Страница 23 из 154
— Подожди, — он попытался взять ее за руку. — Хонорат, не может же быть…
Она отшатнулась с таким же отвращением, что и давешняя знахарка.
— Нет! Не трогай! Не подходи! Тварь нелюдская! Урод поганый! Шерново отродье! Выворотень!
Она рванула свой плащ из его рук, споткнулась о ствол папоротника и рухнула в траву. Мэсси присел рядом, схватил наконец ее за руки, дождался, пока она перестанет отводить светло-зеленые, затуманенные горем и ненавистью глаза.
— Я не выворотень, — тихо сказал он.
Хонорат несколько секунд глядела на него, затем вдруг вскочила и пустилась бежать. Он кое-как поднялся на подкашивающихся ногах, чувствуя, что не в силах бежать вдогонку. Надо было идти домой, возможно, матери нужна помощь. Потом спросить у господина Авия, можно ли что-то сделать для Хонорат… но то, что случилось, непоправимо… зачем он мечтал, как идиот, надо было уходить из долины ради Хонорат! Но никто же не знал, что ее так рано потащат на Благословенный заряд.
У дверей в дом его ждал Авий, черный, мрачный, с распахнутыми крыльями, напоминающий злобного духа из сказок.
— Ты опоздал, — произнес он на языке людей.
— Намного? — спросил Мэсси машинально.
— Навсегда.
При последнем слове лоб Авия вспыхнул темно-лиловым, что на цветовом языке означало траур по умершему.
* Вспомним, что и рост лунных людей невелик, и сила тяжести меньше. Мэсси и впрямь не страшно бухнуться с утеса.
Хонорат — http://www.noukkasigne.com/newwork/wp-content/uploads/2015/11/NoukkaSigne-Photography-Red-Hair-Selfportrait.jpg
Комментарий к Часть 2. Беглец. В краю подземных нор. Мэсси
https://www.vokrug.tv/pic/person/3/9/4/2/394238d6abc9f2fb47c237c622e0b79f.jpeg
Вот она, визуализация героя.
========== Ретроспектива Ихазели. Ночь перед казнью ==========
Вечер медленно остужает каменную громаду собора. Приходит к концу долгий день, народ расходится по своим жилищам, поглядывая на опускающийся в море красный шар солнца. Дождавшись, пока с площади схлынет нищий люд, у огромной колонны задерживаются несколько богато одетых человек. Один из них, дородный купец с пышной седой бородой и круглым красным лицом, быстро начинает говорить, сбиваясь и брызгая в гневе слюной:
- Как хочешь, Элем, но пора с этим кончать! Ты и так тянешь слишком долго, смотри, тебя тоже можно сместить с твоего поста первосвященника!
Его Высочество держится в некотором отдалении от купца, чтобы брызги не долетали, - Элем научен горьким опытом, это далеко не первый подобный разговор. Первосвященник вскидывает голову с такой же пышной, только черной, бородой:
- Напрасно ты упрекаешь меня, Гервайз, я лишь проявляю разумную осторожность. У него огнестрельное оружие, у него охрана, у него рост, в конце концов. Ты-то будешь держаться в стороне.
- Можно подумать, ты лично собираешься руководить захватом, - хмыкает Гервайз и тяжело дышит, хватаясь за сердце.
- Не горячитесь, батюшка, опять кровь носом идти будет, - предупреждает купца молодой еще русоволосый полный человек с таким же широким лицом. Старик сердито машет рукой:
- И немудрено! Попробуй тут сохранять спокойствие! Он думает уйти в горы со своими прихвостнями, ищи его потом! Кто знает, что он там подготовит! Ну, Элем, говори, что собираешься делать, или я сам все решу с купеческой гильдией.
Первосвященник оборачивается, оглядывает площадь - никого постороннего.
- Неплохо, конечно, было бы захватить его во сне, - говорит он медленно, - но пока мы соберем стражу в достаточном количестве, наступит ночь. Не знаю, сколько у него сейчас защитников и сколько солдат он положит, прежде чем его одолеют.
- Плевать, - шипит Гервайз, - если оставить его в живых, убытков будет больше!
- Сейчас ночь, нам не удастся собрать достаточно людей на суд!
- К шернам суд, швырнуть связанным на снег и пусть подыхает!
- А что наутро скажут люди? - возражает первосвященник.- Если меня обвинят, что я убиваю кого бы то ни было без суда? Я - лицо верховной власти…
- Заговорил, как Крохабенна, - ворчит купец. Одышка заставляет его замолчать, еще один собеседник, долговязый и тощий, одетый роскошней всех, говорит высоким скрипучим голосом:
- Пока он жив, он наносит твоей власти куда больший вред, Элем, все помнят, что это ты представил его, как Победоносца. Пока он жив, и ты запятнан. Вот об этом подумай.
Первосвященник оглядывает остальных, его глаза останавливаются на молчавшем до сих пор человеке с умным худым лицом.
- А что скажет начальник полиции? Что ты думаешь, Севин?
Заместитель первосвященника слегка вздрагивает - по правде говоря, Севин только что представлял лицо своего патрона посиневшим, перекошенным, с вываленным в удушье языком, но вслух он об этом не распространяется.
- Я думаю, - тянет он глуховато, пытаясь по лицам собеседников угадать, какой же ответ придется по душе большинству. - Я думаю, сейчас и впрямь не время, люди сонные и утомились за день, а этот преступник спит урывками и сейчас может быть бодр и свеж. Но не позднее завтрашнего утра, ибо одно упоминание о богохульнике порочит Его Высочество…
Элем багровеет и сердито кашляет. Севин, будто не замечая этого, продолжает:
- Утром необходимо будет выманить его из собора, на улице легче устроить засаду. Утром мы соберем необходимое количество солдат.
- Но чтобы не позже, чем завтра, - бурчит старик Гервайз и все прочие, переглянувшись, кивают.
Заговорщики уходят, стихают их шаги в отдалении. Вдруг откуда-то из-за угла выскальзывает мальчик-подросток, быстро вертит головой и кидается в противоположную сторону площади, к серой громаде собора. В последний момент его перехватывает дородный стражник:
- Куда? Порядок нарушаешь… Стоять.
Парнишка выкручивается, дергается, вырывается, оставляет в лапах стражника обрывок своего рукава - и оказывается в цепких объятиях другого караульщика.
- Проглоти меня Великая пустыня, да это же Ивата! - восклицает тот, разглядев лицо парнишки. - Опять чего-то замышляешь? Посидишь сегодня под замком…
Мальчишка отбивается отчаянно, но силы неравны.
- Пустите, пустите, - хрипит он, - дайте же предупредить… Вы не знаете, что…
Стражники тащат добычу к тесной улочке, за которой городская тюрьма. Собрав последние силы, парнишка кричит, обернувшись к собору:
- Победоносец! Победоносец! Они собираются…
Ладонь одного из стражников плотно запечатывает пленнику рот. Тот мычит и мотает головой.
- Ну что ты скажешь, - бормочет стражник, - беспокойный какой.
Площадь пустеет, и из-за колонны выскальзывает девушка в лиловом платье, последние отблески заката путаются в ее золотых волосах. Губы девушки шевелятся, будто она шепчет что-то. Она нерешительно делает несколько шагов к собору, затем, испугавшись, шарахается обратно.
За колонной тайный ход. Внутри, в толще стен, он ведет в пещеру глубоко под собором. Там, в тишине, в огромном гроте, освещенном слабым светом из расщелин сверху, среди мерно падающих с потолка капель, девушка замедляет шаг.
Авий спит в небольшой нише прямо на песке, но когда девушка опускается рядом, он мгновенно пробуждается, открывая все четыре алых глаза.
- Ты поздно, - говорит он недовольно, говорит только голосом, лоб его белый, как у мертвеца.
Ихазель не отвечает, дрожит всем телом, не то от холода, не то от волнения, затем произносит:
- Завтра его убьют.
Шерн сразу понимает, о чем идет речь. Он садится, отбрасывает назад крылья, какое-то время неподвижно сидит и буравит взглядом противоположную стену. Вдруг лоб его взрывается фейерверком красок, словно загораются, мгновенно меняя друг друга, разноцветные огни. Ихазель уже понимает кое-что, там и алая злоба, и иссиня-черная досада, и испепеляющая серебристая ненависть… и еще темно-лазурный цвет сожаления? Авий действительно не просто торжествует?
- Жаль, - говорит шерн, подтверждая ее догадку. - Жаль. Потому что он единственный хоть чего-то стоящий из вас. Что вы, псы, нет, насекомые… Нет, вы хуже… Всей толпой навалиться… Мрази, какие же вы мрази…