Гори, гори ясно

Смольный собор, точнее, его основной купол, в результате буйства стихии лишился креста. «Крестик» золоченый в шестьсот кг весом и около шести метров в длину был сбит молнией. И другому кресту перепало, правда, без падения.

Тучеводец разошелся вовсю. Я на этот буйный шторм успел наглядеться. Сначала из салона авто, затем в провал на месте вторых уже ворот гаража. Или это прежние обратно поставили после первого происшествия?

Сергей Крылов приехал на пожарище один, без подполковника. Семен Ильич был занят попытками утихомирить Хозяина Кладбища в Пушкине. О непонятной ситуации с Казанским кладбищем служивый рассказывал нехотя.

Дело было так: кто-то сумел воздействовать на кладбищенскую нежить, а потом устроить погром с разбитыми надгробиями, с заваленными и перевернутыми крестами. Может, и еще с чем — я за что купил, за то и продаю. Сторож — человек без всяких там паранормальных сил — попытался помешать безобразию. Ему пообещали повешение: затейливое, вниз головой, с последующим кровопусканием.

Сторожу хотелось жить — нормальное стремление, я его отлично понимал. Так что беспредел продолжился. Там, на том же кладбище, еще и склеп обнаружился, изрисованный занятной символикой изнутри. Понять масштаб негодования Хозяина Кладбища (не того, который сторож, а неживого) я мог. Я бы тоже был дико зол, если бы меня вырубили в собственном доме, разнесли жилье, извазюкали стены и пригрозили бы Кошару умерщвлением.

Так что Семен Ильич с тем могильным вандализмом застрял всерьез и надолго. Самого Сергея тоже дергали который день. То одно случалось, то другое. Баламутило наш город. Одних пожаров за прошедшие дни было больше пятидесяти, и это не считая ложных вызовов. В огне сгинул один дощатый дачный домик в садоводстве... И Ковен Северных Ведьм лишился еще одной участницы. Я уточнил: нет, не Злате досталось.

Усталый парень в милицейской форме делился со мной произошедшими событиями, а в моей голове звучало: «Я столько шума наводил тут, загонял псов шелудивых. И меры принял».

Неужели это все — дело рук «костюмчика»? Ради того, чтобы под шумок расправиться с одним-единственным мной? Нет, в такой размах мне решительно не верилось. Слишком круто. В то, что охрана перепилась не случайно — верил. Это тянуло на принятые меры. Что до прочего, убежден, там иные цели преследовались. Особенно тот кладбищенский разгром.

М-да, если Хозяин Кладбища, что бы тот из себя не представлял, в ярости столь же суров, как Чеслав, то в Пушкин в ближайшее время соваться не стоит. Я бы сказал, что мне там нечего делать, но... В Пушкине живет Бартош. Живет с сестрой, и меня к себе не звала ни разу. Оно и понятно, у меня во всех отношениях удобнее. А так... нехорошо было бы поехать в гости к девушке, и отхватить случайно метко брошенным крестом. Не соборным, могильным. И услышать вдогонку что-нибудь вроде: «Низко полетел. К дождю».

Ладно, про Бартош потом. И про Чеслава потом. Судя по сведенным в линию соболиным бровям, хозяйка дома что-то мне поведать решила. А ее слова мимо ушей пропускать не стоит...

— Андрюшенька, милиция установила личность погибшего, — о каком именно погибшем речь, я понял без уточнений. — Его звали Игорь Викторович Липин.

Дальше я молча слушал, как хозяйка сухо перечисляла факты биографии моего несостоявшегося убийцы. Моей жертвы.

Тридцать три года, не состоял, не привлекался, прочие «не». Профессию я не угадал. Юрист он был, а не банковский служащий или искусствовед. Жил с матерью. У матери паралич нижних конечностей. Когда он не пришел домой, мать всполошилась. По ее заявлению и сопоставили...

Вообще, мне повезло, что таксист смог подтвердить часть истории, с совместной поездкой. И с нестандартным ее, поездки, завершением. Он, водитель такси, очнулся уже после завершения осмотра гаража Крыловым. Там же, в черном нутре дважды выгоревшего гаража, я поклялся Луной. В том, что сказанное мной — сказано без утайки, а душегубство свершилось в попытке защитить себя самого. Формулировку подсказал Сергей, сам бы до такого не додумался.

Причем я сначала эту клятву дал, а только потом подумал о Праскуне Карасичне. Об участии в случившемся дочки водника я служивому не сказал... Пронесло: видимо, не столь серьезное то было умолчание, раз не посчиталось за «утайку». Полагаю, толкование именно мои действия с моими же словами соотносило. И со словами-действиями погибшего.

Липин, который Игорь Викторович, не относился к миру Ночи. Он был обыватель — и это обстоятельство, похоже, здорово бесило Федю Ивановну.

Сейчас сотрудники правоохранительных органов опрашивали коллег Игоря Липина, шерстили его знакомства, особенно недавние. Проявляли бурную деятельность.

Как преподнесли матери Игоря факт гибели сына, Палеолог не сообщила. Не думаю, что ее сей нюанс волновал хоть сколько-то.

— Должен остаться след, — без особой, впрочем, убежденности сказала хозяйка квартиры. — Некая «она», упомянутая в разговоре... в монологе, может быть вашей общей знакомой.

О том, кто такая «она» я думал чуть ли не постоянно. Безрезультатно: не было у меня кандидатур на эту роль. О чем я и сказал начистоту специалисту по древним рукописям и прочему, и прочему. И еще одно соображение присовокупил.

— Его мать нуждается в уходе, — с ощущением давящей плиты поверх груди озвучил я. — Что теперь с ней станется?

Взгляд Феди Ивановны потеплел. Похоже, я поторопился с выводами касательно ее отношения к простым смертным.

— Верно подмечено. Есть в вас потенциал, Андрюшенька, — похвалила меня она. — И с поиском покровителя не стали затягивать, и выводы делаете верные. Покровитель ваш, конечно, тяжел и буен нравом, зато и силен. А за догадку про старшую Липину — хвалю. Знакомые-влекомые — одно, а судьба матушки сгоревшего — другое. Не исключено, что к Зинаиде Петровне наведается кто-то из сей группы... или даже организации.

Во рту появился привкус, будто вместо цельных ягод в креме недавно съеденного пирожного были куски соли.

Тот, кто пытался меня укокошить, а в результате сам стал прахом, и тогда-то не тянул на злодея. А теперь, в свете приоткрывшихся подробностей...

Возможно, мои представления о злодеях далеки от реальности. И матерые убийцы, если не все, то через одного, рассказывают своим жертвам несмешные анекдоты, с сожалением твердят о неприятной, но жестокой необходимости. Дымят, как паровоз. А вне своей преступной деятельности заботятся о больных родителях. Как знать.

— Не беспокойтесь, меры уже приняты, — по-своему истолковала мою гримасу Палеолог. — К даме приставлена сиделка. Без пригляда она не останется.