Наездник Ветра

– Ну, будь здоров.

– Счастливо, Всеслав! Доброго пути, други.

Ладьи отчалили. Десять всадников направили коней в Днепр, чтобы его переплыть, сделав передышку на островке, и затем скакать по правому берегу. Остальные десять пустились рысью вдоль левого. Калокир стоял на корме, провожая взглядом самую отдалённую от Киева крепость руссов. Вскоре она исчезла за поворотом реки.

Глава четвёртая

На высоких, крутых холмах стоит Киев-город. Днепр под ним раскинулся широко, заводи его – целые озёра с топкими берегами в бескрайних зарослях камыша и острой осоки. За Днепром – степь. За Киевом – лес, да такой, что двинешься по нему на север или на запад – через полгода будешь ещё в лесу, если не накормишь собой зверей или не утащит тебя кикимора вглубь болота. Это ещё не самое страшное! Хуже встретить в лесу самого себя. Об этом твердили волхвы-кудесники. Им ли было не знать нечистую силу! Ведь сам Сварог, старый бог славянский, с ними в лесу говорил шелестом ветвей, птичьим посвистом и звериным рыком.

При Святославе Киев был обнесён дубовой стеной поверх земляных валов. Имел лишь одни ворота. Прямо от них дорога спускалась к берегу, где с Днепром сливалась речка Почайна. Там была пристань. Слева, между Почайною и Днепром, стоял на холме, среди рощ берёзовых, чудный терем. Это был терем Роксаны. Сразу за рощами, подступавшими к нему с запада, начинался дремучий лес. С другой стороны Почайны были предместья.

Ненастным осенним утром, вровень с зарёй, к тем предместьям вышел из зябких сумерек худой парень лет двадцати. Или даже младше. Одет он был не как нищий, а как бродяга – башмаки целые, но плохие, штаны не рваные, но потёртые, А кафтан с рубашкой вроде бы даже и ничего, но коротковаты и тесноваты. Подошёл парень к Киеву по большой торговой дороге, с юга. Вид он имел измученный. Как заря. Она пробуждалась, будто ленивая девка после гулянки. А как иначе? Всё небо было затянуто, по Днепру плыл сизый туман. Из степи тянуло промозглым холодом.

Дошагав до ближайшей к Киеву слободы – а это была слобода кузнецкая, парень остановился и огляделся. И сразу его окликнули. Под навесом прежде других открывшейся кузницы пили брагу, сидя на лавках за верстаком, чумазый кузнец и старик-гусляр с седой бородой до пояса. Этот самый кузнец-то и крикнул парню, который стал озираться по сторонам:

– Эй, что потерял? Поможем найти!

– Да точно ли это Киев? – спросил молодой бродяга, подойдя к пьющим. Те удивлённо переглянулись.

– Да, точно, Киев, – подтвердил дед-гусляр, – а ты из каких краёв, что не знаешь Киева?

– Родом я из Переяславля.

– Так он ведь недалеко!

– Я четыре года на Руси не был. А Киев видел только однажды, очень давно. Он переменился.

– Ты брагу пьёшь? – спросил кузнец.

– Пью.

– А как тебя звать?

– Рагдай.

Верстак был уставлен всякой посудой. Видно, за ним пировали часто. Кузнец взял жбан и наполнил ковш густой брагой. Сев к верстаку, Рагдай одним махом выхлебал её всю. Утёр рот ладонью. Старик придвинул к нему лукошко с остывшими пирогами.

– Ешь, не стесняйся. Вижу, издалека ты шагаешь.

Рагдай стесняться и не подумал. Один пирог съел он быстро, второй – с трудом. Они были очень сытными. Внутри них оказались грузди.

– Ещё? – предложил кузнец, беря жбан.

– Можно и ещё.

– Полный?

– Полный.

После второго ковша Рагдай кое-как осилил третий пирог.

– Откуда путь держишь? – поинтересовался гусляр.

Рагдай неохотно махнул рукою в сторону тучи, которая ползла с юга.

– Из страны греков.

– А как ты там оказался?

– Да всё хотел чудеса увидеть.

– Увидел?

– Чудеса есть, – ответил Рагдай, зевая, – очень хороши церкви. В них поют так, что сладкая грусть начинает сердце сосать. Стены городов такой высоты, что страшно взойти на них! Корабли огромны. Если корабль военный, то он размером как вся эта слобода! В нём – триста гребцов.

– И чем ты там занимался четыре года? – спросил кузнец.

– Много чем. Весь последний год работал в монастыре. Там бы и остался, да настоятель не позволял водить туда девок.

– Вот козёл старый! Значит, завидовал он тебе.

– Нет, не в этом дело. В другом. Христианский бог монахам не дозволяет касаться женщин. Тот настоятель сам бабам нравится, хоть на правом глазу у него повязка. Он поёт в церкви, и бабы от его пения с ума сходят. Бог ему дал необыкновенный голос.

Старик-гусляр вдруг очень внимательно поглядел на Рагдая. Поставив ковш, который только что взял, он спросил:

– И как же его зовут?

– Феогност, – припомнил Рагдай не сразу, – да, Феогност. Только это имя он взял лет десять назад, когда стал христианином.

– А прежде как его звали?

– Не знаю, дед. Откуда мне это знать?

Дед разволновался сильнее, и не заметить это было нельзя.

– Он ещё не старый, высокий, со светлыми волосами? Правого глаза у него нет, а левый глаз – карий?

– Да, – удивлённо кивнул Рагдай, – так и есть. Ты что, его знал?

Гусляр не ответил. Прижав жилистые руки к столу, чтобы не дрожали, он очень тихо спросил:

– А где этот монастырь? В каком городе?

Но Рагдай, хоть брага ударила ему в голову, разглядел, что сдедом творится что-то неладное. Он хотел ответа, как ворон крови. Нетрудно было понять, что этот ответ стоит очень дорого. Как раз тут в кузнечную слободу влетел лихой всадник в голубом корзно, на добром рыжем коне. Круто осадив его перед кузницей, он окинул глазами всех, кто был под навесом, и, спрыгнув в грязь, которая чмокнула под его сапогами, весело крикнул:

– Что, Вирадат, плут старый, и здесь нашёл кому заморочить голову? Что-то я частенько встречаю тебя в последнее время, поганый ворон!

– Здравствуй, Лидул, – промолвили в один голос дед и кузнец, почтительно встав. Тот, кого назвали они Лидулом, перевёл взгляд на Рагдая. Не заинтересовавшись им, сердито сказал кузнецу:

– Подкова слетела! Прочие тоже скоро поотлетают. Твоя работа была.

Кузнец моментально исчез в своей мастерской. Потом появился. Он нёс подкову, гвозди и молоток. Подойдя к коню, задрал ему левую переднюю ногу и приступил к работе. Конь, еще молодой, от страха заржал. Хозяин, крепко держа уздечку, начал шептать ему что-то в ухо, и рыжий красавец замер. Рагдай разглядывал воина с любопытством. То был варяг – молодой, примерно под тридцать лет, невысокий, тонкий, одетый дорого. На ремне у него висела кривая сабля. Когда кузнец вбил последний гвоздь, её обладатель молча вскочил в седло и поскакал к Киеву, обгоняя большой торговый обоз, который сопровождала дюжина верховых. Они поприветствовали Лидула, и он им махнул рукой.

– Кто этот Лидул? – поинтересовался Рагдай. Кузнец вытирал ладони холщёвой тряпкой.

– Лидул? – переспросил он, – это человек Святослава. что, ещё пьём?

– Да нет уж, пойду, – поднялся Рагдай, – кажется, ворота уже открыли.

– У тебя в Киеве друзья есть? – спросил дед-гусляр.

– Нет. Я здесь вообще никого не знаю.

– Вот это худо! А для чего ты пришёл сюда?

– Поглядеть. Слышал я, тут место такое, что можно враз удачу найти.

– Да, можно. Но ещё проще найти погибель. Если нужна удача, идём со мной! Я тебя сведу кое с кем. Это неплохие ребята.

– Ладно, пошли, – сразу согласился Рагдай. Кузнец предложил гусляру испить ещё браги. Тот покачал головой, завернул в овчину свои потрескавшиеся гусли, взял их подмышку и зашагал с Рагдаем к горе, на которой высились киевские ворота с дозорной башней. Было уже светло, хоть и очень пасмурно. Когда вышли из слободы, Рагдай заприметил на берегу Почайны, среди кустов, маленькую церковь с крестом, сколоченную из брёвен. Над ней кружилось и каркало вороньё.

К городским воротам, раскрытым настежь, уже тянулось вверх по крутому склону горы полсотни телег, свернувших с большой дороги. Их волокли быки, которых погонщики торопили без всякой жалости. Кроме них, кто только не спешил в Киев – и молодые женщины, и бродяги, и мелкие торгаши с коробами, и звероловы со связками куньих шкурок, и всякий прочий народ. Дорога была покрыта глубокой и вязкой грязью. Рагдай, шагавший всю ночь, с трудом поспевал за дедом, которого гнала вверх какая-то мысль. И вот, наконец, дошли они до ворот. На высокой башне стояли двое дозорных. Один смотрел на людей, толпою входивших в Киев, другой – за Днепр, где затаилась в тумане лютая печенежская степь.