Наездник Ветра

Город был разделён на две части широкой улицей, которая называлась Боричев въезд. Слева от него широко и круто дыбились три горы. На одной стоял княжеский дворец. Две другие, пониже первой, были застроены теремами военачальников и бояр. Вторая сторона Киева спокон веку принадлежала деловым людям, которым не было дела только до князя с боярами. Называлась она Подолие. Там, среди купеческих и посольских дворов, ремесленных мастерских, кабаков и лавок, шумели торжища. Северный край Подолия, утопавший в густых садах, спускался в овраг, к Почайне. Близко к этой реке никто не селился, ибо рассказывали о ней Много всякого нехорошего.

По ночам на Подолии становилось страшно. Почти во всех кабаках сходились лихие. Они делили добычу и обсуждали, что бы ещё сотворить недоброго. Иногда им в головы приходила мысль пойти на купеческие подворья. Тогда над Киевом разносился боевой клич, и Подолие становилось вмиг полем битвы – купцы имели дружины, способные дать отпор киевским ватагам. Но не всегда отпор был успешным. Если лихие вламывались в подворье, остановить их было под силу только княжеским отрокам. Их вмешательство вряд ли обходилось купцам дешевле, чем разорение от разбойников, но купцов уж никто не спрашивал. На подворья мастеровых лихие не лезли – плотники и молотобойцы дрались отчаянно, да оно того и не стоило.

Когда гусляр и Рагдай сошли на Подолие, полил дождь. На площадях сразу стало немноголюдно. Но у купцов всё равно дела продвигались – ушли зеваки, а тех, кому вправду нужно было что-то купить, дождь не распугал. Торговые лавки стояли ближе к подворьям, кабаки – всюду. Один из них притаился между Жидовским подворьем и постоялым двором. Народ обходил почему-то этот кабак. Именно в него старик и завёл Рагдая.

Дверь этого большого, светлого кабака была нараспашку. Стол был накрыт для обильной трапезы, но за ним сидели лишь двое: жид средних лет – должно быть, хозяин, и скоморох – молодой, пригожий. В дальнем углу, возле печки, дремал, сидя на цепи, небольшой медведь. Худая жидовка возрастом чуть постарше Рагдая резала хлеб на стойке.

– Здорово, други! – гаркнул гусляр, входя со своим попутчиком. Скоморох и жид разом встали и повернулись на голос так, будто им крикнули «Пожар!» Жидовка со страху взвизгнула и порезала ножом палец. Один медведь даже не повёл бровью.

– Леший принёс тебя, Вирадат, – вздохнул жид, снова опускаясь на лавку. Сел и его приятель, цокнув досадливо языком.

– Да что за беда у вас? – удивился дед, – опять, что ли, крысы пробрались в погреб и всё погрызли?

– Если бы, – усмехнулся жид, хоть весело ему не было, – ждём гостей пострашнее крыс. Да уж вы садитесь, коли пришли! Как друга твоего звать?

– Его звать Рагдай. Он в Киеве вообще никого не знает.

– Завидую, – вздохнул жид и ласково обратился к жене своей, – Агарь, поди глянь, не идут ли гости!

Женщина молча вышла, обернув палец тряпкой. Вошедшие, между тем, уселись за стол, и гусляр представил старых друзей:

– Хайм. Лелюк. У печи – Топтыга. Этим троим, Рагдай, смело верь!

– А кто сказал ему, что он может верить тебе? – спросил скоморох.

– Весь Киев об этом знает! – запальчиво возразил гусляр, – да, много кому я песни пою, но ни в чьих делишках ни разу не был замешан!

– Жаль, не до смеху мне, – вздохнул жид, – а то бы я лопнул.

Лелюк наполнил вином четыре малые чаши. Выпили.

– А какие гости придут? – спросил, утерев усы рукавом, гусляр.

– Да всё те же гости – Хорш и Горюн с ватагами, – сказал Хайм.

– Сновид обещался быть?

– Нет, его не будет. Он уже им не друг.

– Это почему?

Но жид не успел ответить. Вошла Агарь. Её быстрый взгляд прямо от порога остановился вдруг на Рагдае.

– Ну, что? – спросил её муж.

– Нет, Хайм. Пока что не видно их.

Сказав так, жидовка подошла к стойке и снова взялась за дело.

– А что, если они вообще не придут? – встревожился Вирадат, – мне очень нужен Сновид!

– Ещё раз говорю тебе, старый дурень: Сновида теперь не нужно ждать там, куда придут Хорш, Горюн или их ребята, – промолвил жид, – Лелюк, подтверди.

Скоморох кивнул и прибавил:

– Кто-то указал Хоршу путь, которым из Новгорода в Киев идёт обоз с подарками от боярыни Святозары для Святослава. Хорш и Горюн обоз тот подстерегли, да толку не вышло – в охране были варяги. Три четверти всей ватаги легли на месте! Горюн и Хорш лишь чудом спаслись.

– Они теперь враги Святославу, – заверил Хайм, – и Святослав об этом прекрасно знает. Зачем, скажи, Сновиду с ними дружить? Разве он дурак?

– Они дадут Святославу две шапки золота, и пойдёт он с ними на мировую, – махнул костлявой рукой гусляр, – бывало уже такое. Не один раз.

– Теперь такого не будет. Они убили в этом бою четырёх варягов, в том числе сотника. Святослав их вряд ли простит.

Рагдай не отрывал глаз от жидовки. Та продолжала всё что-то резать, солить, месить, хотя на столе уж было всего довольно.

– Уйти бы прочь, – вдруг сказал Лелюк, – хоть бы в Новгород! Уйдём, Хайм?

– Да ты с ума спятил? – поднял свои рыжеватые брови жид, – не знаешь ты разве, что там лихие куда как похлеще наших, а Святозара, которая верховодит ими, собственными руками режет людей, как свиней! Малуша – корова против неё! К ним ты, что ли, хочешь, друг мой Лелюк?

– Мне туда охота, – вдруг подал голос Рагдай. Новгород ему представлялся местом, где можно всё.

– Не ходи туда, – сразу оторвавшись от своих дел, предостерегла Агарь, – пожалуйста, не ходи! Ты там пропадёшь.

– Тише! – вдруг поднял руку Лелюк. Женщина умолкла на полуслове, и все услышали с улицы голоса – гораздо более близкие, чем шум торжища. Скоморох вскочил.

– Я их задержу! Уберите чаши!

Подбежав к двери, он проорал на всю улицу:

– О, Горюн! Да ты опоздал! Лидул только что ушёл. Битых два часа просидел он тут, дожидаясь тебя – спросить, не встречал ли ты где-нибудь в лесу четверых его друзей лучших?

– Врёшь, шестерых, – сказал атаман Горюн, толкнув скомороха так, что тот отлетел к печи и врезался в своего медведя, который чуть не проснулся. Потом атаман вошёл, слегка пригнув голову, чтоб не стукнуться об косяк. Он был очень статен, плечист, бородат, угрюм, презрительно щурил на всё глаза и раздувал ноздри. После него в кабак впёрлась злобного вида баба лет сорока. За нею ввалились двенадцать крепких ребят и четыре девки.

– Они уж попировали здесь! – заметил самый высокий и толстый парень, оглядев стол, – Горюн, я объедки их жрать не стану!

– Что ты, Василь? – пробормотал Хайм, суетливо встав, – выпили всего по чаше вина за удачу вашу!

– Удача наша вам, проклятым жидовским мордам, поперёк горла! Верно, братва?

Никто не ответил, так как смотрели все на Рагдая.

– А это кто? – спросил атаман. Вирадат поднялся. Стараясь не дрожать голосом, просипел:

– Его привёл я!

– Если ты привёл, ты и выведи. Да и сам исчезни, нечего здесь торчать!

– Он Сновиду нужен, – сказал гусляр, подмигнув, – Горюн, дело верное!

– Да на что он нужен Сновиду? А, впрочем, ладно, пускай сидит.

Вирадат и Хайм отошли к Агаре и скомороху. Нарочно или случайно, все четверо оказались рядом с Топтыгой. Тот продолжал почивать, сидя на полу, склонив огромную голову, пустив слюни. Лихие же присоединились к Рагдаю, который так и сидел за столом, и жадно взялись за своё любимое дело. Довольно долго был слышен лишь хруст хрящей, звон ковшей да плеск в них хмельного пойла. Рагдай сидел неподвижно. Его недавние собеседники наблюдали молча.

– Ну что, Василь, где этот дурак Хорш? – спросил атаман Горюн, слегка захмелев, – пошто его нет? Может, он беду какую почуял?

– Нет, Горюн, нет, – отвечал Василь, давясь пирогом, – худо ему стало. Открылась рана.

– Так надо было добить его, чтоб не мучился! Сколько наших ребят полегло из-за его дури! Десятка два.

– Да ты пожалел бы лучше о шестерых варягах, – промолвил самый косматый и бородатый ватажник, – как бы нам не пришлось из-за них ещё раз кровью умыться!