Штамм "Ратоньера"

Иван замолчал, тяжело переводя дыхание и утирая со лба выступившие капельки пота, потом заговорил снова, уже медленнее:

— Ну, а мы вот потихоньку и блок-посты организовали, и электричество-вода остались, на бывшем заводе жилую базу делаем — потому как оборудование рядом, удобно. Вот топливо, конечно… с тех пор, как АЭС стоит.

— Правильно остановили, — перебила Лиза, — вдруг что, потом радиация.

— Да я спорю разве? Нам-то хватит того, что есть, вот если из дела нашего с вами общего чего выйдет, тогда придется искать резервы! Но тут уж весь мир подтянется, я надеюсь, — Иван снова тяжело выдохнул и вытер лоб. Он тоже боялся сглазить и избегал называть объект их поисков лекарством, антидотом, панацеей, предпочитая что-нибудь обезличенное. Лиза быстро кивнула, и всем видом выразила готовность слушать дальше. Максим тоже молчал. Его снова лихорадило, от этого он задремывал время от времени, и голоса собеседников доносились глухо, будто он наблюдал за ними издалека.

— А Кирилла очень жаль, — добавил Иван после паузы, когда понял, что ответной реплики не будет. — Молодой совсем, особенно по нынешним временам. Хоть и видел я его всего два раза, и то давно. Но он на Руслана похож был, на брата матери его. Руслана-то я хорошо знал, служили вместе. Он вроде в вашем городе тоже хотел базу жизнеобеспечения делать? Со мной списывался, советовались… так и не увиделись больше вживую. Ну ничего, — теперь Иван заговорил зло, глаза у него, как оказалось, могут сверкать совсем не по-доброму, — эти твари ответят! Жизнь положу, а народ соберем со всего побережья… пора, давно пора было. Я, понимаете, до конца не верил, что Кирилл все-таки решиться ехать через это гуляй-поле. А вот решился.

— Что же их с вертолетов-то… — Лиза не окончила фразу. — Если они есть и были.

— Вертолеты снизу легко обстрелять, а сейчас у нас пилотов мало, очень мало, чтобы моложе пятидесяти, так и вовсе нет. Не в обиду вам будет сказано, молодые, те, кто в ратоньеру рос, учиться-то не шибко хотели, тем более, по техническим специальностям.

— Макс механик, — немного обиженно сказала Лиза. — Мы говорили.

— Да, да, Лизанька Михална, помню я! — поспешил заверить Иван. — И про вас обоих помню, и, если хотите, легко тут оставайтесь навсегда! Людей нам не хватает, особенно молодых да работящих.

— Ой! — спохватилась Лиза. — Да, а дедушка наш? Я у врача спрашивала, он сказал, тот в палату не захотел, в пристройке остался, а теперь? Он же нездешний!

— И деда мы тут с радостью оставим, жить-то есть где, нам всякие люди нужны! А такой старик, который в восемьдесят машину у бандитов угнал, трех молодых стоит!

— Сколько же теперь людей в городе? — спросил Максим.

Иван задумался:

— Не скажу, последняя перепись лет пять назад была, когда еще тот самый мэр не помер, а так все время меняется… Тысяч двести пятьдесят было.

— Это с миллиона-то! — ахнула Лиза.

— Потому что город. Многие в деревни едут, массового мора боятся, только ведь и в деревнях опасно, и сколько люди там живут — богу ведомо. Лет пятнадцать назад, когда эпидемия шла, очень много народу разбежалось.

— Эпидемия?

— Ну да. Это когда начали интернет засекречивать… не вышло, конечно. Но эпидемия быстро кончилась, больше слухов было, что чума началась и идет из Европы. Хотя да, болели многие, пневмония — не пневмония, а протекала тяжело, и умирали часто, впрямь на чуму похоже. Народ тогда на севера массово ломанулся. А у нас тут, смешно сказать, иммуномодуляторы в порошке придумали рассыпать с вертолетов, и это, опять же смешно сказать, помогло. А рыба потом была — во! — он широко раскинул руки.

Лиза рассмеялась почти беззаботно, но быстро смолкла. На лицо ее опять набежала тень. И одновременно снаружи из открытого окна донеслось гнусавое нестройное многоголосое пение, не похожее на отдельные голоса больных. Можно было разобрать только отдельные слова: «суде последние», «кара великая», «воля господняя».

— Это чего? — Лиза обернулась к окну. Иван сморщился, будто ему под нос сунули тухлую рыбу. Снаружи из многоголосья выделился один резкий дискант:

— И сохранение от диа-а-а-вола!

— Это молитва? — удивилась Лиза. — Как-то они непохожи.

— Это придурки, — буркнул Иван. — Местная секта, надоели хуже Саранчи. Сначала это были свидетели Иеговы, потом объединились с кем-то вроде старообрядцев. Когда базу вокруг завода обустраивали, они тут как тут. И зачем вы это делаете, и страшный суд близок, покайтесь, ложитесь и помрите. Если дружинники или полицейские мародера застрелят, эти тоже вопили громче всех.

— А здесь они против чего? Против того, что людей лечат, что ли?

— Они… — Иван выглядел немного смущенным, — короче, узнали они как-то, куда мы собираемся и зачем. Хотя я только нескольким проверенным ребятам сказал, чтобы людей не обнадеживать. И все равно слухи поползли. Мы же вертолеты готовили, специалистов искали… Знать бы еще — каких.

Пение за окном стихло, зато прежний дискант выкрикнул:

— Воле всевышнего противиться грех!

— Грех! — послушно взвыла группа поддержки.

— Участь земная — тлен!

— Тлен! — согласился хор.

Иван поднялся, рывком оттолкнул стул, распахнул окно и рявкнул свирепо:

— Охрана! Охрана, вашу мать! Уберите посторонних с территории больницы!

— Ну их и собралось, — Лиза тоже глядела на улицу. — Подожди, Макс, не вставай, я сейчас на телефон фотку сделаю и тебе покажу. Вот — видишь?

Фотография через ветки росших под окном яблонь получилась нечеткой, но все же можно было различить не менее трех десятков людей, столпившихся на газоне, и выглядели они не как смиренные богомольцы, а просто кучкой оборванных бомжей.

— Вам господь волю свою явил! — продолжали меж тем за окном. — А вы противитесь! Это враг вас соблазняет!

— Погодите, — дошло наконец до Лизы, — так они против поиска лекарства от ратоньеры, что ли, выступают?

— Ну да, — Иван виновато вздохнул. — Откуда узнали эти придурки… ладно, лишь бы вышло, потом пусть лопнут со злости. Они раньше все областную больницу оккупировали, где лаборатория. Расстреливать толпу все же негуманно.

— Я бы эту бы толпу да из шланга бы водой, — зло выплюнула Лиза. Глаза у нее потемнели, ноздри слегка раздувались. Она встретилась глазами с Максимом и слегка кивнула — поняла, что он тоже вспоминает встреченного на дороге старого психопата.

Снаружи послышались другие голоса, увещевавшие протестующих убраться подобру-поздорову.

— Идите, идите. А то вот я вас!

— Имеем право, — препирались в ответ. — Территория проживания…

— В корпус свой иди, территория! Как шляться где попало, так здоровый!

Шум перепалки стал удаляться и стих за шелестом ветра и общим уличным гулом. Потом с улицы еще кто-то вернулся под окна и крикнул:

— Там пятеро в хосписе, Матвеич! Остальные убрались!

— Так главврачу сказать надо, что никакие они не больные! — ответил Иван сердито. — В хосписе умирают, а не агитируют.

— Скажу!

— В хосписе здешнем типа общежития для совсем больных и старых, — пояснил Иван, захлопнув окно. — В бывшем здании роддома, — он запнулся, — ну, понимаете, чего было пропадать зданию…

Лиза кивнула.

— Да, у нас тоже. Будем надеяться, оно заработает.

— Ох, хочется верить, да не хочется разочаровываться, — вздохнул Иван. — Что там вообще может быть? Вакцина какая? Так весь мир уже переболел.

— Я всю дорогу думала, — оживилась Лиза. — Самая большая проблема это олигозооспермия. За тридцать с лишним лет многое решили технически, в Израиле создали инновационную искусственную матку, но материала для нее уже нет, потому что мужчины, не достигшие половой зрелости в год эпидемии, получили азооспермию, то есть полную стерильность. Олигозооспермию — это когда сперматозоиды в семенной жидкости присутствуют, но в незначительном количестве, — выявили у тех, кто при заражении был уже взрослым. Но ее не удалось скорректировать лечением — ни гормональным, ни физио, никаким. А вот женская олигоменорея хоть и с трудом, но поддается корректировке, и именно в лечении женского бесплодия какие-то шаги были сделаны, например, вместо дюфастона разработали более эффективный препарат…