Впору разреветься.
Наёмники вокруг притихли.
В следующее мгновение произошло то, что сильно удивило Александра: Сибальт перевесился через борт телеги, похлопал Званимира по плечу и, когда дружинник повернулся, махнул рукой — мол, оставь ты всё это, ошибся, с кем не бывает?
«Истину твердил Зебен — человек, познавший отчаяние и находящийся в шаге от того, чтобы потерять саму свою жизнь, часто бывает великодушнее остальных».
…
Караван медленно, но верно преодолевал свой путь. Телеги покачивались на кочках, люди выдыхали пар, с неба то и дело падал снег, припасы потихоньку заканчивались, и кое-кто из отряда подумывал наведаться в лес, но вскоре они дошли до границы города.
Байл, хоть и считал местных полным сбродом, велел выставить телеги кругом на холме и как следует укрепить. Никто этому городу не доверял, и, когда солнце поднялось к полудню, они с Байлом стали решать, кого отправить на разведку.
Но город пришёл к ним сам: на пороге лагеря появился лихого вида молодчик в стёганом жилете и при двух кривых ножах. Взводный и ещё несколько наёмников повернулись к нему. Трое на всякий случай положили руки на оружие, притороченное к поясным ремням.
Не особо церемонясь, бандит первым нарушил молчание:
— Кто такие? Надо чё?
Ему ответил командир наёмников:
— В Эйсаре идёт война, обходим его стороной, от греха. Вот, хотели у вас припасов набрать да раненых подлечить.
— Так вы с войнушки?
— Не, говорю же, обходим.
— Раненые откуда? Ноги натоптали? — борзо и нагло вопросил местный.
— Мародёры потрепали, — на стал распространяться взводный.
Разбойник подозрительно смотрел на лагерь:
— Никто за вами не припрётся?
— Успокойся, не воевать сюда пришли. Нам бы постой хоть для раненых, да поесть чего в дорогу взять. Помню, было у вас семь банд. Ты из какой?
— Теперь их пять, — сурово ответил он, — Я из самой крутой буду, из большой самой.
— Это какая же?
— Известно, какая. Горцы и все, кто с ними.
— Горцы тут каким боком? Откуда взялись?
— Давно ты у нас не был, раз такие вопросы задаёшь. Они из леса пришли.
— Отряд? — удивился старый наёмник.
— Трое всего.
— Не пойму, — нахмурился Байл, — Три горца пришли и стали вами командовать? Как так?
— За это не скажу, но старшие говорят, всё чин чинарём. У остальных тоже к ним счётов нет.
— Чем же взяли вас эти горцы? — взводный потёр подбородок, как часто делал, когда задумывался.
— Ты бы сам с Тромом задрался, вмиг бы узнал. Или с Марком лучше.
«Тром? Как будто, знакомое имя…»
Легат просочился мимо глазеющих наёмников и посмотрел на бандита:
— Бородатый свирепый горец с вот такими плечами? Медведи ему везде мерещатся? И друг его, Марк, гигант, ещё выше Трома на ладонь, а то и полторы?
— Эта… Точно всё. Знаешь их?
— Как не знать? — улыбнулся легат, — Проводи нас к нему.
— Влетит мне, ежели такую ораву при железе в город пущу.
— Не переживай, мы вдвоём с Байлом пойдём, людей тут оставим. Ты ведь друзей Трома в обиду не дашь?