Страница 29 из 107
Полтора часа туда шуршали, выехав за МКАД и проехав подмосковный Реутов. Захотелось погадить в красивом придорожном лесочке. Мордовороты пристроились меня конвоировать. Нунефигасе, что за девиантные поползновения? Куда я тут убегу? Да и зачем, если меня ожидает обалденная еда. После сногсшибательного секса — самое оно то для молодого организма.
Ресторан «Русь», к которому мы имели честь подрулить, сразу же прокачал по своей небесной инфе. Это заведение было очень популярным в позднее советское время. Публика собиралась самая разношёрстная. Артисты известные, спортсмены, уголовные авторитеты и прочие непростые совграждане любили здесь оттягиваться. Тот авторитет, с кем я не особо стремился свести знакомство, реально был крутой особой, если ради его днюхи ресторан целиком закрыли на спецобслуживание.
Натикало пол седьмого вечера. Праздник уже гремел вовсю голосами гостей, женским смехом и музыкой ресторанного ансамбля. Мои псы сразу же куда-то исчезли. У входа в шикарный банкетный зал стояли распределители. Они встречали гостей, отмечали их в особом списке и провожали до отведённых им мест за пиршественным столом. Меня не пустили, ибо в тех списках не значился. Вернее, значился, но под исковерканной фамилией Чеканов. Удалось кинуть косой взгляд на листочек в руках распорядителя. Возник шанс отволынить от выступления. Ничем хорошим мои эстрадные номера перед многолюдными толпами не кончаются, как выяснилось. И не только для меня.
Миня слегка растерялся и принялся уверять, что скоро всё будет на мази. Проводил меня до бара и шепнул, что тут можно заказывать всё, чего только душа пожелает. Всё оплачено. Бармену было поручено меня опекать и не позволять сильно напиваться. А вот это ты напрасно Миня сказал. Обидно, даже огорчительно! Бармен Жорик с какими-то шалыми глазами, до невозможности похожий на раннего Венсана Переса, показал холодной улыбкой, что принял слова деляги к сведению.
Я взгромоздился на стул у барной стойки и налёг на коктейли. Конечно же, не молочные. Бедновато как-то тут с выбором. Названия уж больно не взыскательные: «Маяк», «Карнавал», «Жар-птица», «Вишнёвый», «Апельсиновый», несколько коблеров, по вкусу напоминавших обыкновенный компот. Кофе с ликёром так и назывался — «Кофе с ликёром». С него я и начал, с интересом наблюдая со своей жёрдочки за праздничными мельтешениями по соседству.
Столы в огромном ресторанном зале были соединены в букву П и сервированы воистину по-царски. Центральные места этой композиции с цветами, бутылками вина и кулинарными изысками были пока свободны. На оставшейся части пировали люди с вполне благопристойной внешностью, приличествующей каким-нибудь профессорам в вузе, или деятелям культуры. Блистающие бриллиантами женщины в возрасте были, скорее всего, их жёнами, а не марухами — воровскими подругами. Те, кстати говоря, тоже несложно угадывались своими манерами и яркой раскраской. А вот криминальных рож наблюдалось исчезающе мало. Словно на банкет на случаю окончания научной конференции попал, а не на воровской междусобойчик.
А вот это уже интересно. Народный певец Дагестана Йосик Кабздон неожиданно попал в поле моего зрения, сидящий за столом с куском мяса в руках, надеюсь, не кошерным. Есть ли такое место, куда бы не смогла прошмыгнуть эта пронырливая субстанция? Даже сортир Брежнева вряд ли будет от него неприступен. Молодой широколицый Юра Антонов улыбался рядом сидящей даме. Не ожидал, чесслово от него такого выкоблянса. Я о нахождение его здесь, а не про улыбку даме. Ого, и Микитка Михалков тут со своими идиотскими усами, увлечённо пожирающий салаты. Сложно найти ещё одного такого человека, которому решительно нельзя улыбаться. Сразу же тогда проявляется в облике чего-то мерзостное. Увидел этих красавчиков не сразу, потому что сидели почти в конце стола.
Музыканты на эстраде, нарядно одетые в бежевые пиджаки и тёмно-синие брюки, исполняли на эстраде цыганскую песню «О, песня звонкая». Зона бара находилась в аванзале, то есть в своеобразном зале ожидания. Или отдыха, смотря с какого ракурса посмотреть. Кроме стойки с высокими стульями и мягкими кожаными диванами вдоль стен, здесь отдельно располагалась пара столиков со стульями. Сюда заскакивали и приземлялись любители глотнуть холодненького и пенистого чешского пива в розлив, быкастые ребята из охраны почесать языками и сильно намарафеченные марухи, любительницы пососать коктелю через соломинку.
Я сосредоточенно зависал со своими коблерами, втайне завидуя Йосику, расправляющемуся с куском мяса. Никто не мешал моему одиночеству, если бы марухи не клеились на меня, как мухи на мёд. Миловидный скучающий кобелёк, в меру невинный, сидит свободным и неприкаянным. Случайно ляпнул, что меня женщины не интересуют. После чего девицы сразу же перестали меня замечать, зато Жорик как-то резко подобрел. Быстро же тут сарафанное радио работает, вернее, колготочное.
Позади меня оккупировала столик одна троица евреев-матершинников с благообразной профессорской внешностью лет под сорок, в составе Доси, Носа и Костика. К их столику часто подходили разные люди, здоровались, общались, вот и выяснились эти кликухи. На их столе образовались батарея из бутылок пива явно импортного, с закусью в виде сушёной вобляной икры. Евреи-матершинники так громко и характерно матерились, что мне даже уши порой закладывало от смущения.
Позднее выяснилось, что из евреев там был один только Дося, и что здешний именинник Боря Лупатый на самом деле тоже есть еврей Борух Гомин. Оказалось, что по программе кроме торжественного вечера в честь дня рождения уважаемого авторитета, в соседнем банкетном зале сейчас проходило совещание воров в законе, а по-простому говоря, сходка. На неё приехали авторитеты почти со всего Союза. Сидят там с полудня и неизвестно когда закончат.
Матершинники злословили о приглашённых на этот вечер знаменитостях. Йося Кабздон вроде бы как попал в передрягу. Недавно в газете «Вечерняя Москва» опубликовали о нём фельетон «Баритон разбушевался» о том, как он позволил себе оскорбления в адрес тружеников села на гастролях. Шьют ему дело по хулиганке. Костик, правда, яро возражал, что его могут посадить:
— С таким пипи умением влезать в пипи пипи пипи этот пипи деятель не пипи. Он даже к пипи Лапину, который ненавидит евреев пипи, так пипи, что теперь не пипи с экранов пипи телевизоров. Скоро пипи шумиха в пипи газетах по его поводу пипи и дело пипи накроется, а пипи письмами пипи трудящихся пипи. Я пипи с какого пипи дуба Сека рухнул, когда припипи его сюда.