Страница 117 из 154
— Головой не верти, — процедил Септит. — И говорить не вздумай…
За поворотом открылась площадь, перед которой и стояла башня Каменной книги. Только на пути неожиданно оказался шерн, и отступать было поздно. Мэсси молча склонил голову, как любой выворотень, послушно идущий за крылатым господином. Мать-Луна! Хоть бы этот любитель ранних прогулок ничего не заподозрил!
Шерн не посторонился, он так и стоял на пути, Мэсси не удержался, глянул — и остолбенел. Дорогу им преградил Авий, его приемный отец.
========== Обращение Табира ==========
Тот, кто сказал бы, что Табир просыпается с первым лучом солнца, бессовестно оклеветал бы Каменное сердце. В это время в городе уже вовсю кипела жизнь, лишь немного замиравшая по ночам. Шерны не могли утром застать врасплох жителей Южной столицы, не удалось бы это и первосвященнику Севину. Но он рассчитывал не на внезапность.
Дорогу от порта до входа в город заполонили ратники. Под их ногами таяли остатки снега. С крыш домов видна была единая черная масса, движущаяся вперед. Словно Море вышло из берегов и послало к городу тяжелую блестящую волну.
Кто-то схватился сгоряча за арбалет, один безрассудный лучник забрался на городские ворота и выпустил несколько стрел в приближающихся солдат. Его легко сняли оттуда ружейным выстрелом. Больше предупреждать не понадобилось. Луки и арбалеты не могли тягаться с винтовками. Да и только ли в них было дело! Многие южане переселились в новые земли не так давно, не разорвали связи с родным берегом и теперь помыслить не могли, чтобы стрелять в своих недавних соседей.
Горожане жались к домам, хоронились в проулках. По центральной мостовой шагало северное войско. Солдаты смотрели перед собой, не оборачиваясь по сторонам, не встречаясь взглядом с местными и не отвечая на окрики. Ударил раз и онемел вечевой колокол. Город был взят без сопротивления.
Севина охранял особый отряд. Солдаты выстроились вокруг первосвященника в два ряда и не расходились до центральной площади. Окружавшие сейм здания не подбирались к нему вплотную, а стояли на приличном расстоянии, оттуда и самый меткий лучник, если бы пришла ему в голову безумная затея, не достал бы первосвященника стрелой. Все же вначале солдаты прочесали все окрестные дома.
На площадь начали выпускать горожан, предварительно отбирая оружие. Растерянные люди выходили в центр пространства, окруженного солдатами, озирались по сторонам. Этот участок площади был не вымощен крупными камнями, а засыпан щебнем, утренний паводок расшатал мелкие камешки, и люди держались на ногах нетвердо, спотыкались, кто-то даже упал.
— Что будет? — спрашивали у солдат наиболее смелые, но ответа не получали. Северяне отмалчивались, ожидая высочайших распоряжений. Неподалеку прозвучало несколько ружейных выстрелов, люди заволновались, женщины вскрикнули.
— Ничего там нет, — ворчали солдаты, оттесняя горожан обратно. — Спокойно…
Горожане оглядывались, но повсюду были кожаные панцири и ружейные стволы. Легче было вопрошать о своей участи каменные стены, чем этих вымуштрованных вояк. Когда ряды солдат расступились и на площадь в окружении лишь нескольких приближенных вышел первосвященник, горожане выдохнули с облегчением. Что бы сейчас ни началось, это было лучше неизвестности.
Но Севин не торопился объявлять свою волю. Он еще постоял, подбоченясь, оглядывая толпу. Кто бы сейчас осмелился во весь голос выкрикивать угрозы и ругательства, как это бывало раньше, во времена его предшественников?
Смельчаков не нашлось. Люди угрюмо молчали, большинство смотрело себе под ноги, кто-то — на первосвященника, но, встретившись с ним взглядом, немедля отводили глаза. Севин остался доволен произведенным эффектом.
— Граждане Табира! — начал он громко. — Братья!
Толпа зашумела. Отдельных слов Севин не расслышал, но общее настроение угадал верно, этот гул означал примерно следующее: «Пес шелудивый тебе брат». Смутить первосвященника было не так-то просто, он продолжал спокойно, будто недовольных не существовало:
— Дошло до нас, что вы испытываете крайнюю нужду в оружии и не можете должным образом отбиваться от наших общих врагов. Мы знаем, сколь ужасен урон, нанесенный городу проклятыми шернами. Братья, мы явились с помощью!
Люди снова зашумели. Солдаты предусмотрительно подняли ружья наизготовку.
Севин произнес целую речь, для него достаточно долгую. Понтифик не любил того, что он презрительно называл болтовней. Он всегда предпочитал быстро, несколькими короткими неожиданными фразами развернуть настроение толпы в свою пользу. Но сейчас быстро никак не получилось бы, и никому другому поручить дело было невозможно. Скоро только собаки родятся.
Несколько раз он запнулся, хотя речь и была заготовлена и выучена заранее. Паузы, к счастью, были короткими, и Севин делал вид, будто замолкал специально, чтобы дать людям возможность обдумать сказанное. Он напомнил, что совсем немного времени прошло с заселения южного берега, что нет еще даже ни одного взрослого человека, который бы именно здесь родился и вырос, что Север, с которым самонадеянный Табир рассчитывал порвать связи, был и остается источником людских ресурсов для поселений. Люди слушали молча, они знали это и так. От известных всем фактов Севин перешел к шернам. Тяжко вздыхая, он предложил посчитать, сколько раз черные чудища разоряли северный берег, сжигая города и поселки. Неужели же кто-то думает, что он, правитель Теплых прудов, оставит без помощи тех, в ком течет алая человеческая кровь? Неужели поселенцы считают, что северяне просто вышвырнули их на тот берег на съедение шернам? Севин вскользь упомянул о стоимости пороха, которого так не хватает южанам, и который северяне отдавали им почти даром, заметил кривые усмешки и понял, что пора переходить к решительным действиям.
— Граждане Табира, вольного Табира! — воскликнул он. — Мы вместе с вами в этот час. Мы окажем вам всяческую помощь не только в защите от врагов, но и в полном их истреблении!
Толпа заволновалась.
— Но сначала, братья, отдаю на ваш суд того, кто предал всех вас! Кто чуть не погубил вольный и счастливый Табир, а может быть, и всю Луну! Ведь мы все — звенья одной цепи, все мы связаны друг с другом! Только вместе мы можем противостоять летучим мерзким чудовищам! Ваша беда — наша беда! Горит костер здесь, пахнет дымом на Севере! Так вот вам виновник всех ваших бед! Вот вам тот, кто оставил вас безоружными перед врагом из собственного властолюбия! Поступайте с ним, как подсказывает вам совесть!
Несколько солдат выволокли на площадь растрепанного человека и расступились, оставив осужденного посередине пустого пространства. Бедняга не смог ни встать, ни заговорить, он только шарил руками по земле, опустив голову так, что лица не было видно. Не все сразу признали иренарха, обычно солидного и степенного, в этом до смерти перепуганном человечке.
— Поступайте с ним, как подсказывает вам милосердие, — повторил Севин, отступая. Его охватило чувство узнавания, когда-то он так же предоставил толпе право судить, и до чего же все удачно получилось! Теперь он видел те же сжатые губы, стиснутые кулаки. Сейчас люди начнут наклоняться, выискивать среди щебня наиболее крупные окатыши, сейчас замелькают в воздухе камни… а потом повязанные кровью жители Табира станут куда более покладистыми. Севин мысленно поздравил себя с очередной победой.
Только горожане медлили, не торопясь начинать казнь. Из толпы вырвался какой-то оборванец, пнул разок низверженного иренарха, огляделся и, не найдя поддержки, нырнул обратно в толпу. Кто-то нагнулся за камнем, но его руку неожиданно перехватил сосед. Люди стояли молча, на их лицах не читалось особого сочувствия к низверженному правителю, и все же расправа запаздывала.
— Вы милосердны, братья, — Севин говорил спокойно, так, что в его голосе не чувствовалась досада на этих медлительных недотеп. — Что же, это правильно, что вы не вспоминаете о домах, сгоревших по его дурости, о ваших близких, погибших по его самонадеянности… Не думаете о том, что сам он умирать не собирался, у него-то было надежное убежище, где он мог бы укрыться при нападении наших врагов, да и сейчас он хотел бежать от правосудия!