Страница 148 из 154
Компания молодых выворотней как раз шла из ближайшей к стене рощицы. Один из них приостановился и довольно громко сказал:
— О, Моисей вернулся.
Мэсси кивнул, и они сдержанно кивнули в ответ. Для них он тоже был чужаком.
— И Донат! — воскликнул еще один выворотень.
Донату обрадовались, как своему. Его хлопали по плечу, спрашивали, как он сумел выжить, рассказывали какие-то собственные новости.
Мэсси прошел мимо них. Ноги сами несли его к любимому месту детства — к тому самому небольшому пруду. Здесь можно будет посидеть и собраться с мыслями, а потом уже проситься на ночевку к выворотням. Скорей всего, шерны его трогать не будут, с их-то наплевательским отношением ко всему. Можно попробовать обратиться за ясностью к госпоже Випсане, или не стоит ее тревожить? Она ведь ждет ребенка.
Вода дышала накопленным за день теплом. Тень проходила по середине пруда, и с одной стороны поверхность была черной, прозрачной, а с другой еще зеленоватой, мутной. Мэсси сел на траву рядом с берегом. Нет, мысли не собирались. Нужно было спросить у выворотней или у Септита, жива ли Хонорат, но ему страшно было услышать не тот ответ. И потом, тащить ей свою болезнь нельзя. Ей и так несладко. Будут ли теперь шерны лучше относиться к женщинам, с этим бедным рабыням с их разбитыми работой руками?
Руки! В один миг он сообразил, что о женщинах-то они и не подумали! Выходили за помощью людей снаружи Герлаха, теряли время, искали мужчин, а ведь достаточно было привести нескольких работниц! Не подумал об этом никто, ни он сам, ни Септит, ни Сакко, никто! А все потому, что лунные люди привыкли не считать женщин за людей… но Септит? Он тоже не подумал? Или же наоборот — подумал и умолчал умышленно, чтобы два народа вынуждены были сотрудничать и хоть немного продвинулись на пути понимания?
Сзади послышались торопливые шаги. Он обернулся, вскочил на ноги и чуть не сел обратно.
К берегу подошла Хонорат. Она похудела за последний год, была бледна, глаза немного опухли, но это была прежняя Хонорат, и она смотрела на него без ненависти, не как в последнее утро их встречи. Растрепавшиеся пышные рыжие волосы закрывали уродливые пятна на щеках.
— Ты, — прошептала Хонорат. — Значит, вернулся.
Мэсси эхом повторил:
— Значит, вернулся.
— Тебя не убьют? Раз ты не выворотень.
— Я не знаю. Но надеюсь, что не должны. Могли, но не убили.
— А тут сегодня такое было, — она обернулась на город. — Нас в подвалы загнали всех, шерны прилетали, мы уже думали — нам конец. Но обошлось. А мне Зибур говорит: иди, этот твой вернулся, к овальному озеру пошел.
— А ты… у тебя родился ребенок? — он не знал, как удачней спросить про то, что было величайшим несчастьем для всех женщин Герлаха, и выпалил напрямик. Глаза Хонорат сразу наполнились слезами.
— Он погиб. Я его здесь похоронила. Показать?
Маленький холмик, который было и не заметить, если не знать о нем, находился в нескольких десятков шагов. Хонорат опустилась на траву, всхлипывая, рассказывала, какой замечательный был малыш, как он улыбался, и что чубчик на макушке у него уже вился, а зубки прорезались, но через пару минут просто неудержимо расплакалась.
Мэсси присел рядом и просто гладил ее по волосам, стараясь дышать поверх ее головы. Когда она выплакала самое бурное горе, он спросил:
— А как ты его назвала?
— Ян, — ответила Хонорат, вытирая мокрые щеки. — Именем Того, Кто ушел. Я надеялась, он защитит малыша, но вот… Только я не хочу больше рожать выворотней. Я даже думала умереть тут, прийти сюда ночью и замерзнуть… А пока в подвалах сидела, поняла — страшно.
— Больше пальцем до тебя никто не дотронется, — пообещал Мэсси, хоть и понимал, что бросаться такими словами преждевременно. Хоть его и называли усыновленным, тот же господин Граний на это не посмотрит. Ну ничего, один раз он уже получил по голове. Жаль, ружье осталось за стеной.
— А ты был снаружи? — спросила Хонорат.
— Да.
— И как там? Свобода?
— В чем-то свобода. А в целом все так же, как и в Герлахе.
— Тощий какой, — всхлипнула Хонорат. — Будто там голодом морили. А с лицом у тебя что?
Мэсси решил было, что она говорит о шраме, давно превратившемся в тонкую светлую линию, но Хонорат показала рукой на подбородок, и он понял — она впервые в жизни близко видела бородатого мужчину.
— Там у всех так.
— Точно? — просила она с подозрением. — Ну ладно, знаешь, у меня там еда оставалась. Пойдем поешь, а то ты свалишься.
— Подожди! У меня чахотка, Хонорат. Понимаешь? Я кровью кашляю, могу тебя заразить!
— Ай, — она махнула рукой, — нашел, чем пугать. Тут почти у половины женщин, если что, значит, я давно заразилась, пойдем!
Она потянула его за руку, Мэсси сделал шаг, другой, — и они оказались друг у друга в объятиях, неизбежных с самого начала.
— Пойдем, — шептала Хонорат в перерывах между поцелуями (Мэсси сперва пытался подставить ладонь, боясь дышать на нее, но она убрала его руку). — Силы земные, да там, снаружи, вообще над людьми издеваются, от тебя же кожа да кости остались, пойдем скорей, отдохнешь и поешь, а то холодно!
Лунный лес заметало снегом.
В палатке его высочества, однако, было тепло. На полу лежали нагретые в костре камни, снаружи палатку покрывал двойной слой шкур.
Посреди, тоже завернувшись в шкуру, сидел то и дело заваливающийся на бок Никодар. Его отряд думал уже ставить собственный лагерь, когда дозорные заметили огонь на опушке леса. Генерал, вымотанный событиями дня, мечтал поскорее заснуть, чего ему не давал дядя.
— Говоришь, они сами обратились к вам? А не может быть, что вас просто надурили? Комедию разыграли? — Севин задавал этот вопрос не в первый раз. Никодар терпеливо отвечал заплетающимся от усталости языком:
— Ну да, к нам… только у них там такая бесовщина, надурили или нет, а не стоит к ним с взрывчаткой лезть. Может, эти их машины сами возьмут и заработают. Ну и тот кратер в пустыне… — Никодар зевнул и потерял нить разговора.
— И ты туда же, сговорились вы все, что ли, — горы, видите ли, нельзя трогать, — пробурчал недовольный Севин. Он страшно не любил менять планы.
— Погибнем все, — сообщил Никодар. — Против шернов по-другому надо. Они там тоже разные, мы уже до отряда дошли, один какой-то сумасшедший на нас набросился, подстрелили, конечно. А так их там столько, что вся земля черна, не подобраться к горам все равно.
— А порох куда? — зло спросил понтифик, но то был вопрос в пустоту. Никодар задремал.
— Значит, говоришь, Бромария мертв? — возвысил голос Севин. Никодар заморгал глазами и проснулся.
— Мертв. Никто не ожидал, но он старик, так что правильно…
— А мальчишка? Говоришь, с шернами дружбу водит? Как так?
— Да не пойму я, водит или не водит. Ну и это, скоро его не будет. Чахотка у него.
— Долго иногда с ней живут, — возразил Севин.
— Он вряд ли. Тощий, в чем душа держится. Да и живут долго на Теплых прудах, а не здесь.
Севин промолчал, обдумывая, что теперь делать с неимоверным количеством пороха. Продать часть южанам? Да, пожалуй. Но все они не возьмут, а везти назад означает тратиться на дорогу, убытки, убытки…
— Дядя, — неожиданно позвал Никодар. — А он же меня спас на том кратере, вытащил из землетрясения. Мог ведь руку отрубить да бросить, я бы так и поступил.
— Ну и что ему за это — награду? — сердито спросил Севин.
— Ну просто… Нехорошо получается.
Севин опять не ответил, только думал не про порох. Вот так помрет здесь сын Марка, а из него тоже посмертно икону сделают. Говорят же, держи друзей близко, а врагов еще ближе…
— Да пусть на Теплые пруды переезжает этот твой победоносец! — неожиданно для себя сказал Севин. — Будто он кому нужен, будто кто его боится! Только пусть отречется, как Крохабенна, прадед его… слышишь, Нико?
Никодар спал беспробудным сном. Севин прислушался, не получил ответа, и облегченно вдохнул. Понесло его что-то проявить великодушие, хорошо, что никто этот порыв даже не заметил.