Клеймо Солнца

— Что ж, — тянет Бронсон, и его тон кажется очень довольным. — Я знал, что Дэннис Рилс нам пригодится.

— Хорошо, если бы вы прислушивались ко мне хотя бы иногда. Я предупреждал вас, что влажность воздуха должна быть достаточно высокой…

Я гадаю, действительно ли Дэннис говорит это, или мне только кажется. Но спросить, что значат его слова, не успеваю: перед внутренним взором появляется женское лицо, обрамлённое тёмными волосами, и вот на меня смотрят ярко-голубые глаза. Женщина шепчет мне: «Не бойся. Я всегда буду с тобой. Засыпай», — и я не в силах противиться её воле.

ГЛАВА 28 (Дэннис). ГЛУБОКИЙ ВДОХ

Мне кажется, что проходит лишь несколько минут, но, когда я открываю глаза, вижу над собой встревоженное лицо Коди. Не ощущая собственного тела, пытаюсь приподняться, но падаю обратно — и только тогда чувствую, что ещё жив. Потому что меня накрывает боль. Такая сильная, что белые точки застилают комнату. Не сдержавшись, я издаю стон, одновременно удивлённый и вымученный.

— Не шевелись! — восклицает Коди, подкладывая мне под спину подушки, чтобы я мог опереться.

— Всё не так плохо, если могу хоть немного двигаться, — шучу слабым голосом, пока белые точки продолжают плясать перед глазами, как пьяные и обкуренные посетители ночного клуба.

Наконец зрение проясняется и становится ясно: в комнате, кроме нас двоих, никого нет.

— Как долго я оставался без сознания?

Коди меняется в лице, и я понимаю, что дело плохо, однако насколько, осознаю только когда он произносит жёстко, будто озвучивая приговор:

— Сутки.

— Что?! — голос звучит отвратительно жалобно, непривычно для меня самого, и сердце испуганно пропускает удар, а потом начинает болезненно колоть. — Какого чёрта, Коди?!

Я пережил не одну операцию, однако впервые оставался в отключке так долго.

— Как она?! — спрашиваю я поспешно и только потом думаю, что стоит быть сдержаннее, даже если я говорю с Коди.

Однако воцарившееся напряжение, похоже, имеет совсем другую природу, нежели моя чрезмерная эмоциональность.

— Дэн, дела плохи. Я подслушал разговор.

Друг осматривается, словно за ним кто-то может следить, и тихо говорит:

— Землянку хотят вывезти в город через четыре дня. Бронсон сказал, что не может довериться дикарке. У него мания, что она запомнит дорогу и попытается сбежать.

Безумие!

— Куда ей бежать?! — возмущаюсь я, но Коди, отмахнувшись, взволнованно продолжает:

— Дэн, ей вколют транквилизаторы. Внутривенно.

Конец.

Я шумно выдыхаю сквозь сжатые губы.

Если тело Габриэллы взрывалось искрами и покрывалось ожогами только от того, что кто-то из наших пытался к ней приблизиться, что оно попытается сделать, чтобы защититься от настоящей опасности? А если даже девушка останется целой и невредимой, пока к ней будут приближаться люди Бронсона, как тело отреагирует на вещества, которые после укола окажутся под кожей и в крови?..

Уперевшись руками в койку, я вновь порываюсь встать.

— Куда ты?! — почти истерически восклицает Коди, укладывая меня обратно, но я сопротивляюсь, хотя сердцебиение угрожающе ускоряется.

— Я иду туда.

— Ты с ума сошёл!

С каких пор мой друг стал таким сильным?.. Или с каких пор я настолько обессилел, что не могу скинуть с плеча его руку и избавиться от излишней заботы. Тело ноет и кружится голова, неровное дыхание заставляет грудь судорожно подниматься.

— Дэн, подожди! — Коди ощутимо толкает меня, и я невольно ложусь обратно.

Недовольно смотрю на друга, ведь вынужден его выслушать.

— Алан сказал, что в волосы Габриэллы были вплетены какие-то цветы и травы. Они украшали и одежду. Я добрался до этих образцов и изучил их.

Теперь я замираю уже по-настоящему и смотрю на парня во все глаза. Когда Коди Хейз стал героем?..

— Стопроцентного соответствия нет, — рассказывает он торопливо, пока я не успел ничего сказать, — однако обнаружились растения, отдалённо похожие на ромашку, валериану и мелиссу. Они могут пригодиться, если приготовить отвар из успокаивающих трав. Подозреваю, что он всё равно навредит Габриэлле, ведь, она, похоже, не знает, что такое лекарства, однако это будет всё равно лучше, чем транквилизаторы, и подойдёт — на крайний случай. Ты должен не делать глупостей, оставаться здесь и поправляться: ещё предстоит уговорить Бронсона вколоть нашу смесь, а не его чёртовы транквилизаторы. Четыре дня, — говорит Коди и только тогда, едва не задыхаясь, наконец делает вдох, а потом продолжает уже медленнее: — С генералом мне не справиться. К тому времени ты должен встать с койки и быть в форме.

Меня совсем не вдохновляет мысль, что до поры до времени придётся оставаться здесь и просто ждать, когда Коди сделает всё за меня, но сердце продолжает бунтовать, и я думаю, не вживили ли мне, грешным делом, ещё один датчик.

Друг смотрит на меня выжидающе.

— Чертовски разумный план, — игнорируя боль, признаюсь я, и вижу, как на лице Коди появляется несмелая, почти по-детски наивная улыбка. — Будь осторожен. В любой момент… — я замолкаю, и улыбка гаснет на лице друга, когда он предчувствует, что я хочу сказать, — если это станет опасно, сообщи мне.

Практикант кивает.

— Ты знаешь, где меня найти, — улыбаюсь я вымученно, глядя на своё обессилевшее тело, и друг усмехается в ответ.

— Ты будешь здесь, — подыгрывает он мне. — Не сомневаюсь. Поешь, — говорит он, подвигая ближе к кровати столик с едой, и скрывается за дверью, оставляя меня в одиночестве.

От вида сопливой каши и горстки суперфудов меня начинает тошнить, но я уверен, что Оутинс запретил Коди давать мне что-нибудь другое. «Тебе нужно набраться сил», — так и слышу в голове назойливый голос Ньюта. С обречённым вздохом я набираю ложкой каши и подношу ко рту, стараясь игнорировать, как от искусственного запаха сводит и недовольно урчит желудок. Усилием я отправляю кашу в рот и заставляю себя проглотить омерзительную жижу, при том, что догадываюсь: усвоится далеко не всё. Но другого выхода нет.

Надеясь отвлечься от неприятного вкуса и ещё более гадких воспоминаний, накатывающих из прошлого, как тошнота, я запускаю ленту и вижу сообщение: «Дэннис, ответь, что ты в норме. А то мы нервничаем». И в конце строчки весёлый улыбающийся смайл. Великолепно. Слабо улыбаюсь, но схожу с лица, как только вспоминаю, что мне стоит отправить по этому незарегистрированному номеру. «Я целые сутки оставался без сознания! В твоём понимании это и есть „подлатать“?!»

Некоторое время я издеваюсь над собой, проглатывая одну ложку каши за другой, а следом и отпущенную мне горстку суперфудов, пока наконец в тарелке ничего не остаётся.

Я смотрю в безжизненный потолок, задаваясь одним и тем же вопросом, к чему всё это нас приведёт, когда на ленту наконец приходит ответ: «Ты же дышишь? Мы всё сделали — ещё и руками Бронсона: он ничего не заподозрит. Даниэль не только перенастроил твой датчик: теперь мы будем решать, какую картинку показывать генералу. Он не узнает, где ты находишься на самом деле, если только мы этого не захотим. А значит, с этой задачей справились». Руки так и чешутся написать всё, что я об этом думаю, но сил хватает только на то, чтобы безвозвратно удалить сообщение.

Хотя ванная находится в нескольких метрах от меня, чтобы до неё добраться, приходиться потратить не меньше пятнадцати минут. Я оказываюсь на месте как раз вовремя, чтобы не создавать роботам-уборщикам лишнюю работу. Я вынужден задержаться здесь, опуститься на белоснежный пол и судорожно хвататься за сидение унитаза побелевшими пальцами, потому что за каких-то полчаса меня выворачивает наизнанку раз десять.

Размышления о своей жизни в непосредственной близости к смывному бачку приобретают какой-то глубокий философский смысл, и, если бы не боль в груди и спине, я бы ни за что не решился вернуться обратно, в койку. Но минут двадцать оказывается достаточно, чтобы понять: выворачивать больше нечем, а удерживать себя в вертикальном положении становится почти невозможно. Я ползу обратно, мысленно благодаря всех действующих и забытых богов за то, что об этом позоре останется известно лишь мне и унитазу.