Страница 64 из 154
Хонорат лежала, отвернувшись к стене. Зибур, сидевший у циновки сестры, неловко молчал, поглядывая в сторону, где в сплетенной корзинке пищал и трепыхался, изредка затихая, завернутый в чистую холстину кулек.
- Может, покормишь все-таки? - нарушил тишину Зибур. Он знал, что так реагируют большинство женщин, особенно после первых родов, но что большинство из них все же в итоге начинают заботиться о своих отпрысках. Как их умершая мать, о которой он вспоминал с доступной его ущербной натуре нежностью. И поэтому он сейчас пытался хоть как-то поддержать Хонорат. Выворотни в общине вообще привязывались к сестрам и матерям, потому что других родственных отношений у них не было и быть не могло. Где-то за пределами стен у них, возможно, оставались братья и деды, но никакие кровные узы не удержали бы их при встрече от смертоубийства. Поэтому не стоит задумываться, что, если завтра тебя отправят в Гранитные ходы, на выходе глотку тебе перережет твой брат или дядя.
Хонорат покачала головой, не поворачиваясь. Ей и шевелиться было больно, спина разламывалась, ныл опустевший живот, но лучше бы продолжались схватки, они не позволяли думать! Лучше бы она умерла, и ребенок тоже.
Разумеется, она пыталась прыгать с высоты и поднимать тяжести в первые дни. Это не помогло. Молодой здоровый организм, из девичества сразу шагнувший в материнство, цеплялся за беременность и не пожелал отторгнуть плод. Так было у других, так случилось и у нее. Уродливые пятна на щеках навсегда перекрыли возможность бежать в большой мир, рождение ребенка не дало бы теперь совершить и последнее бегство. Зибур прав, нельзя оставлять дитя сиротой, надо заботиться о нем, раз уж не осмелилась утопиться или повеситься. Ребенок не виноват, что рожден в месте, где надежды не существует, где жизнь превращена в бессмысленное и бесцельное существование, которое длится только потому, что страшно оборвать его своей рукой.
Когда исчез Мэсси, она даже почувствовала какое-то облегчение - он был единственным человеком, перед которым она испытывала неловкость и стыд из-за своего состояния. Уже потом она гадала, куда он мог деться, и всякий раз приходила к одному и тому же выводу-ее друга нет в живых, его либо отправили в Гранитные ходы и он погиб при выходе, либо шерны, обнаружив обман, убили его во время атаки на город. Она мысленно оплакала его, и слез для собственной участи уже не оставалось. Септит, единственный шерн, проявлявший к ней участие, тоже исчез из Герлаха в тот же день. Правда, ей выделили хижину, в которой была кое-какая утварь, циновки, печурка - весь комфорт, который можно было предоставить беременной человеческой женщине в городе шернов. Почему и кто так о ней позаботился, Хонорат не знала. Зибур, который был для выворотня парнем толковым и немного разбирал цветовые сигналы, пытался спрашивать крылатых господ, но ответа не получил.
Конечно, в общине не все приняли ее относительно привилегированное положение, как в свое время шипели на Мэсси, остававшегося чужаком среди выворотней. Женщины, утратившие интерес к жизни, не утратили способности строить козни, но по-настоящему навредить ей все равно не могли, а убедившись, что Хонорат продолжают выгонять на работу со всеми, завистницы понемногу успокоились.
Новорожденный снова запищал - тише, чем раньше, жалобно, как-то безнадежно. Хонорат не выдержала и повернулась на спину:
- Дай сюда, - сказала она ничего не выражающим голосом. Зибур понял сразу, взял корзинку с малышом и переставил поближе к сестре.
- Я так и знал. И чего сначала валяла дурака, все равно ты не бросила бы его умирать от голода.
- А зачем ему жить, - прошептала Хонорат, с осторожностью поднимая на руки крошечное существо.
- Я же живу, - пожал плечами Зибур. - Не зачем-то. Просто так.
Ребенок как ребенок, если бы не эти страшные пятна на щеках. В крохотном личике уже угадывались ее собственные черты.
- Иди теперь, все хорошо, - Хонорат кивнула на дверь. - Иди, а то тебе попадет. Я хочу побыть с ним одна.
Зибур поднялся, неловко погладил сестру по рыжим волосам, которые были единственным ярким пятном в хижине, хотел погладить и племянника, но промахнулся, бросил напоследок:
- Если что, зови, - и вышел.
Хонорат молча укачивала затихшего малыша. Он не виноват, он ребенок… Он еще не пережил смерть надежды, как она, он не знает, что родился в аду воплощенном. На Луне религия сплеталась из обрывков библейских сказаний и собственных лунных легенд и пророчеств. Хонорат мысленно согласилась, что самой ей рассчитывать не на что, и попросила высшие силы помочь хотя бы ребенку. Но захотят ли они… даже Тот, кто ушел, вряд ли пожелает проникнуться судьбой нелюдя. Но может быть, если применить древний обряд, о котором она слышала давно, от кого, уже и не вспомнит?
Хонорат зачерпнула несколько капель воды из стоящего рядом ведра и уронила их на лобик спящего ребенка:
- Сим крещу тебя на вечные времена, и даю тебе имя Того, кто ушел, но вернется и будет так ныне, и присно, и во веки веков, аминь!
Малыш спал. Он не знал, что он нелюдь, и что только что получил земное имя.
В диспетчерской завода в кои-то веки было тихо и спокойно. Заказчики дружно перестали обрывать телефоны, руководящий персонал разошелся по рабочим местам, секретарша, воспользовавшись минутой свободы, полировала ногти. Ей остался всего лишь мизинец на левой руке, когда аппарат снова затрещал, девушка посмотрела на него укоризненно, отложила пилочку и взяла трубки.
- Алло, да, диспетчерская. Кто на проводе? О, боже… соединяйте…
Секретарша выпрямилась и подобралась, будто на том конце провода ее могли видеть:
- Госпожа Аза, огромная честь… слушаю внимательно… огромная честь… что, экспериментальный цех? Минуточку, я нажму вызов, кто свободен, тот подойдет… ах, вам конкретно… простите, как вы сказали? Господин Монтэг? Ой, знаете, такое совпадение, я столкнулась с ним вчера в кадровой службе, он уволился, собрался уезжать куда-то… но я уже набрала вызов, из цеха подойдут… такая честь, совсем недавно на вашем конце… Алло, центральная! Что случилось, обрыв вызова?
Бесстрастный голос сообщил:
- Очевидно, клиент закончил разговор и повесил трубку.
Секретарша поглядела на телефон с разочарованием, тяжко вздохнула над капризами этих непонятных знаменитостей и снова взялась за пилочку.
У себя в особняке Аза не просто повесила трубки, она швырнула их в гнезда так, что несчастный аппарат задребезжал. Аза метнулась мимо пустого кресла в кабинете, которое обычно занимал маленький секретарь, и выбежала в свою комнату. Там она открыла гардероб, вытащила несколько платьев, прикидывая, как лучше одеться для улицы, но тут же кинула их на кровать, села напротив зеркала, запустив пальцы в густые волосы, и так замерла.
Через несколько минут вошла горничная, с опаской покосилась на хозяйку, положила перед ней записку, подождала указаний, которых не последовало, и выскользнула за дверь. Аза взяла записку, пробежала глазами содержание: “Звонили из больницы, угроза инсульта миновала, выпишут завтра” и снова начала перебирать одежду.
- Вот выбрал время демонстрировать мужскую гордость, идиот! - в сердцах воскликнула она, бросая на диван очередное платье. В дверь сразу просунулась горничная:
- Звали, госпожа?
- Да, собираюсь в город, пусть мне приготовят автомобиль.
Комментарий к Оборванные нити
Ну у меня это… отпуск кончился и марш-бросок скоростного написания тоже, возвращаюсь к обычному ритму.
“— Я, — кричит Фукс, — тоже при помощи гастрономии, по рыбам! Вчера у меня три рыбы было, а сегодня одна рыбина и хвост… А у меня паек точный: полторы рыбы в день.”
========== Часть 4. Северянин. В земле Мадиамской ==========
Когда Мэсси возвращался домой, окрестные ребятишки, возившиеся в пыли у края дороги, дружно кричали:
- Дяденька, достань птичку!
Так они подшучивали над высокими людьми. Он улыбался в ответ, иногда делал вид, что действительно ловит птичку и понарошку протягивал им. Услышав такое обращение впервые, он немного удивился, но несколько раз оглядев свое отражение в воде или оконном стекле, вынужден был признать - да, дяденька, а не вымахавший под потолок подросток. Все же мысленно он по-прежнему называл себя сокращенным именем, когда-то придуманным матерью - до того Моисея он точно не дорос. Прошел уже год, как он покинул Герлах, и собственное детство казалось невообразимо далеким. Образы мальчика и девочки, бегущих по утренней долине между высоких гор, тоже остались где-то за дверью памяти.