Штамм "Ратоньера"

-Трассы что-то не видать, — проворчал Семен.

— Мы на юг едем, она по левую руку должна быть. Разве что со страху пересекли и не заметили.

— Под утро уже, небось, — продолжал старик тем же недовольным тоном. Лиза завозилась в темноте:

— Да нет, полночь, не больше, — сказала она глухо. — Сейчас гляну на телефоне… — и тут вскрикнула, будто достала из кармана не мобильник, а ядовитого скорпиона: — Сигнал! Боже! Господи, господи, сигнал! Тут ловит! Тут покрытие…

По салону машины пошли долгие гудки поставленного на громкую связь телефона. Казалось, что паузы между ними все увеличивались. Позывные терпящего бедствие корабля, к которому никто не придет на помощь…

— Да не ответят, — начал старик Семен, когда один из гудков вдруг оборвался щелчком и послышался незнакомый мужской голос:

— Алло? Кто говорит?

Лиза мгновенно перестала плакать. В следующий миг она уже кричала в трубку:

— Алло! Вы Иван, да? Мы едем, вы нас ждете… да, от Кирилла, нет, его нет. Совсем нет, — она снова всхлипнула. — Да, наткнулись… мы сами в шоке… ужас! Господи, мы уже не думали, что доберемся! У вас скорая далеко? У меня у мужа пулевое ранение… Что вы говорите? По трассе? Поедете нам навстречу? Да! Да, да!

Она откинулась на сиденье, сжимая телефон в трясущихся руках, всхлипывая и причитая. Старик очень неодобрительно буркнул:

— И нечего было так орать.

Небо впереди слабо озарилось огнями далекого и невидимого пока города.

========== Долиной смертной тени. Продолжение ==========

Отчество у Ивана было. Он его даже сообщил, но при первой встрече Максим не расслышал, а потом оно вроде как и не потребовалось. Разумеется, не слишком хорошо знакомого человека под семьдесят называть просто по имени не стоило, но, во-первых, такие правила этикета остались в ушедшей эпохе, а во-вторых он оказался славным парнем… ну, пусть славным дедом. И главврач был золотой дядька — устроил Максиму одноместную (да, крошечную, но много ли ему было надо, помещались кровать с капельницей, и хорошо) палату, когда угроза сепсиса миновала и из реанимации его выпустили. Здесь словно воздух был другим, от каждого вдоха становилось легко и радостно, и надежда, что для рода людского не все потеряно, не исчезала теперь ни на миг.

Потом, конечно, эйфория схлынула. Например, санитарка (или медсестра, он не разбирался) в Максимовой палате точно не была милой. Этакая ведьма неопределенного возраста с вязальной спицей вместо носа и крючком вместо подбородка, которая, похоже, ненавидела весь мир, а в особенности доставшихся ей на попечение больных. Он даже пожалел, что просился на выпуск из реанимации, но, с другой стороны, там рядом лежали хрипящие умирающие коматозники, а он-то шел на поправку, хоть и со скрипом. Врач — Максим начал различать этих людей в белых халатах в лицо только на второй день, — чиркая ручкой что-то в медицинской карте, строго спросил:

— А вы знаете, что у вас диабет?

Максим воспринял не самую приятную новость без особых потрясений, после всего пережитого это казалось сущей ерундой, Лиза расстроилась куда больше него.

— Ну как же, — повторяла она огорченно. — Добро бы, ты как-нибудь неправильно питался… Эх, я же напоминала тебе сдавать регулярно кровь. В этом году сдавал?

— Некогда, замотался… Да ерунда это. Это же второй тип. Врач сказал, сейчас он часто бывает.

— Да, я знаю, — вздохнула Лиза, изучая неразборчивые каракули, начертанные рукой медика, которые способен понять только медик, и то не всегда. — Это же и гормональное тоже, а нас у всех после ратоньеры гормоны никакие. Только это значит, что и рана теперь заживать будет плохо.

— Ерунда это, Лиз, ерунда, по сравнению с тем, что…- Максим одернул ее грубоватым тоном, и тут же сам почувствовал вину. Вроде бы положение больного и давало ему индульгенцию на любые срывы, но на Лизу срываться было совсем скверно, и из-за смерти Кирилла она переживала не меньше. — В общем, у меня же ничего страшного.

— Восемь молей у тебя сахар. Теперь как воздух нужна диета, — сказала Лиза, отворачиваясь к окну. — Какой тут сад, весь в цвету. У нас между корпусов тоже были яблони, но они заглохли, а тут просто листьев за цветами не видно. Весной на могиле быстро цветы вырастут…

Она всхлипнула, вытерла глаза и заговорила дальше обычным голосом:

— Иван сказал, за телом получится выехать уже завтра. Сегодня на побережье планируют, где координаты… Там получается место указано прямо посреди моря. Неужели там какая-то ошибка?

В дверь вошла та самая ведьма со спицей вместо носа и сразу заняла собой всю палату. На Лизино «здрасьте» даже не обернулась, только поджала еще сильнее тонкие губы, подошла к капельнице, начала переставлять трубку в новый резервуар.

— Там же еще немного есть! — Лизины возражения ведьма игнорировала так же, как и приветствие. Она вообще крайне редко подавала свой скрипучий бесцветный голос. Проверила, поступает ли жидкость, поглядела на Лизу, как на пустое место (та забормотала, что вообще-то тоже врач, но быстро стушевалась) и вышла, отстукивая каблуками так, будто войну объявляла. Дверь прикрыла, но не защелкнула, от хлопка та снова распахнулась. В коридоре шумели, раздавались голоса, жалобы, чей-то плач, кто-то сварливо ругался, — обычная больничная жизнь.

— Какая-то она неприветливая, — почти жалобно сказала Лиза, закрывая дверь. — Там амоксиклава еще чуть осталось.

— Чуть не влияет, наверное. Может, она торопилась.

— Может, потому, что мы нездешние? Типа нахлебники, — она горестно вздохнула. — Я когда по талону, который мне Иван выдал, за перевязочными ходила, в аптеке дедка видела, тоже придрался. Что бинтов не напасешься на всех. Я говорю, их как раз до недавнего времени точно производили, у них неужели нет? А он мне — как будто вы врач. Я — да, врач. Репродуктолог. А он с такой ненавистью — много сделала ваша репродуктология.

— Но ведь бинты дал? Так что не стоит из-за этого расстраиваться.

— Нет, он прав… Действительно, ничего репродуктология не сделала. Что же там может быть, в этом море… я пока результатов дождусь, наверное, просто умру от нетерпения. Надо спросить, возьмут меня на время тут работать, хоть медсестрой, хоть кем, людей-то не хватает. А ты, — добавила она очень строго, — лежи! Тебе еще поправляться и поправляться.

В коридоре послышались шаги, не похожие на шаги сердитой медсестры, то была тяжелая поступь мужчины. В палату сперва аккуратно просунулся, а потом вошел Иван, новый знакомый и местный активист, человек крупный, загорелый, с открытым взглядом и доброй улыбкой, настоящий состарившийся богатырь из былин. Казалось, он может принести исключительно добрые вести. Но начал Иван, как положено, с расспросов:

— Ну, вы как? Поправляетесь? Доброго здоровьичка, Лизавета Михална! — спохватился он, энергично потряс Лизе руку. Галантность в мире без детей умерла давно, хорошо, если люди сохранили обычную вежливость.

— Лучше, — соврал Максим. На самом деле его до сих пор лихорадило, но как бы Иван не вздумал деликатничать и уйти, не сообщив никаких новостей.

— Вот и славно. К железной дороге за телом надеемся завтра выехать. Вертолет задействуем на всякий случай, народа побольше подтянем. Та банда, ребятки мои, там не одна.

— Но если есть вертолеты, почему же нельзя было их раньше… — голос Лизы дрогнул. — Или у них тоже вертолеты?

— Эх, Лизанька Михална! Сейчас у них вертолетов нет, так и в городе немного, потому как техника портится. А раньше были. Тут и так пороховая бочка была, южное направление всегда как медом для некоторых намазано. Нам повезло чем, мэр толковый оказался, команду собрал, потом народную дружину — ну и сохранилось у нас худо-бедно чего-то. А Волгоград, огромный город вроде, вот просто заявилось туда несколько таких шаек, и все. Говорили, среди них был какой-то лидер, старик, бывший военный, пока он не погиб, они там кайфовали. У Москвы помощи просить невозможно, далеко. У соседей свои проблемы. Центр города за несколько месяцев просто разбежался, а этим склады остались… так они напоследок, говорят, водоочистную станцию изгадили. Подорвали просто, чтобы напакостить. И свалили. Пока нашлись живые умельцы, пока резервную запустили, еще часть народа разбежалась по дачным поселкам и огородам. Да, а в Нальчике? Там вообще власть какие-то сектанты взяли, начали неверных вырезать… хорошо, народ боевой, скрутили их в оборот, а в скольких местах не скрутили? Те города просто из Интернета выпадают, и все, никто не узнает, где могилка моя!