Гори, гори ясно

— Когда наблюдение утратит актуальность, — я плеснул себе водички из графина, выпил одним глотком в попытке смыть воображаемые соль и горечь. — Что тогда?

Хозяйка повела плечами.

— Покон запрещает посягать на детей и родителей, — с серьезностью проговорила она. — Пусть эти люди не из мира Ночи, но вреда той женщине никто не причинит.

«Хотя бы так», — подумал я. Горчить на языке стало чуть меньше. И то еще утешило, что, случись мне набедокурить в этом самом мире Ночи, его представители не отыграются на моей родительнице. Жаль, нельзя быть уверенным в том же относительно обычных людей.

— Не отказался бы побольше узнать про этот Покон, — со всей вежливостью спросил я.

— С этим вам, Андрюшенька, к ведающим обратиться стоит, — отозвалась она. — Или к покровителю. Иным чужого подопечного наставлять не след.

Я представил, как обращаюсь с тем же вопросом к ведьме Злате, поежился. Решил, что лучше будет потолковать с планетником.

— И снова благодарю вас за беседу и ужин, — наклонил голову — она у меня не отвалится, а уважения не бывает много. — Сегодня снова обещают грозу, хотел бы обернуться до ее начала.

Палеолог довольно резко подняла руку в останавливающем жесте.

— После нашего с вами прошлого разговора у меня остались сомнения, — после недолгих раздумий сказала Федя Ивановна. — Великое множество сомнений. Верно ли я поступила, умолчав о том, что мне известно... Ведь тот, кто выступал носителем семейной истории, более не может ни о чем поведать.

Что да, то да — отец унес с собой в могилу все те знания о семейном древе, которые мне бы пригодились. Не зря же Кошар неоднократно намеками про кровь разбрасывался. И неспроста дядька Демьян что-то в доме своем деревенском накрутил. И домовика застращал...

— Ваш род был уважаем и известен, — не дождавшись от меня иной реакции, кроме задумчивости, продолжила хозяйка. — В пору величайшего своего могущества — весьма влиятелен. Не стану утомлять деталями. Возникнет интерес — ознакомитесь с книгой, я для вас одну подготовила.

Она поднялась с дивана, прошлась до книжных полок. Вернулась с томиком в зеленом переплете. Я поблагодарил, недоумевая: мне-то говорили, что фамилия нашей семьи из семьи «мастеров лаковых дел» пошла. Художников-живописцев. Какое влияние, какое могущество у людей искусства? Нет, может, я чего-то не понимаю, и вообще зря ловил мух на уроках истории, но... Как-то не вязалось одно с другим.

— Скажу сразу: я к истории вашего рода никакого отношения не имею. Кровные родичи мои со стороны матушки — те да, пересекались, устремлениями и не только, но не я, — говоря о родичах, Палеолог поджала губы. — То, что мне известно — лишь результат любопытства. Когда живете долго и не проявляете ни к чему интереса, стоит убедиться, все ли в порядке. А то, может статься, вы уже мертвы.

— Сдается мне, это и к короткоживущим вполне относится, — не удержался я от комментария.

Эти мои слова были встречены благосклонной улыбкой.

— Так вот, о годах расцвета и о пресечении рода вы, Андрюшенька, прочтете на досуге сами, — моя собеседница кистью указала на книгу. — Я же посчитала нужным сообщить вам другое. Вы — не первый из рода Бельских, кто прошел сквозь огонь и уцелел.

Я подался вперед, не скрывая своей заинтересованности. Полагаю, любой на моем месте повел бы себя так же. Сведения, что решила мне передать Палеолог, по одним только оговоркам тянули по ценности на бриллиант в дорожной пыли.

— День начался с ясного неба, безветрия и щебета птиц, — хозяйка откинулась назад, смежила веки. Вспоминая? Зазывая в давнишние воспоминания меня? — О ханском войске, обошедшем разряды, знали. Но безбоязненно ждали: воеводы успели войти в город. Вот — воины, чего за их спинами страшиться? Подлых захватчиков, железа да стрел? В домах укроемся, в церквях...

Изогнулись в усмешке губы, так, что я невольно сравнил их с движущейся змеей.

— Простите, что перебиваю, — встрял в рассказ. — Но можно ли чуть поконкретнее? Что за город, что за хан? Насколько помню, набегами куда больше одного хана занималось. Что за воеводы, опять же?

Она глянула на меня с укоризной, чего я якобы не заметил. Эта манера Феди Ивановны речь заводить не с начала, а откуда-то с середины истории, здорово сбивала с толку. Возможно, на то и был расчет. Возможно, обычный круг ее собеседников настолько «в теме», что не нуждается в уточнениях и датировках. Я не таков, и сбиваться с толку мне еще в прошлый раз не понравилось. Так что — восторженный туземец улыбается и машет. Опробованный ход, действенный.

— Город на Москве-реке. Год, когда заполнилась река эта — трупами, — вроде как ответила на мой вопрос Палеолог, но все в той же манере «сам догадайся». — Хан Девлет-Гирей. Из воевод интересен и важен один — Иван. Дмитриевич, как и ты. Иван Дмитриевич Бельский.

И пауза — я к таким в исполнении Феди Ивановны уже начал привыкать. Эх, мне бы знание и страсть к истории, как у Бартош — глядишь, и понимал бы с полуслова озвученные воспоминания специалиста по древностям.

— Царь — тоже Иван — тот берегом ушел из города, — не дождавшись от меня реакции, кроме все тех же интереса и внимания, продолжила хозяйка. — Хан же обрушил на город огнище: посад... предместье подожгли по его приказу. И сменилось безветрие шумным огненным штормом. Казалось, поджег хан само небо, и то, обрушившись, пролилось огнем на землю. Помчалась по улицам буря пламенная, срывая крыши, сжигая все на своем пути.

Пересказ событий взбудоражил. Шторм с ярчайшими молниями, на днях отгремевший над городом, стоял перед глазами. Представилось, как вместо ливня потоками хлещет огонь, как раздувается он в бешеных порывах ветра. Как выжигает во все стороны — и строения, и людей.

И как стоит в этом пламенном безумии невысокая девушка. Ее руки раскинуты, в темных глазах плещутся отблески огня.

— Впоследствии Иван Бельский был признан погибшим, — резко сменила настроение повествования Палеолог. — Задохнувшимся в подвале своего дома. Однако же, несколько лет спустя, мой знакомец, заслуживающий доверия, собственными глазами видел Ивана Дмитриевича. Живым, здоровым и необожженным. Слово того свидетеля, как и слово мое — крепко и истинно. То был он, а не кто иной.

— Как такое возможно? — удивился я. — То есть, если бы обгоревший труп приняли за него, я бы понял. А если он задохнулся...

Девлет-Гирей, горящая Москва и Иван на царстве — это который Грозный, тут даже я догадался. Первопрестольная вспыхивала неоднократно, но, чтобы так круто — не каждый год. И привязка к личностям.